Английская болезнь - Билл Буфорд

Забавно, что тогда я так изумился – ведь потом я наблюдал эту картину множество раз, но я действительно изумился. Процессия состояла из обычных людей, преданных болельщиков команды, многие из которых были уже в возрасте. Вместе с детьми, женами, коллегами по работе они организовали это субботнее путешествие, заранее оплатили билеты, заказали автобус для обратной дороги, и безопасность всех этих людей находилась под такой угрозой, что ее приходилось обеспечивать с помощью батальона полиции с собаками и на лошадях и даже вертолетом.

При входе на стадион меня обыскали – и отобрали расческу, потому что у нее оказались длинные зубья; пройдя через турникеты, я обнаружил, что люди буквально повсюду: сидят на ступенях, перилах, на всем, на чем можно примоститься. Сквозь это скопище людей тек узкий людской ручеек, состоящий из людей, искавших место, с которого можно смотреть матч. Я присоединился к этому ручейку.

Правда, места не было. Вместо места там была перманентная давка. Передумать, оказавшись внутри, было невозможно – передумать в смысле развернуться и пойти домой – потому что ни налево, ни направо, ни тем более назад идти было нельзя. Было только одно направление: вперед. По какой-то неведомой мне причине все стремились именно вперед, стремились занять место на шаг дальше, чем то, на котором они стоят сейчас.

Тактика при этом использовалась разная. Чаще всего это было протискивание элементарное: протискивая зажатую руку между двумя сжавшими тебя с двух сторон телами, можно было просунуть ее вперед, а затем тело, повинуясь законам механики, следовало за рукой и делало шаг по направлению к вожделенному месту впереди. Протискивание элементарное было весьма популярным – я еще подумал, что люди, вероятно, освоили эту технику в лондонских пабах, когда протискивались к стойке – все вокруг занимались этим, пока кто-нибудь не переходил на толчок энергичный.

Принцип толчка энергичного состоял в следующем: когда кто-то, стоящий сзади и крайне раздраженный тем обстоятельством, что вожделенного места на шаг впереди достичь никак не удается, просто наваливался всем телом на впереди стоящего, и под аккомпанемент «ублюдки, бля» сразу несколько человек падали вперед. Правда, на самом деле никто не падал – все были так зажаты, что падать было некуда – поэтому реальной опасности в этом не было. Но тут мне пришло в голову, что тот, кто стоит в самом начале – что чувствуют они, стоящие перед стеной, когда сзади непрерывно кто-то наваливается, ведь по идее там должна быть стена? Наверное, именно страх задохнуться или получить перелом ребер приводил к контртолчку – именно в тот момент, когда вам наконец удавалось в результате протискивания элементарного занять место впереди и вы еще по инерции продолжаете двигаться вперед, стоящие впереди вдруг резко подавались назад, своей массой и вас заставляя делать то же самое.

И это броуновское движение не утихало ни на секунду.

Я всегда считал, что спортивные соревнования – шоу, нечто вроде похода в кинотеатр, что это своего рода сделка: вы платите деньги, а взамен получаете некоторое время (час, два) удовольствие, сопутствуемое некими важными деталями – хорошей едой, работающим туалетом, местом для парковки машины, сотрудниками стадиона, всегда готовыми вам помочь – то, что нужно, чтобы как следует отдохнуть перед новой трудовой неделей. Я думал, что это нормально. Но тут я понял, что ошибался. В Британии было не так. Похоже, здесь за несколько фунтов человек получал час сорок пять минут нахождения в максимально худших погодных условиях, возможность нахождения среди максимального количества людей в максимально неподходящем по размеру месте с максимальным количеством всевозможных лишений – неработающим транспортом, отсутствием места для парковки, возможностью быть затоптанным в давке на выходе, чудовищно грязной дыркой в полу вместо туалета, переносом игры на более позднее время в самый последний момент – по-моему, вполне достаточно, чтобы человек никогда больше не захотел пойти на футбол.

Но все равно, по субботам все они были здесь.

