Большое соло для Антона - Герберт Розендорфер

Антон Л. оделся. Между семью часами и половиной девятого он в соответствии с выданным ему письменным распорядком имел право на чайник горячей воды. И здесь тоже Антон Л. отказывался от большей части того, на что имел право. Он бросил в стакан две ложечки кофе-порошка и с этим отправился на кухню. В квартире по-прежнему не было слышно никакого движения. Антон Л. поставил на плиту чайник, очень старый предмет хоммеровской домашней обстановки, шестнадцатиугольный (то есть квазикруглый, но не являющийся таковым), из ставшего уже матовым металла. Антон Л. ориентировался здесь и без фрау Хоммер.

Пока вода грелась, Антон Л. вышел – туда можно было выйти из кухни – на веранду. Собаки на соседней веранде, наискось напротив, визжали еще более жалко, чем прежде. Стоял ясный, солнечный день. Игуана в террариуме по точнейшей касательной смотрела мимо головы Антона Л. Это был красивый зверь, большая игуана. «Зеленой» мог бы ее назвать лишь поверхностный созерцатель. Антон Л. наблюдал – пока вода в шестнадцатиугольном чайнике не стала пускать первые пузыри – за животным в прозрачных лучах утреннего солнца. На его теле отсвечивались все мыслимые оттенки зеленого цвета, не меньше, чем в умытом росой смешанном лесе среди лета, от почти желтого до почти синего. Игуану звали Соня. Первоначально игуану звали Эрнст, пока какой-то знаток игуан не обратил внимания господина Хоммера на то, что это была самка.

«Может Хоммеры куда-то ушли? Уехали?» – подумал Антон Л. За все время его пребывания тут Хоммеры никуда не уезжали. Они говорили всегда, что не могли никуда уезжать из-за дочери. «А если они уехали, то кто же будет кормить игуану Соню?» И тогда, наверное, они оставили бы для Антона Л. записку. Но: Антон Л. отправился вчера спать после Хоммеров. То, что Хоммеры после этого снова встали и тайком куда-то уехали, было в высшей степени невероятным. Конечно же, можно уехать и очень рано, в пять часов, например. Но если отъезжают такие особы, как Хоммеры, которые не привыкли к отъездам, неизбежно возникает шум. Антон Л. обязательно бы его услышал.

Вода закипела. Антон Л. налил кипяток в стакан с кофейным порошком. Стакан лопнул. Горячая вода – или это был уже кофе? – потекла по левому колену и голени Антона Л. Мокрые горячие брюки приклеились к ноге. Он снял – прямо в кухне! – штаны. Стоя там в слегка желтоватых подштанниках, он подумал: «Какое счастье, что здесь нет Хоммеров». Хотя господин Хоммер и был, по его собственному утверждению, вольнодумцем, все же он слишком уж чтил мораль. Господин Хоммер никогда бы не позволил своей жене увидеть его собственные, собственные Хоммера, то есть ее супруга, подштанники, не говоря уже о подштанниках квартиросъемщика. Чего доброго господин Хоммер моментально расстался бы и с женой, и с квартиросъемщиком.

Антон Л. побежал в ванну, вытерся (в соответствии с распорядком о поднайме ему полагался один крючок в душевом гардеробе; о полотенце он должен был позаботиться сам), после чего прошел в свою комнату и одел другие брюки. Он посмотрел на часы: семь часов восемнадцать минут. Если он не откажется от кофе, то опоздает на работу.

«Я не думаю отказываться от кофе», – подумал Антон Л. Тут впервые его мозг пронзила мысль, а не заболел ли он чего доброго.

Это был последний стакан, который вообще был у Антона Л.

Антон Л. снова отправился на кухню. В квартире по-прежнему не было слышно ни единого звука. «Они действительно уехали», – подумал Антон Л. Он осмелел. Достал из кухонного шкафа хоммеровскую чашку, насыпал (из собственных запасов) в чашку кофейный порошок и снова поставил воду.

На этот раз, пока грелась вода, он вытер пол. Затем налил кофе и сел (опять-таки смелость, ибо подобное ему не полагалось) за кухонный стол.

