Мертвое «да» - Анатолий Штейгер

7

Преступленья, суета, болезни,Здесь же мир, забвение и тишь.Ветер шепчет: — Не живи, исчезни,Отдохни, ведь ты едва стоишь.

8

Долго подняться она не могла.Долго крестила могилу, шатаясь.Быстро спускалась осенняя мгла,Издали сторож звонил, надрываясь.

9

Речи. Надгробные страшные речи.Третий болтун потрясает сердца.Сжальтесь! Ведь этот худой, узкоплечийМальчик сегодня хоронит отца.

10

Имя. Фамилия. Точные даты.Клятвы в любви. Бесконечной. Навек…А со креста смотрит в землю РаспятыйСамый забытый из всех Человек.

Афины, 1939 [2]

«Может быть, это лишь заколдованный круг…»

Может быть, это лишь заколдованный круг,И он будет когда-нибудь вновь расколдован.Ты проснешься… Как все изменилось вокруг!Не больница, а свежий, некошеный луг,Не эфир — а зефир… И не врач, а твой другНаклонился к тебе, почему-то взволнован.

Берн, 1936

РАСПИСАНИЕ

Надо составить опять расписание —В восемь вставание, в 9 гуляние.После прогулки — работа. Обед.

Надо отметить графу для прихода,Надо оставить графу для расходаИ для погоды — какая погода.

За неименьем занятия лучшего,Можно составить на двадцать лет.Вечером — чтенье вечерних газет.

И не читать, разумеется, Тютчева.Только газеты… И плакать — запрет.

Париж, 1937

«Если правда, что Там есть весы…»

Если правда, что Там есть весы,То положат бессонницу нашу,Эти горькие очень часыВ оправдание наше на чашу.

Стоит днем оторваться от книгИ опять (надо быть сумасшедшим)Призадуматься — даже на миг,Над — нелегкое слово — прошедшим,

Чтоб потом не уснуть до зари,Сплошь да рядом уже с вероналом…

Гаснут в сером дыму фонари.Подбодрись! Не борись. И гориПод тяжелым своим одеялом.

Сараево, 1937

«Всегда платить за всё. За всё платить сполна…»

Всегда платить за всё. За всё платить сполна.И в этот раз я опять заплачу, конечно,За то, что шелестит для нас сейчас волна,И берег далеко, и Путь сияет Млечный.

Душа в который раз как будто на весах:Удастся или нет сравнять ей чашу с чашей?Опомнись и пойми! Ведь о таких часахМечтали в детстве мы и в молодости нашей.

Чтоб так плечом к плечу, о борт облокотясь,Неведомо зачем плыть в море ночью южной,И чтоб на корабле все спали, кроме нас,И мы могли молчать, и было лгать не нужно…

Облокотясь о борт, всю ночь, плечом к плечу,Под блеск огромных звёзд и слабый шелест моря…А долг я заплачу… Я ведь всегда плачу.Не споря ни о чём… Любой ценой… Не споря.

Рагуза, 1938

«Как закричать, чтоб донеслось в тюрьму…»

Как закричать, чтоб донеслось в тюрьмуЗа этот вал и через стены эти,Что изменили здесь не все ему,Что не совсем покинут он на свете?

Я видел сон, что я к тебе проник,Сел на постель и охватил за плечи.(Ведь он давно, наверное, отвыкОт нежности и тихой братской речи.)

Но дружба есть, на самом деле есть,И нежность есть, стыдливая, мужская…Не долг, а честь, особенная честь,Напомнить это, глаз не опуская.

Брюссель, 1935

1. «Стало сердце осторожным…»

Стало сердце осторожным,Утомилось, глуше бьется,Счастья нет. Ну, что ж… С подложным,Очевидно, жить придется.

В мире злобном и печальномТрудно только музыкальным,Часто очень трудно детям,Где-то плачет вот ребенок.

Остальные терпят. Стерпим.Слух у нас не так уж тонок.

2. «Но порою слышит спящий…»

Но порою слышит спящийБудто пенье… Эти звукиМир не наш. Не настоящий.Что тянуть к ним праздно руки?

Завтра в них никто не верит,Ничего не слышат уши.Ведь не музыкою меритЖизнь глухие наши души…

Белград, 1939

«Не верю, чтобы не было следа…»

Не верю, чтобы не было следаКоль не в душе, так хоть в бумажном хламе,От нежности (как мы клялись тогда!),От чуда, совершившегося с нами.

Есть жест, который каждому знаком —Когда спешишь скорей закрыть альбом,Или хотя бы пропустить страницу…Быть может также, что в столе твоемЕсть письма, адресованные в Ниццу.

И прежде, чем ты бросишь их в огонь,И пламя схватит бисерные строки,Коснется все же их твоя ладоньИ взгляд очей любимый и далекий.

Париж, 1934

«На прошлое давно поставлен крест…»

На прошлое давно поставлен крест,(Такой, что годы, вот, не разогнуться),Но проезжая мимо этих мест,Он дал себе зарок: не оглянуться.

Широкий берег, пальмы, казино,И сразу там… За этим поворотом.Закрыть глаза. Закрыл… Но всё равно,Раскрывши их, ошибся он расчетом.

И непонятно, как не грянул гром,Не наступило окончанье света?Стекло машины обожгло как льдом:

Обыкновенный провансальский дом,Гараж и сад. Большой плакат «в наём».Одно мгновенье в общем длилось это.

Ницца, 1937

«Неужели навеки врозь?..»

Неужели навеки врозь?Сердце знает, что да, навеки.Видит всё. До конца. Насквозь…

Но не каждый ведь скажет — «Брось,Не надейся» — слепцу, калеке…

Париж, 1937

«Куда еще идти по бездорожью…»

Куда еще идти по бездорожью,Какой еще довериться судьбе…Всего не объяснить однако ложью.И разве он хоть раз солгал себе?

Но эта вдруг внезапная усталостьИ боль, непостижимая уму…Хотя порой нужна такая малость…

Спокойно спи! Мир праху твоему.

Константинополь, 1939

«Это всем известно при прощанье…»

Это всем известно при прощанье:Длинное тяжелое молчанье,Хоть чего-то все ж недосказал…Обещанья? Сколько обещанийМне давалось… Сколько я давал.

О, недаром сердце тайно копитИ от всех ревниво бережетСамое мучительное — опыт…Он один нам все-таки не лжет.

Главное: совсем не обольщаться.Верить только в этот день и час.Каждый раз как бы навек прощаться,Как навек прощаться каждый раз…

Париж, 1936

«Перемена людей и мест…»

Перемена людей и местНе поможет. Напрасно бьешься.Память — самый тяжелый крест…Под кладбищенским разогнешься.

«Я выхожу из дома не спеша…»

К.Елита-Вильчковскому

Я выхожу из дома не спеша.Мне некуда и не с чем торопиться.Когда-то у меня была душа,Но мы успели с ней наговориться.

Так, возвратясь с работы, старый мужСидит в углу над коркою ржаною,Давно небрит, измучен, неуклюж,И никогда не говорит с женою.Да и она: измучена, стара…

А ведь была как будто бы пора…

Теперь совсем иная наступила.И ни к чему была здесь игра…И чтоб игра, нужна к тому же сила.

…бродить в полях, но только одному.Не знать часов. Без цели, без дороги.Пока в сентябрьском палевом дымуНе сгинет лес. Покамест носят ногиПока внизу не заблестят огни,

Не запоет сирена на заводе…

Но разве в этом мире мы одни,За городом в такие точно дни,Искали что-то, только что? в природе.

Загреб, 1938

1. «…Только сердце — брошенная чурка…»