Маскарон. Книга первая - Сергей ДИНОВ

После совместных с раскопок, обязательных для всей команды «черных» археологов, зарисовок раритетов, найденных в раскопе или шурфе, на долгих своих прогулках в одиночестве Лина легко и непринужденно набрасывала в блокнотик черной шариковой ручкой мимолетные зарисовки с натуры. По ночам, у себя в палатке, при свете фонарика она старательно выписывала на листах планшета странные, замысловатые картинки, снисходительно называла их «сюриками», сворачивала в трубочки и прятала в студенческий походный тубус. Разговаривала всегда негромко, волнительно мягко, с придыханием, проникновенно, будто осторожно приценивалась к выбранному собеседнику для возможности рождения новой, быть может, вечной любви.

Первые дни экспедиции девушка, казалось, не поднимала глаз на верзилу Роберта, хотя на посиделках у костра шутливо называла его бульдозером или благосклонно – Робой. На раскопках держалась отчужденно, на отдыхе или вечерами ее присутствие вовсе не означало участие в беседах или веселье. По настроению иногда ночевала в палатке у своего «бой – фрэнда», хотя для нее была поставлена отдельная оранжевая палаточка с тентом от дождя.

Как-то Роберт помог Лине выбраться из шурфа – ямы по шею глубиной. Угрюмый верзила подал руку и легко вознес девушку на поверхность из могильного провала.

Лина оценила галантность и силу кавалера, но вида не показала, если не считать легкого кивка головой в знак благодарности.

«Моё одиночество», К. Луганская, 2004

В тот же вечер, накануне выходного дня, у костра она смело пересела на бревнышко ближе к Робе. Долго волновала смущенного увальня жарким дыханием, тихим девичьим смехом и черными от загара коленками. Со снисходительной улыбкой выслушала историю его имени, полученным Робой от родителей-романтиков, почитателей советского фильма о роботе в человечьем обличии9. Перед восходом солнца притихшая Лина, с видом смиренной рабыни, отправилась в палатку «бой – фрэнда», атлетичного геолога из Подмосковья. Где ей, до полудня не давали спать, устраивали дикие сцены ревности. Завтракать в обеденное время вместе со всеми Лина не стала, перебралась в оранжевую палатку, чтобы отоспаться. Ревнивый геолог решил доконать строптивую любовницу, сунулся было к ней с требованием любви, но застрял у полога палатки задницей наружу. Девушка не подпускала геолога к себе, пыталась уговорить разойтись с миром. Через некоторое время навязчивого красавца кто-то вытянул из палатки за поясной ремень джинсов. Лина фыркнула от смеха, сообразив, кто взял наглого любовника на буксир, осталась благодарной избавителю, тут же уснула и проспала до полуночи. Взбешенный чьей-то фамильярностью и дерзостью, «подкаченный» железом и фитнесом, статный атлет вскочил было на ноги с бурным чувством собственного достоинства, с видом бешенного уличного бойца, но тут же утратил достоинство и безвольно сник перед грудой прокопченного мяса выше его на полторы головы, которая предстала в образе мрачного Робы. Соперники разошлись, расползлись по палаткам без боя, как змеи разных габаритов, скажем, анаконда и гадюка.

Палаточный лагерь затих, опустел на весь выходной день. Кто провел время на каменистых пляжах Азова, кто валялся у загадочного озера, по слухам, метеоритного происхождения, пресная вода которого была по плотности выше, чем соленая в море, можно было лежать на поверхности теплейшей воды, раскинув руки, и загорать в блаженстве невесомости водного космоса.

«Верительных грамот» от государства, разрешающих раскопки и археологические изыскания, «черные» копатели никогда не имели и не даже не делали попыток оформить нужные документы. По утренней прохладе, часа за два до восхода солнца, начинали грабительские набеги, будто на чужую, вражескую территорию, «точечно» и скрытно, разрывали небольшие ямы – шурфы для поиска артефактов10. К полудню, когда палящее солнце превращалось в прозрачном небе в ослепительную лазерную точку и выжигало все живое в приазовской степи, раскопщики маскировали, прикрывали очередной шурф ветками, сухим дёрном и отправлялись на отдых к морю, изображая шумных, веселых туристов.

Затянутый, утомительный флирт дикарки Лины с Робой мог продолжаться до конца сезона, недели две. Девушка надеялась временно загородиться этой неповоротливой мужской тушей от неприятностей жизни. Но отдаваться угрюмому верзиле не торопилась. Роба терпеливо выжидал ее решения и не собирался брать приступом отстраненную ото всего хрупкую красавицу, кидаться, как бегемот на трясогузку.