«Они отправились спать до меня», – думал он. Вчера вечером он сидел у Хоммеров в гостиной. Разумеется, что это ему тоже не было предписано. Его пригласили. Господин чиновник в отставке любил смотреть телевизор в компании, потому что он имел обыкновение объяснять, что же показывали на экране, – не комментировать, а объяснять, как будто остальные этого сами видеть не могли. Это была весьма нервирующая привычка, но Антон Л. никогда ничего не говорил. В крайнем случае он время от времени отказывался от приглашения Хоммеров посмотреть телевизор под различными предлогами и с извинениями, но даже на это Антон Л. решался, может быть, раз в неделю, не чаще. Антон Л. боялся господина Хоммера. Антон Л., который охотно подвергал себя самоанализу, однажды с неудовольствием констатировал: да, он боится господина Хоммера. Почему? Так далеко самоанализ Антона Л. не распространялся. Господин же Хоммер, наоборот, испытывал явную приязнь к Антону Л. Нельзя было не заметить, насколько лучше господин Хоммер обходился со своим квартиросъемщиком, чем с собственной женой.

Вчера вечером по телевизору смотрели продолжение длинного телесериала, повествующего об изменчивых судьбах весьма разветвленной английской семьи. Господин Хоммер ценил этот сериал превыше всего. Много лет назад он смотрел его по первой программе, позднее следил за ходом событий по третьей, а теперь наслаждался повторением по австрийской программе, которую можно было принимать в доме Хоммера благодаря мощной антенне на крыше. Семейные отношения живущих на экране англичан были настолько запутанными, что в начале и в конце каждой серии, а иногда даже в ее середине приходилось показывать их генеалогическое дерево. После каждой третьей или четвертой серии вставляли специальную серию, в которой профессиональные генеалоги объясняли линию семейного развития. Господин Хоммер тоже купил журнал с генеалогическими таблицами: телевизионная компания заботливо их издала еще тогда, когда сериал показывался впервые.

Вчера вечером внучка старейшего члена семьи вышла замуж за кузена в третьем колене. Дядя этого кузена обманывал своего брата с его женой, которая, в свою очередь, была племянницей еще одного самого старого, умершего еще в первых сериях, главы семьи. Брат теперешнего главы семейства стоял у того за спиной, но разорился и этим самым лишился возможности унаследовать все дело. Один из сыновей этого брата убил свою жену или свою сестру – события развивались довольно быстро, и Антон Л. не всегда все понимал, – а сестра упомянутой сначала внучки сбежала вместе с учителем игры на пианино. Учитель игры на пианино (или обанкротившийся дядя, это тоже было неясно) сделал вместе с одной герцогиней внебрачного ребенка. Не был связан с ними родственными узами – а потому и никак не обозначался в генеалогических таблицах – часто появляющийся дворецкий, который в основном носил на подносе серебряный чайник.

По окончании очередной серии господин Хоммер, уже одетый в турецкий домашний халат и подпоясанный золотым шнурком, как всегда не спрашивая своего гостя, не желает ли тот посмотреть и другую передачу, выключил телевизор и отправился садить свои вечерние кактусы. Вечерние кактусы определялись в отличие от утренних, дообеденных и послеобеденных не временем, а окончанием интересной для господина Хоммера телевизионной программы. То, что господин Хоммер мог после вечерних кактусов еще раз одеться и куда-то уехать, показалось Антону Л. в высшей степени невероятным.

Фрау Хоммер вчера вечером как всегда сновала по гостиной, вытирая передником абажур, стойку торшера и подлокотник кресла, смотрела в телевизор – то, что она понимала при этом в запутанных семейных отношениях хоть самую малость, было совершенно исключено, – подогрела затем сельтерскую воду и наконец вскоре после своего супруга тоже шмыгнула в кровать. (Антон Л. сделал такой вывод, потому что больше ее не слышал).

Дочь вообще появлялась редко. Причина была в ее болезни. Дочь звали Марианна, и у нее была ничем не излечимая аллергия на одежду. Господин Хоммер зафиксировал в условиях поднайма, что квартиросъемщик не может испытывать к обстоятельству, что его дочь постоянно показывается лишь неодетой, ни отвращения, ни каких бы то ни было похотливых чувств. Марианна, само собой разумеется, никогда не появлялась на улице, а кроме того, Хоммеры по возможности старались предотвратить ее выход из комнаты. Но избежать этого удавалось не всегда. Поначалу Антон Л. время от времени встречал ее в коридоре. Ввиду того, что Антону Л. нельзя было поставить при этом в вину ни видимого проявления похоти, ни отвращения, господин Хоммер со временем перестал стесняться Антона Л. (Сама Марианна не смущалась с самого начала). Поэтому уже с давних пор Марианне было позволено раз или два в неделю смотреть вместе со всеми телевизор. В эти дни она сидела совершенно голая на софе, Антон Л. пользовался случаем, что господин Хоммер таращился в аппарат, и в свою очередь таращился на едва ли что-то чувствующую, но ни в коем случае не непривлекательную дочь. То, что при этом от его внимания ускользало многое из связей в английских семейных раздорах, было понятно.