Мертвое «да» - Анатолий Штейгер

ЦАРСКОЕ СЕЛО

1. «Червонный лист, беспомощно шурша…»

Червонный лист, беспомощно шурша,На землю падает и умирает,Осенний ветер в зарослях играет,Надламывая стебли камыша.

И на дорожку медленно сквозитИз голубых полуоткрытых оконПечальный силуэт… Упавший локонПо кружеву измятому скользит.

Императрица сумрачна, бледна,Густые брови сведены сурово.Она тоскует. Издали виднаМогила сероглазого Ланского…

2. «Последний лебедь в стынущем пруду…»

Последний лебедь в стынущем пруду,Раскинув крылья, голову наклонит,Последний отблеск мимолетно тронетДеревья в зачарованном саду,

И все уснет… Медлителен и хмур,На мрамор ляжет тканью синеватойГлубокий снег. У величавых статуйСтрелу опустит раненый амур.

И зазвучит тогда, невесела,Неповторимой песней лебединой,Отходная пленительной, единойИ странной жизни Царского Села.

«Эти странные жуткие сны…»

Эти странные жуткие сны…Эти полосы бледного света…Не люблю я шумливой весныИ нарядного яркого лета.

Под окном осыпается клен,Свежий ветер неровен и волен.Я тобою, сентябрь, ослеплен,Я тобой очарован и болен!

Не звенит утомительный плуг,И река не смывает плотины,По деревьям развесил паукЗолотую парчу паутины.

Бледный свет обозначил виски,И глаза улыбнулись смелее.Неотступное бремя тоскиНадвигается все тяжелее

И безжалостно сводит с ума.…Но уже неподвижным черниломСтали воды… И машет зимаЛедяным и жемчужным кропилом.

«Кое-где оставались снега…»

Кое-где оставались снега,Но уже зеленели посевы.На высокой колонне строгаНеусыпная тень Приснодевы.

(Приснодева спасла от чумыЭтот город в пятнадцатом веке.)Поздней ночью на площади мыРасставались с тобою навеки.

В черной башне потухли огни,Замолчали в тоске переулки.Мне осенние вспомнились дни,Мне припомнились наши прогулки,

И любимые наши места,Древний крест, потемневший и строгий.По полям разошлись от крестаРазорвавшейся лентой дороги.

В бледном небе сквозили леса,Но не грели лучи золотые.Неотступные эти глазаВ Октябре я увидел впервые.

И за их ослепительный взглядПолюбил эту местность и осень.Только выпив заманчивый яд,Я заметил, что он — смертоносен.

…Перелески белели, лески,В горностай разодетые срубы…А теперь и напиток тоскиПусть попробуют бледные губы.

После милой короткой зимыСолнце подняло сонные веки.На проснувшейся площади мыРасставались с тобою навеки.

И когда уж совсем занялисьНебеса, согревая посевы, —Нас покинуло счастье и ввысьУлетело к ногам Приснодевы!

«Воспоминанием невмочь…»

Воспоминанием невмочьДуша сегодня истомилась.По небосклону покатиласьЗвезда пылающая в ночь,

И из земного шалаша,Как друг испуганный к невесте,К ней сорвалась моя душаЛететь в неведомое вместе.

«Придти сюда, когда невыносимо…»

Придти сюда, когда невыносимоМне у людей остаться одному,И на меже, среди полей озимых,О Нем мечтать и каяться Ему.

Глядит на лес и снеговые тучи,Молчит земля, пустынна и темна,И только ветер медленный и жгучийПриносит стук далекого гумна.

И возвращаясь кладбищем унылым,Не думая о людях, не таясь,Перед твоей заброшенной могилойПрипомнить всех, кто больше не у нас.

На повороте скрипнула телега…Окраин низкие и темные дома…Сегодня саван медленного снегаОпустит ночью ранняя зима…

«Мы на крыше высокой стояли вдвоем…»

Мы на крыше высокой стояли вдвоем,Мы на бледно-зеленое небо глядели,А под нами в саду умирал водоем,И сияла заря, и деревья скрипели.

Бледный отблеск зари, задержавшись, тогдаНаших рук и волос мимолетно коснулсяИ растаял в ночи… И потом никогда,Никогда ни к тебе, ни ко мне не вернулся.

Замолчали последние вздохи струи,И деревья в саду шелестеть перестали.Но холодные, бледные руки твоиХолоднее еще и прозрачнее стали…

«Миниатюры Изабэ…»

Миниатюры Изабэ,Полуистлевшие гравюры,Дагерротип: на серебреЕдва заметные фигуры,

И весь тот милый, старый хлам,Что завещали наши предки,И в парке, строгие, как храм,И колоннады, и беседки…

Но дальше, дальше! Пыль и тленНе могут долго душу нежить.В глубоких нишах темных стенВодилась всяческая нежить.

Ах, бедный Вертер! Не без слезМы расстаемся, верно, с вами.… И, уходя, букетик розЯ прикрепил к какой-то раме.

«На блеклом шелке медальоны…»

На блеклом шелке медальоны,А в них веселые пастушки,И принц, поймавший СандрильонуУ развалившейся избушки.

Жива идиллия Руссо —Луга, барашек и качели.Маркиза катит колесо,А фавн играет на свирели.

И ночь спускается, шуршаРазлетом темно-синих крылий,А за стеною камышаКороль ломает стебли лилий…

«За белым домом сонный сад…»

За белым домом сонный сад,Дубы, зеленые поляны.Веселый фавн потупил взгляд,Слегка взволнованный и пьяный.

И между вязов светлый лучНе устает безмолвно биться,На небосклоне дымка тучТо застывает, то клубится.

А у воды заснула тишь,Сковав летящие пушинки.Неумолкающий камышДо ночи шепчется с кувшинкой.

Искатель жемчуга

Взлетом упругим и смелым,Мощью неслыханной полным,Ринулось смуглое телоВ темно-зеленые волны.

С ним разъяренные гребниВлились в провалы глухие,Шепчут испуганно щебниГимны холодной стихии.

Ближе надвинулись тучи,Ждут с затаенным вниманьем —Выйдет ли снова могучимИль уплывет бездыханным?

Вышел… И водные кониБьются в беспомощном гневе.В новой жемчужной коронеСкоро блистать королеве!..

ЭТА ЖИЗНЬ. (Париж. 1932)

«В сущности так немного…»

В сущности так немногоМы просим себе у Бога:

Любовь и заброшенный дом,Луну над старым прудомИ розовый куст у порога.

Чтоб розы цвели, цвели,Чтоб пели в ночи соловьи,Чтоб темные очи твоиНе подымались с земли.

Немного? Но просишь года,А в Сене бежит вода,Зеленая, как и всегда.

И слышится с неба ответНе ясный. Ни да, ни нет.

«Мы знаем — любовь бывает…»