Да: все они были здесь, но вот что теперь мне, раз уж я пришел-таки на футбол в одиночку, было делать дальше? Как мне познакомиться поближе с одним из «них»? Я хотел найти футбольного хулигана, но моему нетренированному взгляду все казались одинаковыми. Наконец я выбрал того, кто наиболее подходил под эту роль – потому, что он был больше других и энергичнее себя вел, кричал и прыгал так, словно страдал эпилепсией – но полицейские тоже его выбрали. Его вывели еще до начала матча, причем по одной-единственной причине – потому что он выглядел как человек, который может что-то сделать. И что дальше? Эй, ты, наверное, хулиган, давай я угощу тебя пивом? Я чувствовал себя не слишком комфортно, в непрекращающейся давке пытаясь разглядеть «хулиганов» или завязать с кем-нибудь разговор – хотя для разговоров там не было места – а кроме того, вскоре я понял, что моя манера разглядывать тоже мало кому нравится, что люди могут подумать, что я даун или сумасшедший, и что не лучше ли мне отвалить, и что я, вероятно, гомосексуалист и заслуживаю быть за это избитым. «Хорош на меня пялиться», сказал один из них, и я отвернулся и перестал разглядывать людей, а попытался смотреть футбол, но не смог – передо мной было так много людей, что поля видно вообще не было – так что я перестал все. Я продолжал только толкаться.

Мой первый самостоятельный футбольный опыт вряд ли подходил под определение успешного.

Потом были другие матчи.

Я отправился в Ист-Энд, на матч «Вест Хэма»; об этой игре я вообще мало что запомнил, кроме таблички с надписью «Не торопитесь. Не забывайте Айброкс», увиденной мною на выходе со стадиона. «Айброкс» – это стадион в Глазго, и я поехал в Глазго. Именно там в 1971 году 66 человек задохнулись в давке, выходя со стадиона. Я был на игре на Плау Лейн, допотопном деревянном стадиончике «Уимблдона», архитектурном кошмаре, воздвигнутом в болотной грязи. Впервые за всю свою жизнь я чувствовал запах места, на котором сидел – настолько прогнившей была трибуна. Я ездил на «Миллуолл», к югу от Темзы, этот клуб известен бесчинствами своих суппортеров. Я уже знал, что их стадион чаще других закрывали из-за беспорядков болельщиков. Но я никаких беспорядков там не нашел. Я был рад тому, что нашел хотя бы их стадион. Его как будто специально спрятали – даже мачты освещения, казалось, находились под землей – среди древних улочек, темных аллей, заброшенных железнодорожных путей, кирпичных складов и бетонных стен, выстроенных, судя по-всему, еще до Второй мировой. И посреди всех этих красот разместился Ден – очень подходящее название – стадион «Миллуолла» на улице Колд Блоу Лейн, аккурат напротив Собачьего Острова.

Были и другие экскурсии – на Рокер Парк в Сандерленде, Хэмпден в Глазго, одну из самых старых арен страны – Хиллсборо в Шеффилде, и, хотя я не мог похвастаться, что нашел одного из «них», я вдруг обнаружил, что мне стал нравиться сам футбол. Я научился занимать такое место на трибуне, откуда можно было видеть происходящее на поле – что ни говори, уже достижение. Даже сами трибуны мне стали нравиться. Это удивило меня самого. Естественным назвать это чувство я не мог; дать ему логическое объяснение – тоже. Теперь-то я понимаю, что это как алкоголь или никотин: вначале вызывает отвращение, потом – удовольствие, а потом ты не можешь без этого жить. И так же, вероятно, немного разрушает организм изнутри.

Весной 1984 года «Манчестер Юнайтед» вышел в полуфинал Кубка Обладателей Кубков; жребий свел его с туринским «Ювентусом». Команды встречались дважды: вначале в Манчестере, потом, две недели спустя, в Турине. Слова «Манчестер Юнайтед» на тот момент звучали для меня интригующе. Тогда, до мая 1985 года, английские клубы еще не были отлучены от европейского футбола, а суппортеры «Манчестер Юнайтед» – были: своим же клубом. И я хотел узнать, что же это за суппортеры. Запретить фанам поддерживать свою команду – это представлялось мне экстраординарным ходом со стороны руководства.

Первый матч был вечером в среду, и в три часа я выехал из Лондона в Манчестер на поезде. Внутри меня ждала знакомая картина: люди сидели где ни попадя, лежали на багажных полках, играли в карты, кости, поглощали немыслимые количества алкоголя, постепенно впадая в пьяный ступор.

Я переходил из вагона в вагон, разыскивая одного из «них», и наконец нашел заслуживающий внимания экземпляр – великолепный образчик этой разновидности людской породы. У него было не отмеченное печатью излишнего интеллекта, смахивающее на морду бульдога лицо, а сам он был просто огромных размеров. Его майка, еле-еле прикрывавшая живот, местами была вымазана чем-то темным и липким. Живот, точнее утроба, представлял собой емкость для непрерывного, как я понял, наполнения литрами пива, иногда разбавляемого чипсами. Руки – рыхлые, мясистые – покрывали татуировки. На правом бицепсе красовалась эмблема Красных Дьяволов, это неофициальный титул «Манчестер Юнайтед»; на предплечье виднелся Юнион Джек.