Прочь из моей головы (СИ) - Ролдугина Софья Валерьевна

Забавная аналогия.

– Стала более… осознанной?

«Пожалуй. И вот ещё совет: прощупывай границы дозволенного, пробуй их на зуб. О способностях лантернов известно не так много, но оно доказано давно: они развиваются последовательно. Чем полнее ты освоишь то, чем уже владеешь, тем быстрее откроются новые горизонты».

Я улыбнулась. Новые, значит?

Сгустки тени и света вовсе не выглядели опасными. Более того, подсознательно воспринимались… милыми, что ли, хотя и непредсказуемыми в то же время. Как бродячие кошаки: они могут поцарапать тебя или поделиться своими блохами, но всё это мурчащее братство – и сестринство – хочется скопом облагодетельствовать, покормить и погладить.

«Урсула, стой», – встрепенулся Йен, но было поздно.

Резко отклонившись, я сдёрнула одну тёмную кляксу прямо с фонарного столба.

И – офонарела.

Она была мягкая, неудержимо тискательная, прямо как специальная подушка-антистресс с шариками внутри. Пальцы погружались в неё, почти не встречая сопротивления, только становилось немного щекотно и тепло. Мурлыкать она не мурлыкала, но начинала тихо, почти неощутимо вибрировать и менять температуру. Ладони у меня слегка онемели; клякса тоже пригрелась, растеклась, обвила запястья…

– Интересно как, – пробормотала я. – Выдыхай, Йен. Кажется, оно ручное. Теперь.

Фары плеснули светом в лицо. Клякса шмыгнула мне в рукав и затаилась там, дрожа.

У меня вырвался смешок.

«Урсула…»

– Что? Ты сам говорил – пощупай.

«В таком случае – умолкаю».

От него веяло иронией и прохладцей. Я невольно сглотнула; Йен редко проявлял характер, но что-то мне сейчас говорило, что я ещё пожалею о своей выходке.

Пришлось отцепить от себя кляксу и посадить обратно на фонарь. Она тоже не особо желала расставаться со мной – обвивалась вокруг запястья, жалобно вибрировала, а потом ещё какое-то время шныряла рядом, пытаясь снова приклеиться ко мне, хоть в ботинок забраться, если с тёплым и уютным рукавом не выгорит. Потенциального убийцу, шпиона и телохранителя этот комок неизбывной печали нисколько не напоминал. От кукол, которые преследовали меня в каверне, и от марионетки, занявшей место Тони в «Норе», буквально смердело угрозой, как горелой пылью и железом – от старого обогревателя. А тут – ничего и близко похожего.

Интересно, почему? У меня интуиция сбоит? Или оно и правда не опасно?

«Угроза есть».

Хм… Вряд ли Салли ошибается в таких вещах.

«Души инстинктивно тянутся к лантернам, – неохотно пояснил Йен. Я прямо видела, как он говорит, демонстративно глядя в сторону. – Для них это единственный способ ощутить подобие жизни, потому навредить медиуму немыслимо».

Довольно оживлённый бульвар внезапно кончился, точнее, резко вильнул перед кованым забором. Впереди расстилался то ли сад, то ли парк – оголённые деревья, отсыревшая листва на земле, запах прения, валежника и влажной почвы.

– Тогда почему ты отговаривал меня от контакта с Тони? – спросила я, сверяясь с картой в телефоне. Выходило, что нужно пройти немного левее, за магазином швейных принадлежностей, и там свернуть в частный сектор.

«Потому что он бы искал твоего тепла и рассказывал бы тебе свою историю. Или, вернее сказать, историю своей смерти… не словами, Урсула Мажен. Снова и снова, пока ты не нашла бы способ заставить его замолчать – вернее, если нашла бы».

Я представила, как переживаю в образах и ощущениях чужую смерть – без возможности отвернуться, уйти или остановиться, и меня замутило.

«Итак, выводы?» – с неуловимой иронией поинтересовался Йен.

Да, кажется, он меня ещё не простил.

– Не надо необдуманно тянуть руки ко всяким подозрительным кляксам, – вздохнула я, углубляясь в тёмную аллею. – Но, согласись, конкретно эта была ужасно милая. Практически котик, только кормить не надо. Может, оставим?

«До конца улицы, потом снова налево, пока не увидишь дерево, увитое плющом, а за ним большой дом».