Под «занавес» землеройных работ, в тот пыльный, удушливый, жаркий полдень неутомимый Роберт отвалил штыком лопаты пересохший пласт глины и обнаружил глиняный сосуд, размером с флакон «Шипра»11, чем привлек к себе внимание всей экспедиции, в том числе, и недотроги Лины.

Счастливчик Роба, обычно сдержанный, не скрывал радости и гортанным индейским воплем сообщил всем о находке со дна раскопа и торжественно показал на огромной ладони весьма редкий терракотовый сосуд, в научных справочниках называемый «лакримарий» – «сосуд для слез»12. Дилетант от археологии Роберт сообразил, что нашел нечто необычное и уникальное.

Позже у костра знатоки ему поведали прелюбопытную историю. В стародавние времена побережье Кавказа и Крыма завоевывали все, кому не лень: генуэзцы, карфагеняне, турки, римляне, греки. Подтверждение тому – многочисленные захоронения с человечьими останками, и не примитивные ямы. При раскопках встречались уникальные могильники – каменные склепы, подземные пещеры с потайными ходами и норами-лабиринтами.

Когда умирал богатый вельможа, купец или культовый служитель на похороны собирали плакальщиц. Чем богаче и значительней была личность усопшего, тем больше женщин, умеющих стенать и проливать слезы, приглашали на похороны. Порой хоронили почившего вместе с плакальщицами.

Глиняный сосуд, украшенный полудрагоценными камешками, перламутром и золотом, размером с флакон мужского одеколона, найденный Робертом в раскопе, мог содержать слезы двухсот плакальщиц. Для археолога-любителя находка стала поразительным открытием жуткой символики прошлых времен.

У костра в тот поздний вечер много шутили по поводу таинственного содержания сосуда. Две томные, рыхлые дамы из Новороссийска – полевые жены «черных» копателей взывали откупорить сосуд и испить слезы древних плакальщиц.

С загадочным видом милого провокатора Лина подсела к Роберту, доверчиво приткнулась головой к его плечу, чем вызвала вспышку ревности атлета-геолога. Тот отпустил злобную шутку в сторону «борзых» киношников и замолк под суровым взглядом бывшей любовницы. Именно, – бывшей. Роба с приятным томлением в груди понял, что Лина в эту ночь переберется к нему в палатку. Молчаливая схватка самцов закончилась, даже не начавшись. Самка решительно выбрала другого. Геолог был заносчив, красив и холоден, как греческий Аполлон в мраморе. Более других он любил самого себя. Милой, женственной самке захотелось грубого, земного чувства, а не холодного совокупления с атлетом, чтобы на утро с затаенной гордостью красоваться перед подругами от обладания этим шедевром природы. Лина пожелала подчинения животной силе неуклюжего, неукротимого любовника, каковым ей показался Роберт, со скрытыми эмоциями и страстями, которые волнительной дрожью сотрясали уже тела обоих.

Но им не суждено было даже обняться на прощание.

Девушка тихонько спросила счастливого обладателя «сосуда для слез», цена которому на нелегальном рынке в столице, по самым скромным, «полевым» оценкам могла «зашкаливать» тысяч за десять долларов:

– Думаешь, там сохранилась хоть капля слёз?

– Вряд ли…

– Вода, говорят, хранит информацию вечно, – прошептала образованная Лина. – Слезы плакальщиц – уникальное хранилище инфы о прошлых веках.

Роба небрежно встряхнул драгоценный глиняный пузырек, словно бутылку пива, чем вызвал тяжкий вздох возмущения и зависти двух копателей, по профессии археологов.

– Вскрываем? – еще раз переспросил Роба.

– В прошлый сезон Тимка, – Лина неуловимо повела головой в сторону насупленного, мрачного греческого атлета, лежащего на земле близ костра, – поднял римскую амфору со дна моря, – шепотом продолжила Лина, как бы молчаливо поощряя вскрыть и этот древний сосуд. – Вино прекрасно сохранилось. Мы пили терпкое, тягучее, хмельное… пойло, выдержкой в тысячу лет. Представляешь?! И были бесконечно счастливы в ту ночь. Будто плавали, бестелесные, вне времени и пространства, опьяненные дурманом вечности.

Она могла запросто, своеобразно и неожиданно свернуть с романтического бреда на грубое – «пойло». И вернуться обратно в пафосную философию и сентиментальную романтику. Но тем и была она привлекательна, непредсказуема и желанна. Ее темные глаза влажными сливами мерцали и переливались огненными отблесками костра.