Когда ласточки кружат над домами - Игорь Надежкин

сомнений куда больше нашего следил за тем, во что был одет. Даже больше Рыкунова, который прослыл среди нас модником. Татуировки на руках Силина отличались от наших, и были частью кропотливо продуманного образа, а не еще одним проявлением бунта. Но не смотря на все это, Силин был уже неотъемлемой частью нашей шайки, без которого уже было невозможно представить наши редкие посиделки.

И наконец, Александр Елинич, с которым вас стоит познакомить поближе, ведь именно его история в итоге стала ключевой, для всего, что случилось дальше.

Глава 3

С Александром Елинчем я познакомился летом 2007-го года, когда еще жил в родном городке, со своей матерью и братьями. Дела в нашей семью обстояли так, что матери приходилось много работать, чтобы обеспечить нас всех необходимым, а наш отец не особенно заботился о нашей судьбе и жил за 150 километров от нас, появляясь лишь два раза в год. Поэтому, почти все время я был предоставлен самому себе, и слонялся со Свиридовым и Рыкуновым, то там, то здесь, наживая себе неприятности и знакомых, от которых четырнадцатилетнему парню стоило держаться подальше. Я не могу сказать, что мы занимались чем-то действительно ужасным, но тем не менее, дорога в кабинет следователя была нам знакома. Но знаете, нас сложно было за это судить, потому как все познается в сравнении, и сейчас, я могу судить исходя из опыта лет и того факта, что большинство моих теперешних приятелей не имели проблем с законом, но тогда, я знал с десяток парней, которые уже успели побывать в колонии, и наши мелкие воровские наклонности казались сущей нелепицей, на фоне того, за что привлекались к суду они.

Александр Елинич тогда водился с другими парнями. А я, Рыкунов и Свиридов держались ото всех особняком, и не стремились искать друзей. Но вышло так, что Сверидова и Елинича свел один общий интерес, о котором вам лучше ничего не знать, и он стал иногда крутиться с нами, и вскоре стал настолько привычен нам, что мы всюду звали его с собой.

Сложно сказать, что свело нас всех вместе. Наверное, понимание того, что все происходящие вокруг нас, не может являться нормой, и наш тесный круг стал своеобразной крепостью, в которой мы могли укрыться от бесконечных драм. Мы не были просто друзьями. Мы были семьей, ну или по крайней мере тем, что могло нам ее заменить.

Признаться честно, Александр Елинич был самым добродушным из нас, и могу вас заверить, что он избегал драки всеми возможными способами, что на фоне общей беспричинной агрессии, казалось мне чем-то вроде святости. В его округлом лице я никогда не видел злобы. Жесты и движения его были плавными, без острых как бритва углов. А весь его мягкий силуэт словно говорил каждому встречному: «Приятель, нам нечего с тобой делить, так давай же будем добры к друг другу», — и он лишь ходил за нами, немного увалень, и наверное, был счастлив обрести настоящих друзей, а не сброд, что стремился его использовать. Жаль только в нашем городке, доброта зачастую приравнивалась к слабости, и нам ни раз приходилось защищать его словом и делом.

Была еще одна вещь, которая отличала Александра Елинича от нас — у него была семья, настоящая, где его любили и ждали, и всегда, несмотря ни на что, были рядом. В глубине души все мы завидовали Елиничу. Ведь мы редко видели своих матерей, поскольку они вечно пропадали на работах, а слово «отец» значило для нас не больше, чем любое другое. А хуже всех пришлось Рыкунову, ведь его мать оставила его на воспитание бабушке, а сама, жила в другом городе, навещая его лишь изредка, а отец его был уже много лет как мертв. У Елинича же, все было иначе.

Он был не первым, но поздним ребенком, и потому мог сполна насладиться заботой своих родителей. Его мать была на удивление добродушной женщиной. А отец… Отец его был поистине выдающимся человеком, с нелегкой и полной трагизма судьбой. Но от него вы бы не услышали ни единой жалобы, а лишь слова поддержки и добрый совет, полный отеческого сострадания, с которым он относился ко всем нам. Любой друг Елинича, был в их доме желанным гостем, и мог при любых обстоятельствах рассчитывать на обед, постель и сочувствие, хоть и выражалось оно в причудливой, порой даже грубой форме. Нечто вроде: «Ну и что ты уставился на меня? Ждешь, что я буду тебя оправдывать? Так ведь не стану! Хватит вам уже ерундой страдать. За голову нужно браться. А вы все как дети», — и хоть кто-то скажет, что это сложно назвать заботой, для нас было необычайно важно знать, что на свете есть человек, который сможет сказать нам хватит, если мы зайдем слишком далеко, и приблизимся слишком близко к тому моменту, когда исправить ошибки будет невозможно. И сейчас, оглядываясь назад, я могу сказать, что та идиллия, что царила в доме Елинича, сыграла с ним злую шутку.

Его родители умерли так неожиданно, что еще долго, ни он, ни мы, не могли осознать того, что Александр Елинич теперь сирота. Не знаю, доводилось ли вам когда-нибудь стоять рядом с шестнадцатилетним парнем, который смотрит на могилы своих родителей, что еще меньше полугода назад не болели даже простудой, а в итоге по очереди умирали у него на глазах. И если с матерью все случилось довольно быстро, то отец его, умирал от рака, что не позволяло Елиничу как следует выплакаться из-за смерти матери, поскольку он знал, что вскоре, лишится и отца.

Я не знал, что сказать ему в тот момент. Да и глядя в его пустые глаза, понимал, что любые слова будут бессмысленны. Я ничем не мог ему помочь, и от этого становилось лишь паршивее, хотя мне и без того хотелось плакать, но я лишь пытался сдержать эмоции внутри, осознавая, что слезами сделаю только хуже. Это был ужасный момент. Роковой. После которого я уже никогда не видел Елинича счастливым.

Вскоре после похорон, Александра отправили на воспитание к тетке. И хоть я понимал, что для него так будет лучше, я все равно был ужасно расстроен той мыслью, что я не смогу о нем заботиться, зная, как нужно было это ему в тот момент. Да к тому же, мною овладевало эгоистическое нежелание расставаться с близким другом. Тем не менее, на следующие шесть лет, я почти полностью потерял его из вида. За