Хаос звезд - Кирстен Уайт

— Произнесёшь молитву? — Спрашивает она.

— В последний раз, — говорю я, сужая на неё подведённые чёрные глаза. — Я отказываюсь молиться своим же родителям. Это глупо.

— Осирис? — Мама смотрит на него, словно разрешая ему вмешаться, в этот раз.

Папа медленно переворачивает страницу газеты. Она на тагальском языке. Вся семья благословлена даром знания языков, и даже я; у него хобби читать каждую газету, которую только можно найти на любом вообразимом языке. Без сомнений, он осознаёт, что газеты — вымирающая форма. У Осириса вызывает симпатию всё, что устаревает и умирает. В конце концов, он бог подземного мира.

Я ухмыляюсь ей, зная, что в эту секунду, когда Исида обратилась к нему, я выигрываю спор.

— Отлично. — Она отрезает лакомый кусочек от почерневшего блюда, жуёт его, и её рот постепенно растягивается в крайне несоответствующей сезону улыбке. Моя мама по-своему прекрасна, излучает теплоту и комфорт: широкие бёдра, полные губы и бюст, который вдохновлял художников на протяжении тысяч лет. Я бы предпочла не наследовать этого от неё, но, по большому счёту это не то, на что стоит жаловаться. У меня её густые и чёрные, как смоль волосы, а также её большие миндалевидные глаза, правда, у меня ещё густая чёлка, касающаяся ресниц и каскадная стрижка, смягчающая мой подбородок, тяжёлый, как у Осириса. Тем не менее, никто не лепит из меня статуи.

И никогда не будет.

Хаткор разок откусывает и давится, запивая съеденное стаканом пива, который волшебным образом наполняется снова. Она богиня пива. И секса. Любимый сын моей матери женился на беспробудной пьянице. Она могла бы быть забавной, если бы не дотрагивалась до всех исподтишка, подкрадываясь и подолгу рассматривая всё, что движется.

Её театральный взгляд, подведённый а-ля «кошачьи глазки», прикован ко мне.

— Подруга! — Воркует Хаткор. — Это прекрасно!

— Меня зовут Айседора.

— Ну, конечно! — Богиня смеётся, низко и глубоко. — После всего, что было, я не могу всё упомнить! Если бы только твоя мать хоть немного проявила фантазию.

Иногда это больно, когда тебя забывают, пока ты ещё жива. Но она знает, о чём говорит. Все без исключения из сотен маминых отпрысков придумывали свои вариации имени моих родителей. И почти все, даже не пытались вспомнить моё имя.

— Как всегда, приятно повидаться. — Хаткор улыбается моей матери. Хотя улыбка больше похоже на оскал.

— Такой приятный сюрприз, когда я приглашаю своего сына на семейный ужин, и ты тоже тащишься следом. — Мамина улыбка обнажает ещё больше зубов.

После нескольких напряжённых моментов между ними двумя, мама властно разрывает зрительный контакт. Затем она лучезарно нам улыбается, прокашливается снова и снова, пока, в конце концов, Осирис не сворачивает газету и обращает на неё своё внимание.

— Я позвала тебя к нам на ужин, чтобы сделать объявление. Я беременна!

Отец медленно моргает, глаза черны, как его кожа. Затем снова поднимает газету.

— Немного раньше, чем планировалось. Что насчёт этой? — Он кивает в моём направлении.

Я слишком шокирована словом «этой», чтобы ответить. Мне шестнадцать. Она рожает ребёнка каждые двадцать лет. Двадцать! Не шестнадцать! Из всех традиций, что богиня материнства и плодородия может выбросить в окно, это та, которую она выбирает?

Исида пожимает плечами, пытаясь выглядеть виноватой за своей довольной улыбкой.

— Я подумала, что мы могли бы всё встряхнуть немного. Кроме того, Айседора так выросла.

— Что? Раз у меня скачок в росте, меня теперь в расход?

Я не могу поверить, что мама уже меня заменяет. Могла хотя бы сделать вид, что я что-то значу, даже если она и не собирается делать меня вечной, как этого кретина Гора.

Я просто в бешенстве из-за этого… Я… Я в ярости! Единственная причина, по которой у меня в глазах слёзы — это потому, что я положила в еду слишком много лука.

— Кроме того, — говорю я, пытаясь не шмыгать носом. — Ты единственная, кто придерживается расписаний и традиций, и кто всё и всегда делает по одному и тому же сценарию, чтобы не допустить хаоса, который бы всё испортил!

— Думаю, это замечательно! — Произносит Гор, с удовольствием продолжая есть. — Держи семью в тонусе!

