Зов ворона - Уилбур Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
‘Это потому, что каждый из них стоит ему тысячу долларов, - сказал Фэйрчайлд.
Публика засмеялась.
‘Мой друг совершенно прав, - сказал Мунго. - Но подумай о том, что у тебя есть, что стоит так дорого. Скажем, хорошая лошадь или ожерелье. Вы бьете его, презираете и оставляете в грязи? Или вы заботитесь о нем превосходно, полируете его и следите за ним, потому что он так ценен для вас?’
Он облокотился на почтовый ящик, чувствуя себя так уютно, словно стоял у камина в гостиной и наслаждался сигарой.
‘Я гость в вашей стране. Но иногда требуется чужой глаз, чтобы увидеть то, чего не видят местные жители. Поезжайте в Манчестер, Бирмингем или любой другой крупный промышленный город. Посетите заводы. Вы увидите, как мужчины и женщины трудятся там по двенадцать, четырнадцать, даже восемнадцать часов в сутки в таких условиях, что у моего отца заболел бы живот.’
‘По крайней мере, они свободные и оплачиваемые, – сказал Фэйрчайлд.
‘А какая польза от свободы, если это всего лишь свобода жить в трущобах, пока тебя не заставят работать до смерти? Какая польза от зарплаты, если на нее не купишь достаточно еды? Единственное, что можно купить за деньги, - это облегчение для совести владельцев фабрик. В то время как в Уиндемире каждый из наших людей наслаждается трехразовым питанием, крышей над головой и чистой одеждой. Ему никогда не нужно беспокоиться о том, будет ли он есть или кто позаботится о его семье. Я обещаю вам, что если бы какой-нибудь английский ткач или угольщик увидел жизнь на плантации, он бы тут же променял свою жизнь на это.’
На противоположной скамье поднялся Фэрчайлд. - Вопрос по порядку ведения заседания?’
Мунго лениво махнул рукой, разрешая это сделать.
‘Даже если мы примем эту нелепую картину африканских рабов, отдыхающих в каком-то благодетельном раю, джентльмен довольно скромно рассказывает о том, как эти люди попали в его страну. Признает ли он, что работорговля - это не что иное, как торговля страданиями? Или он попытается убедить нас, что миллионы африканцев охотно отправились в приятный круиз в Америку, чтобы насладиться преимуществами климата?’
Это вызвало смех. Мунго широко улыбнулся, наслаждаясь шуткой вместе со всеми.
- Работорговля запрещена в Британии и Америке уже более тридцати лет, - сказал он. - Что бы ни делали наши отцы и деды, теперь все кончено.’
Лицо Фэйрчайлда вспыхнуло. Он попытался успокоить свои эмоции - джентльменское поведение в этих дебатах ценилось так же высоко, как и здравые аргументы, – но не смог сдержать их.
‘Вы прекрасно знаете, что, несмотря на все усилия нашего правительства, торговцы продолжают нарушать закон, контрабандой вывозя чернокожих из Африки под самым носом у Королевского флота.’
‘Тогда я предлагаю вам обратиться с жалобой в Королевский флот.’
- Обязательно, - сказал Фэйрчайлд. - В самом деле, я могу сообщить Палате, что, как только получу диплом, приму назначение в превентивную эскадру флота Ее Величества, перехватывающую работорговцев у берегов Африки. Оттуда я доложу вам, насколько точна картина Мистера Сент-Джона о прелестях рабства.’
Раздались одобрительные возгласы и аплодисменты. На дамском балконе не один корсет натянулся от восхищения мужественной добродетелью Фэйрчайлда.
‘Если вы едете в Африку, то можете доложить, как эти негры живут в своей собственной стране, - парировал Мунго. - Голодные, грязные, невежественные - война всех против всех. А потом вы можете поехать в Америку и сказать, не лучше ли им там все-таки.’
Он повернулся к комнате. - Мои добродетельные противники хотят, чтобы вы думали, что рабство - это уникальное зло, моральная мерзость, не имеющая себе равных в анналах цивилизации. Я призываю вас посмотреть на это иначе. Это просто название того, что люди практикуют, где бы они ни находились, будь то в Виргинии, Гвинее или Манчестере. Власть сильных и богатых над слабыми и бедными.’
Фэйрчайлд снова начал возражать. Мунго не обратил на него внимания.
- Это может оказаться неловкой правдой. Но я говорю вам, что предпочел бы прожить свою жизнь рабом на плантации вроде Уиндемира, чем так называемым свободным человеком на Ланкаширской хлопчатобумажной фабрике. Они - истинные рабы.’
Он оглядел тесную комнату. Всего лишь мимолетный взгляд, и все же каждый человек в комнате почувствовал, что его взгляд остановился прямо на них. На дамском балконе веера трепетали быстрее, чем когда-либо.
- Возможно, то, что я говорю, оскорбляет ваши моральные чувства. Я не буду извиняться за это. Вместо этого я умоляю вас выйти за пределы вашего отвращения и рассмотреть предложение с ясной честностью. Если вы подслащиваете свой чай сахаром из Вест-Индии или курите виргинский табак, то вы поддерживаете рабство. Если ваш отец владеет фабрикой, где прядут алабамский хлопок, или банком, который финансирует путешествия ливерпульских судовладельцев, тогда я снова говорю, что вы поддерживаете рабство.’
- Он пожал плечами. ‘Я не осуждаю вас. Я не претендую на какую-либо высшую моральную добродетель. Но единственный грех, в котором я совершенно неповинен, заключается в следующем - я не буду лицемерить и лить фальшивые слезы из-за того выбора, который я сделал. Если вы согласны со мной, я настоятельно призываю вас выступить против этого предложения.’
Он снова сел. На мгновение в комнате воцарилась тишина. Затем, медленно, волна аплодисментов началась сзади и нарастала, пока не отразилась эхом по всему залу. Студенты могли не соглашаться с его политикой, но они могли оценить бравурное выступление.
Хотя и не все из них. Когда раздались аплодисменты, последовал ответный шквал свиста и свиста. Послышались крики "убийца" и "кровь на твоих руках".
Мунго откинулся на спинку стула, наслаждаясь раздором.
- Порядок! - крикнул президент. - Дом разделится.’
Публика прошла через две двери: одна для "да " - справа, другая для" нет " - слева. Очередь за "да" заметно удлинилась, но удивительное количество людей повернулось в другую сторону. Мунго наблюдал подсчетом со своего места, улыбка не сходила с его лица.
Президент объявил результат. - Да, справа, двести семь. Нет, слева - сто восемнадцать.’
Мунго кивнул, принимая результат с абсолютной невозмутимостью. Он пожал руки товарищам по команде, затем взял два бокала
