Большое соло для Антона - Герберт Розендорфер

Герберт Розендорфер

Большое соло для Антона

Моему Якобу

«Конечная цель мира есть книга…»

I

Набухание солнечного сплетения

Когда через несколько дней Антон Л. начал размышлять о состоянии вещей – в первые дни у него для этого не было времени, он был занят тем, что удивлялся и устраивал свою новую жизнь, – он вспомнил о том, что в ночь с 25 на 26 он ненадолго проснулся. На часы он не посмотрел. Необычно яркий свет, бледный желтоватый свет, какой бывает в снежную ночь, пробивался сквозь щель гардин. Он проснулся лишь ненадолго, вспоминал Антон Л.; недостаточно для того, чтобы собраться с силами и посмотреть на часы, но достаточно для того, чтобы подумать «это снежная буря», и для того, чтобы мысленно себе возразить «нет, только не в июне». После этого он, наверное, снова заснул.

Этот яркий, бледно-желтоватый свет был единственным, что запомнилось Антону Л. в ночь с 25 на 26 июня и что впоследствии могло толковаться как намек, когда он стал искать объяснения. Правда, это ему не очень помогло.

26 июня был вторник. Антон Л. проснулся еще до того, как в половину седьмого зазвонил будильник, оттого, что на находящейся напротив и наискось веранде лаяли собаки. В семье, которая там жила, было две собаки – одна маленькая, колбасного цвета, со свисающей на глаза шерстью, и одна большая, пятнистая, с острой мордой. Судя по тому, что Антон Л. проснулся с гудящей головой, он сделал вывод, что собаки, вероятно, лаяли уже давно. Антон Л. встал и раздвинул занавески. Окна комнаты, которую он снимал, выходили не прямо на улицу, а на такую же веранду, как и та, что была наискось напротив, на которой лаяли собаки. Веранда перед окном Антона Л. с тех самых пор, как он здесь жил, была забита ненужными вещами, старой, покрытой пылью мебелью и прочей рухлядью. Фрау Хоммер. жена главного квартиросъемщика, иногда, после очередной лекции ее мужа на тему чистоты и порядка, день или два отчаянно пыталась навести на веранде порядок. Но боясь разгневать господина Хоммера. она не решалась выбросить ни один, пусть даже самый ненужный предмет, и все ее усилия оказывались напрасными. С некоторых пор – точнее говоря, со времени ухода господина чиновника Хоммера на пенсию осенью прошлого года – для госпожи Хоммер прибавилось сложностей, так как господин Хоммер стал держать на веранде в террариуме игуану. Было весьма сложно сказать, кого фрау Хоммер боялась больше, своего мужа или игуану.

Окна веранды были наполовину закрашенными и немытыми. Через одно из них. менее грязное, Антон Л. посмотрел на другую веранду. Большая собака, выпрямившись, стояла у окна, положив передние лапы на подоконник. Вдруг она исчезла. Лай перешел в визг.

Наконец зазвонил будильник. Антон Л. взял туалетные принадлежности и отправился в ванную. В его комнате не было умывальника. Антон Л. имел право на совместное пользование ванной в соответствии с четко установленным расписанием, которое вручил ему при подписании договора о поднайме комнаты в письменной форме главный квартиросъемщик, господин чиновник (в то время еще пребывавший на службе) Хоммер.

Расписание было педантичным, но не мелочным. Антон Л. ни разу не воспользовался всем тем, что предоставлял ему главный съемщик, здесь, правда, необходимо заметить, что у Антона Л. было весьма своеобразное отношение к чистоте. Антон Л. был, так сказать, периодическим чистюлей. Через продолжительные интервалы, которые могли доходить и до полугода, но не бывали более короткими, чем четыре недели, Антоном Л. овладевала потребность очиститься. Целые уикэнды или несколько дней отпуска он проводил в общественной бане (во время этих периодов чрезмерного очищения возможностей ванны Хоммера для его запросов было, конечно же, недостаточно), принимал ванны, паровые ванны и соляные, минеральные и целебные, стоял под душем, его массировали, делали маникюр, педикюр, он ходил в сауну. использовал сделанные из корней мочалки, морские огурцы, изучал в бане едва не разваливающиеся от сырости проспекты о новостях медицинского очищения, заказывал себе лечебные процедуры для волос и кожные компрессы, а иногда даже очищающие клизмы. Когда дни такой чрезвычайной очистки заканчивались, Антон Л., как мы уже говорили, ограничивался на полгода минимальным туалетом, который заключался лишь в быстрой чистке зубов, бритье и мытье кончиков пальцев. В это время Антон Л. не менял даже белья, что приводило к тому, что он постепенно начинал пахнуть, поскольку, и этого нельзя отрицать, в это время он и спал в этом нижнем белье.

