Когда ласточки кружат над домами - Игорь Надежкин

бы вовсе бросил писать, и стал бы законченным офисным клерком, если бы не поддержка моей жены. Она уже давно стала моим самым строгим литературным критиком. С тех самых пор, когда, написав свой первый роман, я дал прочитать его своим друзьям, от которых получил лишь похвалу. Но как только до рукописи добралась Кристина, она сразу сказала мне, со свойственной ей прямотой: «Ты уж меня прости, Руслан, но ты написал сто страниц редкостной чуши». С того момента, первым делом мои рукописи отправлялись к ней, и лишь после одобрения Кристины, я начинал думать, что мне делать с ними дальше.

Вообще, мне чертовски с ней повезло. Правда. Она могла бы запросто найти кого-нибудь получше меня, но тем не менее, оставалась рядом со мной, что безусловно было огромным подвигом любви и верности с ее стороны, ведь характер у меня на редкость скверный. Хотя речь сейчас не об этом.

Как я уже говорил, она во всем меня поддерживала, и видя, как я мучаюсь от этого чертового ступора, сделала мне самый лучший подарок — югославскую печатную машинку. Дело в том, что мне никогда не нравилось писать на компьютере. Скучное это дело — слишком уж отдает механическим подходом к ремеслу, и прежде я писал все только от руки, утопая и путаясь в бесчисленных блокнотах и клочках бумаги. А машинка… В этой вещице есть особый романтизм, которого мне так не хватало тогда. Так и появилась она возле моего кресла. Вот только было еще одно «но». Прежде всего, эту машинку нужно было освоить. Причудливую и такую непонятную. Этот осколок другой эпохи, найденный в кладовке у одного старика.

В первый день машинка сводила меня с ума. За ее романтизмом скрывалась сложная техника, которая все никак не хотела мне поддаваться. Особенно этот чертов звоночек, что возвещает о том, что строка подходит к концу. Невероятно сложно было услышать за стуком старых клавиш, звон этого колокольчика. Видимо у машинисток, что сидели за этими машинками 50 лет назад, до того наловчился слух до этого еле слышного «дзынь», что они могли услышать его, даже стоя на другом конце улицы, и сами того не замечая двинуть рукой поправляя невидимую каретку.

Хотя на самом деле, все оказалось не так страшно, как виделось мне в начале. Спустя два дня, я уже печатал так лихо, что наверное мог бы устроится в заправскую контору середины 20-го века, получал бы свои два или три рубля в день, на кильку, кефир, батон и бутылку вина, ну или что там еще можно было купить, и скоротал бы с ней ночи в Керуаковском отчаяние 50-х. Днем, щелк-щелк на машинке. Ночью, бит-бит из горлышка, и так день за днем, пока милиция не упрятала бы меня в сумасшедший дом. Так бы и умер бедолага, на казенной койке, и никаких больше щелк-щелк, и никаких больше бит-бит. Конец мне! Сдох бы свободный мальчишка. Да и черт бы с ним… Потому что в голове моей всякий бред, а на бумаги по-прежнему ни строчки. А ведь жена моя так старалась.

Глава 2

Осенью 2016-го, я являл собой тишайшего из всех семьянинов, уже порядком устав от этой роли. Меня спасали лишь редкие встречи с друзьями, с которыми я еще мог чувствовать себя юным. Хотя и тех осталось вокруг меня немного.

Прежде всего, мой самый старинный друг Антон Свиридов, которого я знал вот уже пятнадцать лет. Мой извечный друг детства, с которым мы повидали столько, что для истории о наших похождениях, мне пришлось бы написать отдельный роман. Тот самый низкорослый парнишка без одного зуба в верхней челюсти и лицом этакого простака, которое ни раз вводило в заблуждение тех, кто знал его не так хорошо, как я. За его наредкость не примечательной внешностью скрывался яркий и образованный человек, который повидал не меньше, а может и побольше моего. Богемные бары, душные казармы, дороги и поезда, безумные ночи, и сотни тысяч людей, что крутились возле нас… Словом, все то, что осталось в нашей безумной юности.

Теперь же, это был совсем другой человек. Степенный и тихий. Он жил с девушкой, и похоже, что дело у них шло к свадьбе. Его образ жизни мало отличался от моего. Да и виделись мы совсем редко. Может три, или четыре раза в год, хотя жили в часе езды друг от друга. И временами я злился на него, за то, что он не звонил и не писал мне, но видя его воочию — тут же все прощал, потому как до сих пор безумно любил этого чудаковатого парня.

Затем Сергей Рыкунов, которого я знал немногим меньше, чем Свиридова. И признаться честно, я даже не знаю, что вам о нем рассказать. Он был высоким рыжеволосым парнем, грустными глазами, и по настоящему наглой улыбкой, и наглости своей он никогда не стыдился, и следуя заветам старой поговорки, считал ее своим вторым счастьем. С красивой статной фигурой и каким-то магическим обаянием, на которое часто западали девчонки. Но при всем этом, он был человеком на удивление скромным. Вы никогда бы не увидели бы его в жарком споре. Навряд ли услышали бы в его голосе требовательность. Да и вопреки логике, у него было не так уж много девушек, лишь потому что Рыкунов никогда не стал бы пудрить им мозги. Он был действительно славным парнем — надежным и добрым. И наверное, именно поэтому, не смотря на то что у было не так уж много общих интересов, мы столько лет оставались друзьями. И где бы не оказались, и что бы с нами не случилось, я мог быть уверен, что он сломал бы нос любому, на кого я укажу пальцем, а Рыкунов, в свою очередь, знал, что я сделаю для него тоже самое. Между нами была безусловная братская любовь, которая так нужна каждому мужчине.

А еще Дмитрий Силин, с которым меня свел Свиридов в 2013-ом году, в те времена, когда мы крутились всюду со своими университетскими друзьями. Дмитрий был моложе нас на три года, и потому немного отличался от нас, к тому же в компании, где все знали друг друга еще со школы, был слегка инороден. Ему более всех остальных удалось вклиниться в новое время, и он менее всех нас чувствовал себя лишним в этой действительности. Он носил аккуратную и ухоженную бороду. Волосы его были стильно убраны на бок, и он без