Чужаки - Алекс Мак

Сайлас решил во чтобы то ни стало подняться с топчана. Его толкало к этому желание немедленно глотнуть свежего воздуха и понять наконец, куда же его занес временной прыжок. Основываясь на том, что он успел увидеть до этого момента, Сайлас сделал, как ему казалось, верный вывод — он в далеком прошлом. Эта мысль и порадовала, и испугала его. Во-первых, если он в прошлом, ему не грозят многие опасности, которые поджидали бы его в развитом обществе, во-вторых, он неплохо подготовился по истории, планируя эксперимент. Честно говоря, именно на прошлое и были направлены его не совсем честные и благородные замыслы. Он хотел провести еще один небольшой, собственный опыт. Подправить кое-что, кое-кого убрать, кое-чем поруководить, изменить немножко политику и экономику и так далее… Что должно было привести к определенным результатам, например, к абсолютной власти клана Бонсайтов и всему в таком роде…

С другой стороны, была в прошлом и реальная опасность: если Челнок поврежден, то… Впрочем, об этом думать Сайласу не хотелось.

С трудом встав с топчана (предотвратив попытку аборигена помочь), Сайлас, пошатываясь, направился к выходу. Солнце ослепило его, и только через несколько мгновений он смог разглядеть огромное небо над головой и бескрайнюю снежную равнину, расстилающуюся у ног. Небольшой двор был огорожен невесть из чего сделанной изгородью, под ногами чавкала жирная, оттаянная копытами домашних животных желтая грязь. В дальнем углу двора, в загоне, стояли коровы, над их спинами поднимался пар. Воздух был остер и свеж. Сайлас с наслаждением вдохнул его, до предела наполнив легкие. В звенящей тишине послышался собачий лай, и к Сайласу подлетела небольшая собачонка. Она подпрыгивала около него, кружилась вокруг собственной оси, пыталась поймать свой хвост, в общем, всячески выражала радость и восторг перед всем происходящим.

Несмотря на то что лорд не любил животных, он наклонился погладить псину. Наверно, сыграли свою роль утро, свежий воздух и ощущение наполненности бытия, которое иногда охватывает даже самых бездушных и черствых из нас. То, что увидел Сайлас, так поразило его, что он в ужасе отпрянул. Все его расчеты, предположения и планы рухнули в один момент.

Наклонившись поближе к вертящейся у ног собачонке, Сайлас Великолепный разглядел светящиеся глаза, потасканную и местами свисающую клочьями искусственную шкуру, сквозь дыры в которой просвечивали металлический каркас и переплетение проводов. Собака была роботом.

Поскальзываясь и падая на жирной грязи двора, Сайлас бросился к загону с коровами. Там он был встречен шестью парами искусственных глаз, расположенных над мерно жующими что-то металлическими челюстями. Бока коров тяжело вздымались, из пастей валил пар. Зачем могли понадобиться эти жуткие имитаторы домашней живности, Сайлас не знал, но одно он теперь знал точно: это не прошлое. Совсем не прошлое.

Он бросился обратно и чуть не сбил с ног аборигена, который, щурясь, выходил из темной хижины.

— Какое это время?! Говори, придурок! Где я, когда я?! — кричал Сайлас, изо всех сил тряся ничего не понимающего крестьянина.

— Ы! — ответил тот, и Сайлас со сноровкой, наработанной долгими годами практики, несмотря на только одну действующую руку, ударил его по лицу.

— Говори, дрянь, — рычал, брызгая слюной, он, готовясь нанести новый удар.

Неожиданная боль пронзила ногу Сайласа — челюсти собаки-робота сомкнулись на его лодыжке.

— А-а-а! — заорал, шалея от боли, лорд, отшвыривая аборигена и пытаясь отцепить от себя металлическую тварь. Когда ему это удалось, он со всех сил швырнул псевдособаку о ближайший камень. Горящие глаза потухли, и псина кучкой ненужного металлолома упала на землю. Абориген взвыл и бросился к ней, не обращая внимания на Сайласа. Тот стремительно вбежал в хижину, схватил свой Челнок, который лежал на самом видном и почетном месте, и выскочил во двор. Уже удаляясь прочь от хижины по узкой, утоптанной среди сугробов тропинке, Сайлас Великолепный обернулся. На желтом среди белых снегов дворе виднелась фигурка аборигена, который горестно раскачивался над своей мертвой собачкой, и слезы, катясь из его глаз, застревали в лохматой бороде и сверкали на солнце.