Как с должности в одном из банков (четыре года назад), так и с должности в одной туристической фирме (два года назад) Антон Л. был уволен из-за своего запаха. (Место в одном издательстве Антон Л. оставил по другим причинам, о чем речь еще пойдет). О банке он особенно не переживал, а вот в туристической фирме он бы с удовольствием остался. Поэтому он попытался стыдливо объяснить шефу, как это приятно, как здорово носить старое белье. «Белье, – сказал Антон Л., – становится со временем в высочайшей степени мягким и гибким, чего чистому белью никогда не добиться. Оно сливается с человеком. Человек сливается с ним. Появляется чувство, – продолжал Антон Л., – что с тобой ничего не может случиться». Шеф понимания не проявил.

Уже два года Антон Л. работал в финансовом управлении. В финансовом управлении тоже есть клиенты, которые неохотно приходят, если от служащего, с которым они имеют дело, исходит запах амбры. Начальник финансового управления почти никогда не встречался с Антоном Л. и поэтому тот всегда оставался вне пределов досягаемости его обоняния. Время от времени жаловался его сосед по кабинету. Жаловался сосед по кабинету часто и достаточно настойчиво, чтобы его или Антона Л. пересадили в другой кабинет. Для Антона Л. это не имело никакого значения; он не искал контакта с коллегами, которых считал стоящими духовно намного ниже себя самого (в определенной степени с этим нельзя не согласиться).

Позднее, когда Антон Л. нашел время задуматься над положением вещей, примерно в пятницу или в субботу, он себе сказал: «Как знать, а не пощадила ли меня катастрофа из-за моего запаха, как знать…»

В квартире было тихо. Само по себе это беспокойства не вызывало, но в столь ранний час было весьма заметным. Обычно фрау Хоммер вставала раньше Антона Л. и сновала, поглощенная загадочными занятиями, по квартире (за исключением, разумеется, сданных в поднаем комнат). Было ли это постоянное метание, которое приводило к улетучиванию из памяти образа этой женщины – никто не был в состоянии увидеть ее иначе, чем. так сказать, в размытых линиях, – или это метание было врожденным? Или, может быть, эта женщина сновала для того, чтобы у ее мужа возникало меньше причин, или причин менее ясных, для гнева? Ее страдания, конечно же, были тщетными, ибо звуковые волны чиновничье-хоммеровских распоряжений настигали и мечущегося человека. Господин Хоммер имел обыкновение, с тех пор как ушел на пенсию, весьма долго лежать в постели, но ему удавалось и из постели держать свою жену в мечущемся состоянии. Издаваемые при этом звуки сгущались – поскольку женщина снова становилась более телесной – до похожего на осиное жужжания, когда господин чиновник в отставке Хоммер вставал, чтобы, иначе сказать нельзя, отдать дань своему пищеварению. Акт сей происходил с точной регулярностью, незадолго до половины восьмого, когда Антон Л. (в рабочие дни) как раз собирался уходить. В это время господин Хоммер выходил из супружеской спальни в турецком домашнем халате с золотым веревочным пояском, кисти которого крутил в руках, и удивленно произносил – каждое утро, словно эта встреча была большой случайностью: «Ах, господин Л.! – каждое утро: – Желаю вам доброго утра! – и добавлял – каждое утро – светским баритоном, подмигивая глазом, как мужчина мужчине: – А я сейчас как раз иду кактусы садить».

Антону Л., конечно, не было известно, что же в подробностях происходило затем за дверью туалета. Посадка кактусов продолжалась долго. По опыту выходных дней Антон Л. знал, что господин Хоммер, который взвешивался до и после посадки кактусов, задумчиво возвращался с газетой в кровать и что ему еще в туалет должны были подавать чашку с подогретой сельтерской водой.

«Где же старушка сегодня?» – подумал Антон Л. Трудно было даже вообразить, что она могла проспать. Она еще никогда не просыпала. Может, она заболела? Она никогда не болела. Пользуясь случаем, Антон Л. попытался представить себе смерть фрау Хоммер. В воображении всплывала только одна картина: однажды фрау Хоммер исчезнет из дома, сбежит по трем пролетам лестницы вниз, порхнет, словно легкий ветерок, к кладбищу, там проскользнет мимо двух озадаченных гробоносцев, влетит прямо в случайно открытый гроб, и тот, подобно ракушке, закроет над ней свои створки. Лишь таким образом она могла бы спастись от простирающегося дальше смерти гнева, который охватил бы ее мужа. Ибо кто же будет тогда подогревать его сельтерскую воду? Когда Антон Л. уже после без пятнадцати семь вышел из ванной и снова прошел по коридору, направляясь в свою комнату, он не увидел фрау Хоммер и не услышал ее.