Я бросаю на него взгляд, зная точно, что он получит от своей матери, рожающей ещё больше детей. Что они все получат. Я не буду притворяться.

— Что, батареи на исходе? Пришло время появиться новому маленькому идолопоклоннику, который будет более послушным?

От маминого взгляда я замолкаю, борясь со знакомым приступом боли. Она качает головой, и боль немного стихает.

— Не драматизируй, Айседора. Ты сможешь помогать мне с ребёнком! Это будет хорошая практика перед тем, как через несколько лет у тебя появится свой собственный!

О, это мой конец! Всё что угодно, только не это. Есть достаточно статуй, изображающих её кормящей миниатюрных фараонов, куда бы я ни пришла. Я уже давно поклялась, что никогда у меня не будет собственных детей. Никаких визжащих малюток, сосущих моих девочек. Большое-пребольшое спасибо. Я быстро вытираю слёзы. Идиотский лук.

— Ты будешь отличной помощницей для мамы, — говорит Гор, сверкая на меня своими озорными соколиными глазами и холодной улыбкой.

— Ух ты, спасибо, Горшок. — Он не может услышать, какое я добавляю окончание, но от осознания этого я чувствую себя лучше.

— Когда ожидается пополнение? — Спрашивает он нашу маму, и она озаряет его улыбкой в ответ. Она практически сияет, подтверждая то, что находится в режиме абсолютного триумфа материнства.

— Через два месяца.

Я задыхаюсь.

— Через два месяца? Разве детям не требуется больше времени, например, в четыре раза больше? — Я откидываюсь назад и смотрю на её живот. И сейчас, когда я пялюсь туда, там определённо есть выпуклость. И в последнее время она одевается в свои самые лёгкие церемониальные одежды. Я даже не задумывалась над этим.

— Я дожидалась нужного момента, чтобы сказать тебе. Я не хотела тебя расстраивать.

— Превосходно сработано в этот раз.

— Айседора…

Я выставляю вперёд руки, защищаясь.

— Прекрасно! Класс! Через два месяца.

— Ещё кое-что, — говорит Исида и её голос становится холодным и строгим.

Я издаю стон.

— Если скажешь, что это близнецы, я воткну себе вилку в глаз.

— Я хочу спросить, может кто-то видел сны в последнее время?

Все боги качают головами, а потом поворачиваются ко мне.

— Кучу снов. — Говорю я. — Каждую ночь, вообще-то. Это что-то! — Исида прищуривается, и я выставляю руки. — Прости! Тебе придётся уточнить вопрос.

На её лице появляется беспокойство.

— Тёмные сны. Сны об опасности.

Я пожимаю плечами.

— Неа. Ничего, кроме солнца и весёлых игр в Ниле со стадом фиолетовых бегемотов.

— Фиолетовых, хм.

Её лицо становится сильно задумчивым. Никогда недооценивайте древнеегипетский задвиг о способности с помощью снов предсказывать будущее. Насколько я могу судить, то, что сон — это сон, является всего лишь сном.

Осирис пользуется тем, что мама отвлекается, чтобы встать и переместиться в подземную часть дома, так как все остальные продолжают обсуждать новость о ребёнке.

Меня захлестывает волна мрачной грусти, какого-то отчаянного, перехватывающего дыхание ужаса. То, что в наш дом скоро ворвётся новая жизнь, заставляет меня смотреть в лицо своей собственной временности — того, что я пыталась избежать любой ценой. Я заменяема. Совершенно и абсолютно.

Когда выпал мой первый молочный зуб, а это было во время обеда в руинах храма, мама держала его в своей неразлинеенной[1] ладони и улыбалась; её глаза блестели от слёз, и я решила, что в чём-то провинилась.

— Он такой маленький, — сказала она, аккуратно укладывая его в свою сумку. — Когда он появился самым первым, то казался таким большим, сидя в одиночестве в твоей малюсенькой розовой десне. И он был очень-очень острым.

Она дотянулась, чтобы ловко заплести мои длинные волосы в косу, благодаря чему ветер уже не мог задуть их в моё лицо.

Язык метнулся вокруг свежей лунки, и я ощутила лёгкий привкус крови. Я была в восторге от нового ландшафта в своём рту и гордилась тем, что рассталась с молочным зубом.

— Поскорее доедай, сердечко. Нам нужно кое-кому сегодня помочь.

— Почему? — спросила я, хоть и знала ответ. Мы повторяли, чтобы немного позабавиться.

— Потому что это моя работа, а ты мой особый помощник. Нас определяет то, что мы делаем для других, так что… — Она постучала пальцем по моему носу, и, выжидая, приподняла бровь.

— Так что у нас должны быть счастливые, помогающие руки и тогда у нас будут счастливые, помогающие сердца!