Прочь из моей головы (СИ) - Ролдугина Софья Валерьевна

Он ненадолго замолчал. Я не торопила его; меня страшно клонило в сон. Перед глазами вспышками, словно отдельные кадры, появлялись образы, навеянные рассказом – пылающий замок, сгорбленный старик в плаще с капюшоном, дикарка в клетке…

Интересно, был ли тот мальчишка, его первый ученик, похож на Йена?

– В саду прекрасных цветов без счета – благоуханием полон он, – нараспев, точно стихи, произнёс Хорхе и взглянул на меня поверх кружки. И продолжил с неуловимой иронией: – Я никогда не встречал ни похожих на Йена, ни тем более равных ему – к счастью, ибо двоих таких наш мир не вынес бы. Итак, все чародеи стремятся к трём целям: богатство, бессмертие и абсолютное знание, это как три ключа от трёх последовательно запертых дверей. Тот, кто откроет все, станет богом.

Меня бросило в дрожь. А Йену… Йену стало тоскливо, и это чувство фантомной горечью осело на языке.

– Вы, получается, проделали большую часть пути, – пошутила я и уставилась в кружку.

– Что вы, всего лишь половину, – усмехнулся Хорхе. – Да, я не старею, и убить меня непросто… Однако я нуждаюсь в человеческой крови и до сих пор, стыдно признаться, сторонюсь солнечного света. Другие, правда, отстоят от цели ещё дальше – о, все эти сотни и сотни чародеев, которые длят своё существование, впитывая чужие жизни, и другие, овладевшие искусством исцеления, чтобы обмануть старость, и третьи, всё поставившие на мнимую неуязвимость собственного тела… Но бессмертия в подлинном смысле этого слова никто из них не достиг. Никто – кроме Йена Лойероза.

Он деликатно замолчал, давая мне время осмыслить сказанное. Нет, на первый взгляд всё было предельно ясно, но если задуматься…

– Погодите. Если Йен достиг бессмертия, то как так получилось, что он умер?

«Солнце моё, зачем бросаться в крайности? К тому же я этого никогда не утверждал. Между жизнью и смертью есть множество пограничных состояний, и даже если не заострять внимание на терминах, которыми принято оперировать в Запретном Саду…»

– Йен, – я старалась говорить спокойно, честно, но в горле предательски клокотало. – Я уже давно поверила, что ты гений, и до печёнок прониклась этой мыслью. А теперь, пожалуйста, то же самое и попроще.

К моему удивлению, он не стал дразниться и насмешничать, хотя, честно признать, повод был.

«Душа и тело. Они отделили мою бессмертную душу от такого же бессмертного тела. Собственно, это был единственный способ справиться со мной тогда».

Он не просто сказал это, а словно приоткрыл невидимую дверь, и сквозь меня прошла зябкая волна, как ментальный сквозняк – образ какого-то светлого, стерильного помещения, похожего на лабораторию, бесцветный взрыв, воспоминание об ошеломительной боли и розы, много-много рыхлых, сырых, дряблых роз. Я рефлекторно сглотнула пересохшим горлом и поднесла кружку к губам; вино почти остыло, и к вкусу примешивалось что-то металлическое, йодистое.

– И давно? – спросила я вслух.

– Около полувека назад, – ответил вместо него Хорхе, прикрыв веки. – Запретный Сад очень разобщён. Это прибежище эксцентричных одиночек, готовых лишь изредка сотрудничать друг с другом, чтобы получить нечто особенно ценное. Союзы, впрочем, распадаются быстро, и немногие партии, гильдии и ложи перешагивают столетний рубеж, кроме, пожалуй, садовников, ведь им поручено следить за порядком. Так было всегда. Но пятьдесят лет тому назад Запретный Сад объединился в упоительном порыве.

«Чтобы уничтожить меня, – вставил Йен едко. – Трогательное и чистое движение души – всем слиться в сладостном хоре и выступить против величайшего зла».

– Они тебя боялись, – вздохнул Хорхе и прикоснулся к вискам, морщась, точно голова у него резко заболела. – И неудивительно, ибо ты действительно внушал ужас, о ученик мой. Но, что хуже, они тебя не понимали, и вот это действительно плохо.

«Ты опять за старое».

