Перед заходом солнца - Герхард Гауптман

Штейниц. «Стрелку часов вам не повернуть назад».

Вуттке. Что он сказал?

Штейниц. Стрелку часов вам не повернуть назад.

Вуттке. Разве я собираюсь вертеть часовые стрелки?

Штейниц. По-видимому, он имел в виду нас обоих: меня – потому что я в конце концов поставил нашего патрона на ноги; вас – потому что вы тоже преданы тайному советнику и не перешли с развернутыми знаменами в лагерь Кламрота.

Вуттке. Пока я жив, никто не вырвет из рук тайного советника бразды правления.

Входит Эгмонт Клаузен. У него быстрые и непринужденные движения. Он кладет одну руку на правое плечо Штейница, другую – на левое плечо Вуттке и просовывает сзади между их головами свою.

Эгмонт. Ага! Это называется: одной хлопушкой – двух мух… Знаете, господа, почему я так говорю?

Штейниц. Нет. Не собираетесь ли вы прикончить нас? Вы – хлопушка!

Вуттке. Я тоже ничего не понимаю. Хлопушка!

Эгмонт. Должен ли я стать перед вами, господа, или вы думаете, что отсюда я скорее достигну цели?

Вуттке. Смотря по тому, предпочитаете ли вы дуэль или убийство из-за угла.

Штейниц. Карманники достигают цели, подкрадываясь сзади.

Эгмонт (выходит вперед, но сейчас же хватает обоих за руки). Око за око, зуб за зуб! Только одна просьба, господа: выслушайте мое стихотворение ко дню рождения папы.

Штейниц. Прошу. Валяйте!

Эгмонт (значительно, патетично и несколько таинственно).

Я философию постиг,Я стал юристом, стал врачом,Увы; с усердьем и трудомИ в богословье я проник.Но все ж глупцом остался. Ах!И, как майор, кругом в долгах.[6]

Штейниц и Вуттке невольно смеются.

Штейниц. Лучше не читайте этого вашему отцу, дорогой Эгерт! Это горькая пилюля, да еще с оскорблением Гёте; ваш отец этого не перенесет.

Эгмонт. Поэтому мне и нужна ваша протекция: исцелите меня, доктор! Замолвите за меня словечко перед этим всемогущим мужем с портфелем!

Вуттке. Я, как всегда, посмотрю, что можно для вас сделать. Но ведь вы мне твердо обещали подождать с обменом автомобиля до весны. Помните?

Эгмонт. Помню, конечно, помню. И я сдержал бы слово, если бы не заманчивый случай. Но случай есть случай. Он сбил все мои расчеты. И потом папа недавно сам сказал, что мне следовало бы ознакомиться с Испанией, а моя старая разбитая кастрюля, в которой я до сих пор ездил, для этого совсем не годится. Итак, доктор, когда мне рассчитывать на ответ?

Вуттке. Через несколько дней. Конечно, не сегодня. Ни одной капли горечи сегодня в его вино.

Входят тайный советник Маттиас Клаузен, за ним – обер-бургомистр, председатель муниципалитета, профессор Гейгер, профессор Вольфганг Клаузен, Эрих Кламрот, Беттина, которая льнет к отцу, Паула Клотильда Клаузен , Оттилия Кламрот и советник юстиции Ганефельдт.

Эгмонт (быстро поворачивается и подходит к отцу). Поздравляю тебя, папа, со званием почетного гражданина! (Непринужденно целует отца в лоб.)

Клаузен. Да, дорогой Эгерт, эти господа действительно удостоили меня величайшего отличия, какое существует в нашем городском самоуправлении. Сознание ничтожности моих заслуг все еще протестует против этого. Будь я моложе, я бы мог, ваше превосходительство и уважаемые господа, надеяться постепенно оправдать ваше необоснованно высокое мнение обо мне. Но, к сожалению, этот радостный праздник только подчеркивает мою старость. Уходящие силы, уходящие годы заставляют меня стремиться совсем к другому, чем то, чего требует в наше тревожное, трудное время натиск молодых сил. Здесь потребуются совсем другие кормчие.

Обер-бургомистр. Вы остались юным, господин тайный советник!

Клаузен. Этот комплимент по праву относится к моему другу Гейгеру. Он специально приехал из Кембриджа ко дню моего рождения.

Гейгер (благодушно). Чур меня! Чур! Не сглазь!

Обер-бургомистр (оглядываясь). Не верится, что мы в кабинете делового человека. Скорее, это комната ученого.

Клаузен. Признаюсь, у меня слабости, которых обычно не прощают деловому человеку. Я собираю автографы, первоиздания и тому подобное. У меня есть, например, старинное издание Библии Фуста,[7] «Лаокоон»,[8] написанный рукой самого Лессинга. Вы знакомы с моими детьми? (Указывая на Вольфганга.) Он достиг в жизни большего, чем я. Этот мальчишка – уже профессор.

