И так бывает - "GVELA"

– Я у неё цацки из ушей заберу, моей кукле презентую, – гаденько ухмыляясь, Гриня вырвал серьги, не расстегивая, из моих ушей, продолжая с упоением любоваться моими всхлипами и конвульсиями беззащитного тела в попытке вырваться из железных захватов рук насильников.

– Гребаные выродки, чтоб вы сдохли! – горящим от ненависти взглядом посмотрела на своих мучителей и из последних сил хрипло выплюнула эти слова, с трудом ворочая распухшим языком. Зачем я поперлась короткой дорогой домой? Надо было и дальше сидеть в этом клубе с девчонками. Захотелось посмотреть, так сказать, воочию, что нужно сделать с интерьером этого ночного клуба?! Все-таки, как-никак, я же довольно неплохой дизайнер, и мне моя работа очень нравится. Я в неё вкладываю всю душу. И вот одна единственная оплошность – и моя жизнь катится в тартарары. Мне уже искренне жаль, что я довольно красива. Может, если бы я была страшной, эти уроды прошли бы мимо. Надо было думать головой, а не задницей. Двадцать с гаком, а подумать, что ночью не стоит ходить по безлюдным местам, не доперло. Дура! А столько планов на будущее было. Жаль… А жить так хочется… Если бы была возможность начать все сначала, многое бы изменила…

– А это тебе подарочек от нас на память, если выживешь, – зловеще прошипел носатый, воткнув в щеку свой тесак и глубоко располосовав её почти надвое. Я зашлась в пронзительном крике от обжигающей дьявольской боли. Я орала снова и снова, даже кляп уже не мог заглушить моих воплей. Крик захлебнулся лишь от удара кулака в лицо. Меня били ещё и еще. С каким-то злорадным остервенением меня лупил носатый. В этот раз я просто мечтала отключиться. Голова, которая давно безвольно моталась из стороны в сторону, дернулась в последний раз, раздался какой-то хруст и мир померк…

2 глава

«Прежде чем открыть дверь подумай сможешь ли ты закрыть её обратно».

– Аааа…! – мой болезненный крик-хрип с трудом вырвался из разбитых губ. Я не могла пошевелить даже пальцем, настолько была слаба. Как же все болит! Каждая клеточка моего многострадального тела.

– Значит, не добили… козлы, – прохрипела я.

Жива – это главное. Надо открыть глаза, но как же это сложно сделать, словно веки стали неимоверно тяжелы. Попытавшись несколько раз, мне все же удалось с болезненным всхлипом разлепить глаза. Но зрение оставляло желать лучшего, все расплывалось, и я никак не могла сфокусировать взгляд. С трудом совершенный мной подвиг дал результат только в одном – стало ясно, что на улице день, слева вроде гора или что-то похожее, а справа деревья, скорее всего лес. Думать тяжело, все болит, в голове – звон. Надо уползать из этого места, пока обо мне не вспомнили. Как же мне плохо… Голова кружится… Стоило мне перевернуться на живот, как в глазах потемнело от боли. Обломитесь, ублюдки, я всё ещё трепыхаюсь. Встать не могу, значит, протянуть руку вперед, загрести в кулак траву, приподнять немного голову, чтобы не глотать землю, медленно согнуть ногу и подтолкнуть себя пальцами ног. Я хочу жить, поэтому со стонами, сжав зубы, ползу вперед в слепом упрямстве. Медленно, не зная, куда, но ползу…

– Ох! Ёты, – до моего заторможенного мозга, словно издалека, донесся удивленный возглас. До меня это так и не дошло, так как я просто тупо продолжала ползти, на следующем рывке меня подняли и куда – то понесли, и я отключилась. И снова здравствуй, тьма. Умиротворяюще тут у тебя. Что-то в последнее время зачастила я к тебе…

Архи.

– Аруч, как думаешь, выживет?

– Они живучие. Ты давай хватайся лучше, и понесли. Снесем к лекарке.

– Вы это кого же ко мне приволокли?! Надо было оставить там, где нашли. Работы много, – с порога сказала она, подходя и осматривая раненого.

– Ёть, так дышит покась… не бросать же… – виновато поглядывал я на недовольную вторжением лекарку.

– А че? Не надо было? – стоя на пороге избы, замялся Аруч.

– Пошутила я. Идите уже гуляйте, – устало вздохнула уважаемая Гана.

