Никогда не предавай мечту - Ева Ночь

галлюцинаций. Нет, ну правда. Эта ненормальная явилась под музыку Глюка. Имя у неё неестественное. А уж то, что ему померещилось – так вообще из области фантастики.

Альда стояла не шевелясь. Напряжённая тонкая фигура. Длинная шея держит изящную голову. Светлые волосы мягкими пушистыми волнами падают на плечи. Она даже не смотрела на него. Тупила глаза в грязный пол, как скромная девственница из восемнадцатого века.

– Что, прости, ты сказала? – медленно, растягивая каждое слово, произнёс Макс.

Она вскинула голову. Бездонные тёмные глаза бесстрашно заглянули ему в душу, от которой – только лопнувший сдутый шарик. Синяя тряпочка на верёвочке. И тем безжалостнее в кромешной тишине отражаются от стен её слова:

– Я хочу танцевать с тобой, Макс.

Глава 2

Макс

– Если ты так шутишь, то шутка не удалась. Я не тот, кто смеётся над собой.

– Это не шутка, – Альда снова качает головой.

– Издеваешься? – вот чёрт. Водка на ветер. С Макса даже хмель слетел.

– Нет.

– Ну, тогда я напомню, если ты такая невнимательная или тупая, – он задирает штанину на левой ноге. Он бы даже ею покачал, если бы мог. – У меня нет ноги.

– Я не тупая и не слепая, – возражает Альда так тускло, что Макс тут же сомневается в её умственных способностях.

– Тогда проваливай и не трави душу.

– Нет.

Если бы она стояла ближе, он бы смог добраться до её шеи. А так… Ну, разве что в прыжке дотянуться. Но Макс сейчас сомневался, что способен на такой подвиг. Костылём её подцепить, что ли?..

Он откидывает голову. Касается затылком стены. Это даёт ему ощущение твёрдости. Да и мир не так плывёт перед воспалёнными глазами. Откуда она взялась, эта идиотка настырная?

– Ты не знаешь, что значит жить без ноги. Ты не знаешь, каково это – чувствовать себя беспомощным в сильном и здоровом теле. Ты не знаешь, как это – забыть о движении, об игре мышц, прыжках и поворотах. Я не помню, как пружинит земля под ногами. Но она, – Макс яростно хлопает себя по колену, – она помнит. Болит. Хочет достать туда, куда ей никогда не дотянуться.

Зачем он ей всё это рассказывает? Мерзко. Словно давит на жалость. Он умолкает, пытается удержать судорожный вздох и ловит движение. Пытается сфокусировать взгляд и мотает головой, не веря глазам. Нет, она точно чокнутая. Больная на голову.

Альда спускает вниз гетры. Полосатые. Жёлто-чёрные. С котиками и бантиками по чёрному полю. Затем она задирает свитер и молча начинает стягивать с себя лосины.

Это что, акт милосердия?.. Он настолько жалок, что она решила его пожалеть таким образом?..

– Спасибо за стриптиз, – делает он три громких хлопка. – Но это уже лишнее.

Девчонка не останавливается. Точно сумасшедшая. Цирк подзатянулся, и Максу до ужаса хочется её выпереть поскорее и выпить ещё.

– Хватит! Прекрати! – он зол не на шутку, но Альда уже спустила штанишки и стоит перед ним, как ребёнок: лосины внизу, пальцами она аккуратно придерживает длинный свитер. Задрала его почти до трусиков. Но Макс туда не смотрит. Взгляд его прикован к уродливому шраму – сине-красному, что опоясывает правое колено, как змея.

Макс слышит, как капает вода. Противно, мерно, очень громко. Тикают часы на стене. А его будто привязали к сине-красной змее. Словно она ужалила его и парализовала. Всё плывёт перед глазами. По виску течёт капля пота.

– Я балерина, – Альда говорит так, будто находится под водой. Медленно, плавно, без эмоций. Ровный голос, неподвижное лицо. Только губы шевелятся, как створки раковины. – Как видишь, бывшая. Я больше ничего не умею. Да и не хочу. Ты поможешь мне. Я помогу тебе. Поэтому скажу ещё раз. Я хочу танцевать с тобой, Макс. Хочу, чтобы ты танцевал со мной. Даже не для того, чтобы кому-то что-то доказать. Хотя и это тоже. А… чтобы жить и дышать. По-настоящему.

Она разжимает пальцы. И растянутый свитер падает вниз. Прикрывает колени. Наклонившись, Альда поднимает лосины. Подтягивает их повыше под свитером. Не спеша поправляет гетры – смешные полосатые гольфы с ярко-жёлтыми котятами и бантиками на чёрном фоне. А затем идёт к двери. В проёме останавливается и оборачивается.

– Ты подумай, – прожигает карими глазищами, – а я приду ещё. Дня через два.

Максу не хватило духу ни окликнуть её, ни остановить. Он так и сидел на табурете, с ненавистью поглядывая на костыли. Чёртова дура. Такой день испортила. Нарушила его личные границы. Тщательно лелеемое забытье. Не дала дослушать музыку. И вообще.

Он добрался до комнаты. Рухнул в компьютерное кресло на колёсиках. Крутнулся пару раз. Но в голове и так шумело и вертелось, как в балагане. Порывшись в плей-листе, врубил Моцарта. Погромче. Ту самую часть из «Реквиема», что стонала и оплакивала. Тянула, зажав в кулаке, нити души. И тот самый синий сдувшийся шарик поволокла за собой, как на аркане.

На столе – недопитый стакан с водкой. Макс зажимает его в руке. Смотрит, как плещется на дне прозрачная жидкость, а затем с силой запускает его в стену. Звякают осколки, вплетаясь в хор, что выводит заупокойную песнь.

Макс выключает музыку. Закидывает руки за голову. Пялится в потолок. Сидеть в тишине больно. Быть одному – невозможно.

– Приезжай, пожалуйста, – просит он сестру, как только та берёт трубку. – Я тут… в общем, приезжай, Лизхен.

Только ей он доверяет и может позвать. Только она не будет смотреть на него с жалостью, причитать, пугаться, записывать к психологу или психиатру. Мать совершенно не годится для специфических поручений. А младшая сестра – вполне.

Пока она добирается, лучше привести себя в порядок. И музыку повеселее. Конец классике. Привет, рок.

Макс опускает голову под холодную воду. Правда, отрезвлять уже почти нечего, разве что воспалённым глазам хорошо. Он всегда пьянел медленно, трезвел быстро и никогда не упивался до невменяемости. Всегда умел изъясняться почти чётко и здраво. Разве что замедленная речь его выдавала.

Сестра тоже влетает без стука. Он так и не закрыл дверь после