– Да, и я буду повторять, пока до тебя не дойдёт! – Хорхе только немного повысил голос, да и по большому счёту обращался не ко мне, но я сжалась. – Ты можешь сколько угодно быть высокомерной скотиной, когда ты слаб, ты можешь быть даже затворником, развратником и стервецом. Но когда ты силён – будь или настоящим чудовищем, или человеком, способным на любовь.

«Ну, что касается любви…»

Он сделал резкое движение пальцами, как ножницами, и голос Йена как отрезало.

– Прошу прощения, Урсула. Я верну его, когда мы закончим, – сухо извинился Хорхе, по-прежнему не глядя на меня. – С ним действительно очень сложно временами, а я… я, боюсь, пока не готов.

Честно говоря, мне было страшно даже моргнуть, не то что с места двинуться, но деваться было некуда.

– Ничего, я понимаю. Пожалуйста, продолжайте.

Он ответил не сразу – то ли приличные слова подбирал, то ли возвращался к воспоминаниям, похороненным глубоко и надёжно. Комната погрузилась во мрак, и мрак сдвинулся, сгрудился вокруг нас, как тогда, в каверне, с той разницей, что опасности никакой не было. В кружке снова появилось вино, снова горячее, но, кажется, гораздо более крепкое и терпкое.

– Йена загоняли несколько месяцев, – наконец произнёс Хорхе отстранённо. Полоска белка под опущенными веками в полумраке блестела жутковато. – На его беду, он до последнего оставался учёным, а не бойцом. Если бы подступы к его резиденции после первой волны были удобрены трупами, то мало кто решился бы атаковать во второй раз… Но что случилось, то случилось. После того как Йен пал, Запретный Сад погрузился в хаос: когда проливается большая кровь, есть соблазн пролить ещё немного ради собственной выгоды. Каждый стремился избавиться от давних врагов; некоторых обвиняли в пособничестве Йену, других – в сокрытии его тайн, третьих – в недеянии, но итог был один. В этой суматохе главный трофей, «бессмертная плоть», переходил из рук в руки несколько раз, пока им не завладела Флёр де ла Роз, Алая Роза. В то время она крепко держала Сад под своей пятой. Около двадцати пяти лет назад произошёл… назовём это переворотом, и власть взяли Датура.

Он как-то по-особенному брезгливо поморщился, и я не удержалась от вопроса:

– Это настолько плохо?

– Их много, они везде, они неразборчивы в средствах – так что да, это весьма скверно, хотя с Запретным Садом случились вещи и похуже, – подтвердил Хорхе со вздохом. – Тело Йена снова переместили, но всё было спокойно, пока несколько месяцев назад Датура не объявили, что оно исчезло.

Зубы у меня лязгнули о край чашки. А если учесть, какое шоу Йен устроил недавно…

– Вот дьявол.

– И он кроется в деталях, – добавил Хорхе задумчиво. – Тело пропадает, а потом мой ученик во плоти появляется в прямом эфире, передаёт привет и снова исчезает… Я всё спрашивал себя, кто же возникнет на моём пороге первым – Йен, люди Датура или, быть может, садовники? Но предвидеть явление лантерна, разумеется, не мог. Вы меня удивили. Как вы познакомились с Йеном?

А вот и моя очередь наконец. Не то чтобы я не ожидала – наоборот, думала, что сакраментальный вопрос он задаст с порога в лоб, даже репетировала ответ мысленно, пока мы скитались по городу. Но эта долгая беседа под горячее вино слишком меня расслабила, к тому же непонятно, как много из моих мыслей и воспоминаний Хорхе вообще слышит…

– Я не претендую на ваши сокровенные тайны, – мягко заметил он, отставив кружку и сцепив пальцы в замок. Взгляд его заметно потемнел. – Но мне важно понять, как давно Йен с вами. И та, вторая гостья… они ведь появились не одновременно?

Я рефлекторно сглотнула.

О, да, на тайны Хорхе не претендует, разумеется. И именно поэтому мастерски оставляет за кадром важные детали – например, где был он сам, когда Йена прессовали, почему не пытался заполучить его тело потом, хотя явно обладал достаточным влиянием, чтобы включиться в борьбу… И заткнул он его сейчас вряд ли из-за врождённой непереносимости сальных шуток.

– Вы сомневаетесь во мне?

Хорхе спокойно ждал ответа, немного выгнув одну бровь. Отчего-то стало стыдно за свои подозрения, которые, разумеется, не были для него секретом.