– Может чего помочь надо? – словно извиняясь, поинтересовался староста у лекарки, хлопотавшей возле печи.

– Вон! Мешаете, – гаркнула она. Мы поспешили уйти побыстрее, но в дверях застряли с Аручем, пытаясь выйти одновременно. Когда все же вывалились из избы во двор, то я аж вздохнул с облегчением. У меня от пронзительного взгляда старой лекарки прямо поджилки трясутся.

***

В следующий раз я пришла в себя на более длительный срок уже утром. Птички поют. Утренней свежестью пахнет. Класс! На душе так легко и хорошо. Пойте, прекрасные певцы, лечите мою истерзанную душу. А двигаться еще не могу, больно. Зрение продолжает оставаться, как у крота. Вижу только какие-то расплывчатые картинки. Вливают в рот какую-то противную, вязкую гадость. Бэ… Отрубаюсь. Снова оказываюсь в моем недавнем персональном кошмаре, слышу хохот и вижу скалящиеся ухмылки, резко просыпаюсь. В темноте слышу успокаивающий голос пожилой женщины. Проваливаюсь в уже мирное сновидение.

Наконец – то наступило первое осмысленное утро после кошмаров. Солнечный лучик тепло скользит по моему лицу. Птицы заливаются на разные голоса. Тело уже не болит. Странно, так быстро все зажило? Ой, …, а быстро, это за сколько? С любопытством огляделась. Действительно изба травницы, под самым потолком разнообразные сушеные травки развешаны. Мда… глухая деревня. Деревянная изба, низенький потолок, массивная деревянная дверь и пряный терпкий аромат разнотравий. Идеально чистая комната не отличалась большим изыском: кровать, комод, крепкий шкаф с небольшим зеркалом. Видимо, я находилась на единственной кровати в этой избе, так как через открытую дверь просматривалась вторая комната, по всей видимости, служившая кухней. В ней была огромная печь, по середине стоял прочный стол с табуретками. И все из дерева. Вот где мечта пожарника, пока приехал – догорело.

– Оклемался? Вот и славненько, – сказала лекарка, прошаркав из кухни ко мне в комнату. – Я тебя по крупицам собрала, уж больно изранен был. Чудо, что выжил. Теперь сил набираться нужно.

Видимо, меня ещё клинит или моя спасительница на старости лет подслеповата стала, ко мне, как к мужчине обращается, но ладно, ей это простительно, я этой милой старушке жизнью обязана.

– Бабушка, спасибо Вам, что спасли и выходили меня, – искренне поблагодарила я.

– Бабушка? – удивилась лекарка, – давно меня так не называли, все только по имени. Приятно, спасибо, порадовал.

– Чудо просто Ваше лечение. У меня уже ничего и не болит, – от души польстила я травнице.

– Мои травки всем помогают, – незлобно фыркнула старушка, продолжая свои действия с какими-то склянками, – и нечего мне здесь во все зубы радостно скалиться.

Я рассмеялась.

– Вот выпей. Это укрепит тебя. Слабость быстро пройдет.

Я с некоторой опаской покосилась на зеленую вязкую жидкость, если будет такой же отвратительный вкус, как у предыдущего лекарства, я взвою. Бабушка лукаво прищурилась, глядя на меня.

– Пей. Это вкусно.

– Точно?

– Точно. Пей-не сомневайся, это другие травки.

Зажмурившись, опрокинула питье одним махом в себя. А ведь и правда вкусно, и уже с удовольствием облизывала с губ оставшиеся капли. Старушка с материнской любовью погладила меня по голове. Чудная старушенция.

– Надо подниматься тебе. К вечеру как новенький будешь. Залежался ты, милок.

Меня немного скривило от снова повторившегося обращения ко мне в мужском роде.

– А как вас зовут? И где я вообще нахожусь, и сколько времени я здесь? – засыпала вопросами лекарку.

– Звать меня будешь уважаемая Гана. Так меня все здесь кличут. А когда никто не слышит, можешь и бабушкой называть. Больно ласково у тебя это выходит, – добродушно сказала лекарка. – Находимся мы в селе Медовое. А болел ты неполных семь дней.

Ничего себе, неделю в отключке – это перебор. И непонятно, что со мной здесь случилось.

– А кто меня нашел?

– Двое наших охотников. Староста Аруч с Архи. Они с ним еще с пеленок дружат. Они тебя и притащили ко мне. Увидишь еще своих спасителей. Ты мне скажи, звать – то тебя как?