От бесконечной белизны снегов болели и слезились глаза. Он размотал больную руку, надеясь, что под повязкой только ушиб, а не перелом. Солнце стремилось к закату, а Сайлас Великолепный чувствовал себя так, как будто его пропустили через молотилку. Усталость, голод и боль почти доконали бравого лорда. Только злость и фантастическая живучесть вели его вперед. Как это часто, но не всегда, бывает, упорство было вознаграждено. «Доберусь до вершины следующего холма и буду рыть нору для ночлега», — решил Сайлас.

Холм оказался до странности крутым и льдистым. Сайлас постоянно соскальзывал вниз и несколько раз упал на больную руку. Чертыхаясь, он сплевывал набившийся в рот снег и упрямо полз вперед. Вершина, до которой, казалось, ползти и ползти, вдруг возникла прямо перед ним. Он с трудом встал на ноги и огляделся вокруг.

Открывшееся перед ним зрелище заставило даже его, уставшего и измученного, на секунду замереть от восторга. Среди снежной равнины возвышался сверкающий в лучах заходящего солнца стеклянный город, несущий к небесам бесконечно изящные башни зданий. Стекло отливало зеленью и рыжиной, огромное красное солнце бросало свои блики на сверкающие поверхности. Город горел и переливался, как драгоценный камень.

Снег сдвинулся под замершим от увиденного Сайласом, и он заскользил вниз, увлекаемый снежной массой. Скорость все увеличивалась, Сайласа несколько раз перевернуло в воздухе, и он, потеряв сознание, не почувствовал приземления. «Уютно» устроившись под накрывшим его снегом, так и не приходя в себя, измученный и разбитый, он уснул в своей снежной берлоге. И не видел во сне ничего.

Первый Бонсайт мог бы гордиться своим потомком. Именно фамильное упорство и живучесть позволили славному клану достичь столь высокого положения. Они никогда не стеснялись идти по головам, но и себя не жалели при достижении поставленной цели. Годы тренировок, отсекания слабых ветвей, браков по точнейшему расчету вывели абсолютно новую породу людей — потрясающе быстрых, выносливых, живучих, хитрых и бессовестных. Поэтому, несмотря на перенесенные испытания, на утро Сайлас проснулся в снежной норе не только не больным, но даже в какой-то мере отдохнувшим. Рука потихоньку начала действовать, да и голова почти не болела. Единственным, что доставляло ему серьезное беспокойство, был зверский голод. Но он приказал себе забыть об этом и постараться как можно быстрее добраться до Города.

Когда Сайлас выбрался из-под снежной груды, он увидел очередное чудо — Город в утреннем свете. Тот, кто построил его, был очень разумным и талантливым человеком. В зависимости от времени дня освещение полностью меняло его облик, оставляя только одно — он был прекрасен при любых условиях. Сейчас, в лучах утреннего солнца, Город сиял аметистом, поражая переходом от темно-фиолетового до бледно-голубого.

Но этим утром Сайласу было не до красот, он хотел есть. Смачно сплюнув на голубоватый снег и перекинув Челнок за спину, он двинулся вперед, стараясь найти оптимальный темп и сберечь дыхание. Через несколько часов упорного движения вперед лорд Сайлас Великолепный вошел в Город.

Еще покидая крестьянскую хижину, он убедился, что его драгоценный прибор сломан и для его починки потребуются время, сытый желудок и часов двадцать здорового сна. Поэтому сейчас Сайлас нес Челнок, как дубинку, на ремне, не ожидая ничего хорошего от этого мира и времени.

Мостовые города были покрыты блестящим стеклообразным материалом, то ли темно-синим, то ли вообще не имеющим собственного цвета и лишь отражающим окружающие предметы. Шаги Сайласа гулко раздавались в мертвой тишине, звук отражался от стеклянистых стен, прыгал по мостовым и застревал в пустых оконных проемах. На улицах царили идеальная чистота и полнейшая тишина. Город был мертв.

Внезапно резкий звук нарушил неподвижное спокойствие воздуха. Как будто что-то где-то упало, ударилось, покатилось, рассыпая дребезжащее эхо по пустынным улицам. Сайлас бросился туда, но звук, как будто играя с ним в прятки, то удалялся, то приближался, скрывался за углом и нырял в подворотни. Прогонявшись за ним около получаса, задыхающийся и почти теряющий сознание лорд набросился на ближайшую стеклянную стену с кулаками и проклятиями. Злые слезы выступили у него на глазах.

— Чтоб вы сдохли! Чтоб вы сдохли, — рычал он, разбивая кулаки в кровь, так что красные отпечатки оставались на гладкой поверхности зеленоватого стекла.

В порыве истерического малодушия он хотел уже треснуться и головой об стенку для полноты картины, но вовремя заметил отражение чьего-то движения в стекле.