Паула Клотильда (вполголоса, Ганефельдту). «Мальчишка». Ну и скажет! Как это вам нравится?

Клаузен. А вот это Эгмонт. Мы его зовем Эгерт. Ему двадцать лет, и он еще не вполне осознал серьезность жизни. Но пока что я за него не беспокоюсь. Для каждого из нас приходит час прозрения.

Обер-бургомистр. Без вашего сына картина жизни нашего города была бы неполной. Мы всегда с удовольствием наблюдаем, как он проносится на своем «мерседесе».

Один из членов муниципалитета. И, кстати, многие наши дамы свернули себе шею, вытягивая ее вслед вашему сыну.

Эгмонт. Ну меня бывают мрачные минуты, но я не выношу нашей серой послевоенной эпохи и хватаюсь за кусочек живой жизни всюду, где только возможно.

Один из членов муниципалитета. «Радость – дочь благого неба».[9]

Гейгер. О, конечно! «Радость – искра божества».

Обер-бургомистр. Без дочери благого неба молодым людям, конечно, не обойтись. (Сдержанный смех.)

Клаузен. Возможно, мы не правы, когда в открытых дискуссиях обходим психологические моменты. Раньше философы говорили о блаженстве и счастье, а теперь только о готовых товарах, полуфабрикатах и сырье… А вот моя дочь Беттина…

Один из членов муниципалитета…хорошо известная в благотворительных кругах.

Клаузен. У моей Беттины доброе сердце. Часто она и мне приходила на помощь в тяжелые минуты. А это моя младшая дочь Оттилия. В детстве она доставляла много забот своей матери и мне, – зато как много радости принесла она нам в дальнейшие годы. А вот ее муж – мой зять. Господина Кламрота, надеюсь, мне нечего вам представлять.

Кламрот (слегка раздраженно, но стараясь быть любезным). Как мужа своей жены – конечно, нет.

Оттилия испуганно хватает мужа за руку.

В чем дело? Ведь я говорю правду, Оттилия.

Клаузен. Вы всегда это делаете.

Обер-бургомистр. Сердечная прямота господина директора Кламрота известна всему городу.

Один из членов муниципалитета. Но у вас есть большой недостаток, господин Кламрот. Несмотря на наши настоятельные просьбы, вы отказываетесь войти в состав магистрата.

Кламрот. Терпение, господин муниципальный советник, поживем – увидим.

Обер-бургомистр. Какой чудесный портрет висит у вас на стене, господин тайный советник!

Клаузен. Разве вы никогда не были в этой комнате? Это портрет моей покойной жены, когда она была девушкой. Его написал Фридрих Август Каульбах.

Гейгер. Это была самая красивая молодая дама, какую я когда-либо видел в своей жизни.

Беттина. Посмотрите, господа, вот справа, на этой длинной шведской перчатке,[10] бабочка; художник сказал маме, что это – он сам, и он будет таким образом сопровождать ее всю жизнь…

Клаузен. Не угодно ли дорогим гостям окунуться в праздничный водоворот! Спустимся в сад.

Обер-бургомистр (на балконе, смотрит в сад). Этот сад в самом центре города – настоящее чудо. Тишина, как в деревне, не слышно автомобильных гудков. Я каждый раз заново этому поражаюсь.

Вуттке (подходит к Клаузену). Господин тайный советник, разрешите вас на секунду.

Клаузен. В чем дело?

Вуттке (умоляюще). Только одна подпись.

Клаузен (со вздохом). Мой настоящий крест этот доктор Вуттке! (Подписывает и уходит вместе с гостями в сад.)

Остаются Вуттке и доктор Штейниц. Вуттке кладет подписанную бумагу в портфель.

Вуттке. Будьте здоровы. Я ухожу. Что это у вас в руке?

Штейниц (показывает мазок на стекле). Капли крови.

Вуттке. Надеюсь, реакция Вассермана[11] отрицательная?

Штейниц. Только хлороз,[12] очень просто.

Вуттке. А, малокровие? Кто этот счастливец?

Штейниц. Это не он, а она. Инкен Петерс, родом из Хузума[13] или Итцегоэ.[14] Она завоевала сердце нашего старого хозяина.

Вуттке. Да ну! И он тут же требует анализа крови?

Штейниц. Нет, это была моя мысль. Тайный советник поручил мне наблюдение за ее здоровьем.

Вуттке. Как вы относитесь ко всей этой истории?

Штейниц. Маленький каприз – не больше. Его можно простить человеку, вновь почувствовавшему себя здоровым.

Вуттке. Однако этот каприз начинает уже кое-кого беспокоить.

Штейниц. Неужели? Только потому, что тайный советник иногда бывает в Бройхе? И привозит детям шоколад. Инкен, или, вернее, ее мать, руководит детским садом. Чего только не вынюхают ищейки.

Вуттке. Во всяком случае, я далек от этого. Мне об этом ничего не известно. Мне до этого нет дела. (Кивает и быстро уходит.)