Йен, очевидно, решил игнорировать мои попытки разрядить атмосферу шутками. Пугающая ситуация, если честно.

– Ты точно ничего не хочешь мне рассказать про своего друга? – спросила я осторожно. – Опиши его хотя бы.

«Он тебя не съест, – с явной издёвкой ответил он. – И скоро ты сама его увидишь… Так, постой».

Я послушно замерла, потом не удержалась и оглянулась – никого. Дальний конец улицы красиво подсвечивали розовато-оранжевые фонари, почти скрытые за переплетением ветвей; разбитый асфальт негостеприимно щерился лужами. Частные дома, окутанные спящими садами, будто застыли до весны – ни огонька, ни звука.

– Опять слежка?

Послышался смешок.

«Нет. Мне просто понравился вон тот раскидистый куст, прелесть моя. Он очаровательно зелёный. Так что будь любезна, добудь ветку», – сладчайшим голосом попросил Йен.

Ослушаться я не посмела – вломилась в чужой сад, как миленькая, и обокрала хозяев. Благо потребовал чокнутый чародей немного, всего-то крошечный отросток-вилку с палец величиной. Стоило приложить её к лацкану пальто, и она приклеилась – точно невидимыми лапками вцепилась, узкие листья зашевелились, как живые, а крупные цветочные почки на конце набухли и пошли в рост.

Розовые, сладкие, ядовитые – что это за цветы, объяснять мне не требовалось.

– Ты… ты уверен, что так и надо? – спросила я, сглотнув. – Что-то у меня голова кружится…

«Из-за чар, – пояснил Йен равнодушно. – Сложно творить чары без рокировки, милая. А теперь иди и не бойся; слушайся меня, и всё будет хорошо».

Прозвучали его слова неубедительно. До сих пор он никогда не лгал и никогда мне не вредил, никогда… Но сейчас верить ему получалось с трудом.

На интерактивной карте квартал выглядел довольно живо, особенно на стыке армии новеньких многоэтажек и старинных частных домов, где рассредоточился отряд круглосуточных магазинов и аптек, а из цокольных этажей игриво зазывали вывесками маникюрные салоны, парикмахерские и мастерские. Но реальность встретила меня той особенной разновидностью спокойствия, от которого становится грустно: приглушённый свет и тишина там, где рассчитываешь столкнуться с движением, шумом, неумолкающей городской жизнью. Высотки насчитывали по двадцать этажей, но окна горели редко – по пальцам пересчитать можно. Аккуратно разлинованные стоянки практически пустовали, две-три машины у каждого здания – не смешно; детские площадки с идеально ровными песочницами и с горками без единого граффити, даже перманентным маркером, напоминали о фильмах ужасов.

И ещё… здесь было теплее и очень странно пахло, как в старом книжном магазине или в архиве.

Я прошла через несколько дворов, прежде чем наконец увидела то, о чём упоминал Йен: невысокое, метров пять от силы, разлапистое дерево, увитое плющом. Оно росло у крыльца многоэтажки, похожей на оборонительную башню. Цепочка окон на общей лестнице горела, как наспех смётанный шов, через который пробивался свет, но в остальном здание выглядело необитаемым.

– Нам точно сюда?

«Не сомневайся, сладкая. Код попробуй… хм, пожалуй, или семь-семь-один или восемь-три-четыре, второе даже вероятнее».

Он угадал, кто бы сомневался. А вот я застряла в дверном проёме, не в силах порог перешагнуть, словно что-то меня действительно сдерживало. Обострённое восприятие играло злые шутки: то померещился криповатый детский смех со стороны площадки, потом кошачье мяуканье. Я повернула голову, но успела заметить только мутную тень в движении и невнятное шевеление можжевеловой изгороди. Ветер, что ли?..

«Пусти меня», – спокойно предложила Салли.

Это меня немного встряхнуло, напомнило о том, что мы всё-таки не были беспомощными жертвами. Я выдохнула и наконец шагнула в подъезд.

– Вроде драк пока не предвидится.

«Жаль».

Лаконично, как всегда.

«Поднимайся вверх по лестнице, моё осторожное солнце, – насмешливо прорезался Йен. – Тебе нужно всего лишь поглядывать на двери, я узнаю, которая нам нужна, когда увижу. А потом слушайся меня беспрекословно, даже если тебе покажется, что приказ странный или опасный».