Синий конверт - Игорь Шприц

Зрелище чаровало взор постороннего своей монументальностью. Скрюченный маленький писарь Чичкин и большой крупный Медянников скульптурно дополняли друг друга. Как Минин и Пожарский.

— … Филер сообщает письменно не менее двух раз в неделю… краткие сведения о появлении новых лиц… о перемене наблюдаемыми места жительства, об их выбытии куда-либо, о сходках, конспиративных свиданиях, о появлении у наблюдаемых… — Медянников вытер со лба проступивший от работы мысли пот и хлебнул чаю, возмещая убыток жидкости, столь необходимой при напряженной мозговой деятельности, — при их передвижениях и деловых сношениях каких-либо свертков и вообще подозрительных предметов… Ну как там, Чичкин?

— …подозрительных предметов, — записал и озвучил последние слова смышленый Чичкин.

— И о передаче таковых! — вбил логический гвоздь Медянников.

Чичкин болезненно вздрогнул и быстро дописал сказанное. Промедление в таком богоугодном деле, как писание инструкций, наказывалось Медянниковым незамедлительно. А пропуск одной фразы, допущенный нерасторопным Чичкиным, уже обошелся ему в подзатыльник, от которого нос Чичкина воткнулся в документ, мгновенно испорченный молодой кровью писаря.

Медянников подошел сзади и внимательно прочитал написанное, отчего у Чичкина душа ушла в пятки и долго оттуда не выползала. Но Евграфий Петрович написанным остался доволен и присовокупил:

— Независимо от вышеуказанного, филер сообщает заведующему наблюдением о всех выдающихся фактах по наблюдению. И немедленно!

Для усиления фразы Медянников ударил по столу, отчего все — и чернильница, и Чичкин, и даже инструкция — разом подпрыгнули.

Согласно театральным законам, в этот самый момент дверь отворилась и в комнату вошло следующее действующее лицо — Иван Карлович Берг, чья военная выправка не оставляла никаких сомнений в происхождении данного лица. Берг закончил Михайловскую артиллерийскую академию и высочайшим указом был направлен в Департамент полиции просвещать тамошних туповатых обитателей по всем вопросам, так или иначе связанным со взрывами, взрывчатыми веществами и их производными. А поскольку природное любопытство Ивана Карловича было несколько чрезмерным даже для выпускника академии, то в свободное от работы время он стал изучать вопросы сыска вообще и криминалистику в частности.

Как раз сегодня предстояло практическое занятие на тему «Христорадничество на паперти как метод скрытого наблюдения за злоумышленниками». Ибо за долгие годы филерства Медянников заметил, что очень часто важные свидания назначаются злоумышленниками в людных местах со случайным набором людей и храмы для таких встреч подходят идеально. В мире все полно скрытого смысла, поэтому храмы так же идеально подходили и для наблюдения за подозреваемыми.

Узрев Берга, Медянников тут же отослал Чичкина восвояси, приказав явиться завтра в то же время для продолжения писания инструкции. Освобожденный Чичкин исчез мгновенно, развязав руки Евграфию Петровичу. И тут на столе невесть откуда появилась шахматная доска. При ее виде Берг поскучнел, а лицо Медянникова расплылось в блаженной улыбке. Ибо Евграфий Петрович был новообращенным шахматистом. А всякий неофит пылает страстью к новому для себя предмету. Пылал и Медянников.

Он уже постиг дебютные азы, знал, что такое рокировка, правда, иногда еще путая длинную с короткой. С Бергом Медянников не мог даже и помыслить о ничьей, но зато у соседа сверху он уже выигрывал половину на половину. А будущее было заманчивым: Евграфий Петрович мечтал приехать в отпуск в родное село, зайти невзначай к местному помещику и дать ему шахматами по рогам. Эту мечту он хранил с детских лет, когда сквозь забор наблюдал за барами. Родился Евграфий Петрович еще при крепостном праве, поэтому и мечты у него были крепостные.

Быстро расставив фигуры (себе он брал белые), Евграфий Петрович пошел заранее заготовленным ходом е2 —е4. Берг задумался. Затем вяло ответил. Он давно понял, что, играя с Евграфием Петровичем, торопиться некуда. Кто-нибудь придет или что-нибудь случится, и партия наверняка будет отложена.

Так и произошло. Не успели они разыграть классический дебют, как в дверь вошел посыльный и доложил о том, что из Парголово поступило сообщение о сильном взрыве.

— Так что велено вам прибыть на место! — поедая глазами Медянникова, закончил рапорт посыльный.

— А что взорвалось? — поинтересовался Берг, глядя в зеркало и чуть скашивая фуражку (он не был чужд легкому щегольству).

