Русский человек войны - Валерий Геннадьевич Шмаев

бэтээры. Пылили грузовики с пехотой и дивизионным имуществом. Проносились стремительные тени вертушек. Армия уходила долго. Целых девять месяцев более ста тысяч человек уходили домой. Армия уходила. Мы оставались.

Все эти девять месяцев группы спецназа и разведгруппы ВДВ работали как проклятые, подчищая дерьмо за армейцами и цорандоевцами. Десять кровавых лет налаживались связи с местными старейшинами и моджахедами, с полевыми командирами и мальчишками беднейших кишлаков. И сейчас надо было рвать эти связи и уничтожать носителей секретной информации. Часто вместе с кишлаками, наводя на них артиллерию и авиацию.

Когда там генерал-лейтенант Громов последним вышел из Афганистана? Пятнадцатого февраля восемьдесят девятого? Тогда какого большого и толстого мы в марте того же года только в рейд ушли? И через три недели погибли.

Как ушли в рейд? А мы, в отличие от армии, никуда не уходили. Мы подчищали армейское дерьмо. Перед уходом какая-то тыловая армейская крыса заныкала в высокогорном кишлаке приличное количество оружия и боеприпасов в обмен на партию наркоты, вывозимой в Союз. Вот мы складик-то и заминировали, а затем при передаче взорвали.

Ушли, затаились на оставленной для нас точке с боеприпасами и продуктами, отлежались и пошли в рейд. И погибли на точке эвакуации. Все. До единого человека.

Тайные склады оставляли в горах и армейская разведка, и спецура, и местные цорандоевцы, и вообще все кому не лень. Или, наоборот, те, кому было лень уничтожать взятое в рейде оружие и боеприпасы и отписываться перед особистами за каждый захваченный ржавый патрон. Сам таких нычек шесть штук оставил, чтобы не сдавать особистам попавшиеся эксклюзивные стволы и кинжалы.

Крайний рейд был тяжёлый, но интересный. Заминированная тропа, по которой первым прошёл небольшой караван с весьма интересным грузом, шестеро застреленных «духов», ждавших связников на высокогорном плато, склад боеприпасов, продуктов и медикаментов в отдалённом, давно заброшенном кишлаке и долгий путь через перевал на точку встречи.

Очнулся я рядом с Сашкой. Остановившийся взгляд его прожигал меня насквозь. Гранитная пыль покрывала лицо и разгрузку моего друга. Кровь из пробитого горла залила всё вокруг. Ему оставалось служить всего три дня, а он напросился со мной в рейд. Я был категорически против, но он настоял, втихую сбегав к моему командиру майору Громову. Когда не надо, Саня был очень настойчив, а отказаться от классного и опытного радиста Громов просто не смог. Майор давно перетягивал Сашку к нам. На рации мой друг был виртуозом и на слух переводил и дари, и пушту, хотя говорил не очень. Саню перевели к нам.

Некому будет доехать до моей мамы и позаботиться о ней и о моём парализованном деде. Сашка детдомовский, и я уже написал маме, что он приедет и будет жить в моей комнате. Мы здорово похожи. Были похожи. Даже возраст почти одинаков. Сашка успел перед армией окончить радиотехнический техникум и лишь затем попал в Афганистан. Как и я, Саня учился только на отлично и легко поступил бы в любой институт.

Голоса ближе. Треснул одиночный выстрел. Добили кого-то из наших. Мы не нужны живые, мы нужны мёртвые. Для отчёта о хорошо проделанной работе и вознаграждении за каждого убитого шурави. Да я и не собирался жить. В плену у «духов» не жизнь, а долгая и мучительная смерть.

«Ближе, суки. Ещё ближе».

Через полуприкрытые веки видна размытая фигура. Ещё одна.

«Руку мою видно? Посмотри, какие часики! Золотые! Сашкин подарок мне на день рождения. Ближе».

Нагнулся? Пора. Нож вошёл в печень рослому моджахеду. Прикрывшись им, достал до второго и полоснул по горлу, сдёргивая с плеча первого автомат.

«Получите и распишитесь».

Патроны кончились неожиданно быстро, но Сашкин автомат рядом. Не нравится? Гранаты мне жалеть уже не надо.

«Опять не нравится? Что же вы такие привередливые-то?»

Взрыв. И темнота.

– Я – Колесников. Старший сержант Колесников. Колесников я. Колесников. Ивановская область, город Фурманов, улица Садовая, дом сорок восемь. Детский дом. Старший сержант разведвзвода. Радист. Александр Колесников. Колесников.

Вода совсем рядом. Бьётся меж камней. Звонко журчит на перекате. Стремительный росчерк горного ручья всего в десятке локтей. Вкусная, ледяная, мокрая. Вода. ВОДА.

– Скажи, кто ты, и будешь пить, купаться и больше никогда не познаешь жажды. Кто ты? Кто ты?

Я не вижу того, кто задаёт вопросы. Они меняются, а глаза открыть больно. Больно говорить, шевелиться, дышать и вообще жить. Есть только одно желание – глоток воды.

– Я – Колесников. Александр Колесников. Пить.

Я бы выпил море, но цепь не пускает. Стальной ошейник рвёт кожу шеи, пальцы скребут по камню, сбитые в кровь ноги давно не чувствуют ничего, кроме боли. Я – Колесников. Колесников я.

– Ну и сдыхай, шакал.

Это да. Скорей бы сдохнуть. Сашке хорошо. Он уже не чувствует боли, жажды, унижений, холода. Ничего. Ему хорошо. Говорят, там вечный покой. Не успел я. Ведь оставалось ещё две гранаты. Не успел.

Плеск близкой воды накрывает меня, и мне опять двенадцать лет. Я бы выпил море.

* * *

Я опять приехал на море. На каникулы. К своему деду на Каспийское море. Ласковые волны, мягкий чёрный песок и ослепительное солнце. Азербайджан. Ленкоранский район, село Вель. Семьдесят четвёртый год.

Море. Я бы выпил это море, если бы знал тогда, что такое пытка нестерпимой жаждой.

Беззаботное детство, рыбалка и мой первый мопед. Я мотался по ближайшим деревням, и меня все знали. Ну как же? Ведь я приехал из самой Москвы. Внук директора русской школы!

Знали бы все они, что в Москве мы с матерью ютимся в мизерной комнатушке в коммуналке на шесть комнат и тринадцать соседей. Большинство местных жителей слова «коммуналка» не знает. Все живут в своих двухэтажных домах. Дом моего деда по сравнению с домами наших соседей – это халупа нищего. Всего четыре комнаты, кухня и веранда.

У меня много друзей и родственников. Я бываю на двух заставах, и там у меня полно друзей и среди людей, и среди собак. К огромному, суровому и злобному Карату на Вельской погранзаставе я захожу каждый день по нескольку раз, и он радуется мне как щенок. Мы подружились три года назад, и с каждым летом наша дружба только крепнет. Карат уже старый, его спишут через две недели, и я заберу его в наш с дедом дом. Вольер уже приготовлен, и Карату будет удобно в тени раскидистого инжира. Из посторонних кормлю на заставе его только я.

Проводник Карата Женька Мелихов только и ждал, когда я приеду на каникулы. В прошлом году я кормил Карата вместе с ним, остальные просто боялись подходить, а я не боюсь собак. Уже в прошлом году дед договорился с командиром погранзаставы, что этим летом мы заберём Карата