— Дровяной сарай! — четко отрапортовал городовой.

— Дровяные сараи, братец, сами не взрываются, — назидательно сказал Берг. — Там нечему взрываться. Их можно только взорвать.

— Кишки нашли! Человек взорвался!

— Люди тоже просто так не взрываются, — философски заметил Берг. — Хотя… был у меня приятель. Очень взрывной характер.

— И что с ним стало? — спросил Медянников.

Он облачался не спеша, обстоятельно. Кто знает, сколько времени придется в снегу копаться.

— Взорвался однажды. Прямо на плацу. Пришлось подать рапорт, оставить службу. Я готов!

Берг отдал честь своему отражению. Это он так тренировался. В Департаменте все больше ходили в штатском, военную форму не жаловали, а Берг армию любил и часто тосковал по строевому плацу.

Сели на дорожку. Только привстали, как дверь отворилась в третий раз и вошел Павел Нестерович Путиловский, начальник группы.

Лицо у него было задумчивое и печальное. Год назад при взрыве динамитной лаборатории он потерял невесту, и с тех пор улыбка редко посещала его лицо. Гимназическое прозвище «Пьеро» — печального белого клоуна — в точности соответствовало его теперешнему душевному состоянию.

— Куда это вы собрались? — задал он совершенно естественный для начальника вопрос.

— Дровяной сарай в Парголово взорвался! — отрапортовал посыльный.

— Странные в Парголово дрова, — покачал головой Путиловский.

— Дрицерином взорвали! — обнародовал свою версию радостный посыльный.

— Иван Карлович, надо будет прочесть нижним чинам лекцию о взрывчатых веществах. Нитроглицерином, братец, нитро-гли-церином… — Путиловский взглянул в окно. Светило солнце. — А не съездить ли мне с вами? В Парголово сейчас хорошо…

Решение было спонтанным и быстрым, оттого что на душе у Павла Нестеровича царило смятение. Он только что имел разговор с княгиней Анной Урусовой.

Во французском вояже Путиловского Анна Урусова показала себя верным товарищем. Как только Путиловский сел в поезд и обнаружил ее присутствие в соседнем купе, так сразу пропали все мелкие дорожные заботы, столь тяготившие его во всяком путешествии: выбор отеля, завтрака, досуга, достопримечательностей и лечебных процедур. Все эти неприятности отважно взяла на себя маленькая княгиня.

В первую же ночь путешествия по железной дороге к Путиловскому вновь пришел кошмар — взрыв подвала и Нина, протягивающая к нему руки. Он вскочил в полной темноте, ударился головой о светильник, начал метаться по купе, не понимая, где он, весь еще в ощущении взрыва, в пыли и крови Нины… На звуки метаний приоткрылась дверь, соединяющая его купе с соседним, в желтый прямоугольник двери проскользнула маленькая гибкая фигурка княгини в пеньюаре, и страхи сразу исчезли.

Анна взбила подушку, повернув ее прохладной стороной, и уложила Путиловского в постель, заставив выпить какую-то гадкую микстуру. В купе сразу запахло валериановым корнем, аптекой. Вспомнилась покойная мама, ночами сидевшая у изголовья больного Павлика. Колеса стучали мерно и призывно, обещая весну и забвение у лазурного моря. Стук становился все тише и тише, пока не исчез… Анна продремала рядом в кресле всю оставшуюся ночь, чутко оживая при каждом резком движении Павла.

Кошмар приходил еще несколько ночей, но каждый раз рядом волшебным образом оказывалась Анна и своим молчаливым присутствием прогоняла все страшное и плохое. Днем она отсыпалась в своей постели и тоже ничем не мешала спокойному стуку колес, мельканию польских, немецких, французских деревушек за окном вагона. В голове у Путиловского не было ни одной, даже простенькой, мысли. Бездумное рассматривание в окно пробегавшего мимо пейзажа лечило лучше всяких модных профессоров.

Они не сразу поехали в Ниццу, а вначале, не заезжая в Париж, посетили Бретань. Путиловскому претили большие города, кишевшие прохожими, авто и пролетками, — все это напоминало Петербург. А Петербург для него сейчас казался самым невозможным городом в мире, возвращаться в который было равносильно приглашению на казнь.

В Бретани, в маленьком городке, чье название сразу выветрилось из памяти, они взяли два номера в небольшом семейном отеле на берегу Английского пролива и неделю провели в прогулках по кромке моря, отступавшего и наступавшего с неумолимостью миллионнолетних часов. При отливе, надев гуттаперчевые сапоги, бродили по оставшимся лужам и сачками ловили крупных прозрачных креветок.