Центавры - Андрэ Лихтенбергер

друга по загривку, серый Трепгорак, Новкарь и другие вызывают друг друга на состязание в беге.

Безволосый Сакарбатуль свирепым взором осматривает кусты. Как-то Треп рассказал ему, что несколько фавнов, опьяненных от вишен, смеялись над его гладким подбородком, хвастаясь своими бородами.

Сакарбатуль поклялся выщипать все волосы у первого попавшегося козлоногого. Вся орда знает об этом задуманном мщении и предвкушает потешное сражение.

Между самцами Хайдар самый красивый. Его торс прям и строен, как ствол молодой пальмы. Четыре белых пятна украшают его блестящие ноги, и кончик его хвоста, черный, как ночь, волочится по земле, подметая засохшие листья.

Во время их причудливого бега центаврихи часто приближались к нему и охотно терлись своими боками об его бока, и их нежные взоры старались встретиться с его темными зрачками.

Бесстыдница Мимит щекочет его плечи веткой вереска, когда же он, наконец, оглядывается, она разражается неистовым хохотом и закрывается волосами. Негодующий Хайдар встряхивает своими черными локонами и шелковистой бородой, падающей блестящими кольцами, Ему нет никакого дела до Мимит, Багальды и всех остальных! Может быть, в прошлом году они и нравились ему…

Солнечный зной еще не зажег в сердцах самцов жажды любви, но в жилах Хайдара горит одно желание.

Брыкнув хорошенько, он разом отделался от Мимит.

Толкнув плечом запаленного Полтико, Багальда пробралась поближе к той, которая ежедневно привлекает взоры Хайдара. То белая Кадильда с глазами газели.

Она так хороша, эта прекрасная белокурая невинная Кадильда! Кто может остаться нечувствительным к ее грации?

Сам могущественный Клеворак, когда любуется ею, чувствует, как гордость наполняет его сердце. Никто, даже старики не помнят такого чуда, как совершенно белая центавриха, начиная со лба и кончая пальцами и кончиком хвоста.

Кожа на ее лице, на тонком торсе и руках так нежна,

что можно видеть, как кровь переливается в жилах и окрашивает щеки, кончики грудей и внутренности ладоней в розовый цвет. Когда Кадильда несется по долине, ее белокурые волосы развеваются, как кусок белой пены, отнятой у волн. Вот уже два сезона при приближении зноя, во время солнцестояния, самцы собираются около нее, созерцают ее жадными глазами и вдыхают тонкий аромат ее молодого тела. Из всех тех, кто был молод и мог любить, не было ни одного, который взглядом или жестом не выразил бы ей своего безумного желания!

Еще в прошлом году некоторые предпочитали рыжее платье и сумасшедший нрав Мимит. Но в этом году мнения всех сходились – Кадильда прекраснее всех, поэтому задолго до жаркого времени каждый старался получить ее и поэтому преследовал настойчивыми взорами.

Неужели и в этом году Кадильда откажет? Ни Харк, ни Карак, ни Кольпитру не получили от нее желанных обещаний. Когда же Хайдар старался приблизиться к ней, она ускоряла шаги. Раздвигая рукой похудевшие крупы, они присоединялись к старухам. Чтобы поддержать колеблющийся шаг Сихадды, они обхватывали одной рукой ее талию, а другой упрямо закрывали лицо в знак отказа.

Громким хохотом приветствуют те, которым она отказала, неудачу Хайдара. Все поздравляют девушку, а он гневно хмурит свой лоб. Она умолкает, недовольная тем, что видит новые ищущие взгляды; но так как Папа- каль шутя раздвигает ее волосы, она сердится, поднимает руку и дает ему здоровенную пощечину. Тогда восторг центавров разражается снова, и они радостно аплодируют новой неудаче Папакаля.

На полдороге между Красным Гротом и рощей, где растет рэки, есть рощица, ее называют «Рощей жажды». Здесь-то и останавливаются на отдых центавры, чтобы почерпнуть из темного папоротника ту силу, которая находится в их костях.

Каждые два дня, когда Клеворак приводит сюда весь свой народ, он непременно останавливается в роще. Делает он это не потому, что его собственные мускулы нуждаются в отдыхе; несмотря на преклонные года, он мог бы прогалопировать половину пути и ни одна капля пота не появилась бы на его смуглом лбу, но как вождь он знает, что молодые устают и сделать такой переход без отдыха выше их сил. Особенно жалко ему старух! Бедняжки, им так тяжело! Только все минуют большие дубы, высокий редкий лесок и вечная зелень дубов начнет мешаться с темной зеленью сосен. Сихадда хромает сильнее и страдает от своей старой раны, да и высохшая грудь Хурико дышит тяжело и трудно; несмотря на то, что пот струится по их телам, пена появляется на боках и кровь у ноздрей, они все будут скакать и скорее упадут замертво, чем сознаются в том, что устали.

Клеворак вспомнил старую центавриху, свою мать, которая была еще жива в те времена, когда они жили на Востоке, за горами. Хромая была ему сродни. Оберегая ее старые кости, он распорядился об отдыхе. Центаврихи разбрелись по лужайке. Хурико растянулась во всю длину своего тела. Язык висит из ее раскрытого беззубого рта, бока ее то подымаются, то опускаются с громким хрипом. Перед ней присела Сихадда, она поддерживает себя, опираясь руками о ствол маленького дуба: ее глаза закрыты, губы сжаты, точно она хочет удержать сердце, готовое выпрыгнуть из ее груди. Она не в силах отвечать на сарказмы Харка, который выразил сожаление насчет того, что волки скоро сломают свои острые зубы об их спины. Центавры тоже рассыпались по опушке. У источника они немного отдохнули и теперь лакомились ягодами с кустарников. Маленькие сливы еще кислы, но черные вишни и земляника уже были душисты.

Харк наметил куст, плоды которого висели над головами. Он отодвигается, делает прыжок и падает обратно с пустыми руками. Вслед за ним Хайдар, измерив взглядом пространство, бросается в свою очередь. Слышится треск. И он уже держит ветку, покрытую рдеющими ягодами. Все приветствуют его. Женщины хохочут, поднимая насмех рыжего центавра. Он сжимает кулаки и ворчит.

Старухи отдохнули, они следят глазами за

спорящими, печально вспоминая о тех далеких временах, когда молодые самцы сделали их матерями. Они с завистью смотрят на блестящие плоды и на ручеек, журчащий в двух шагах. Их члены разбиты усталостью.

Довольствуясь сладкими желудями, наполовину испорченными, они медленно подносят их ко рту. Эти желуди – остатки прежней осени, ими пренебрег вепрь, но их прогорклый вкус обманывает жажду.

Чей-то голос заставил их повернуть головы. Белая Кадильда стоит около них. Она наклоняется над ними, протягивая пять или шесть веток, усеянных красными ягодами.

– Возьмите, матери, – говорит она.

Те хватают ветки и с жадностью едят. В то время как кисловатый вкус ягод ласкает их высохшие десны, они потихоньку удивляются поступкам Кадильды. Гордясь своей молодостью и силой, юные центаврихи совсем не думают о том, что и они будут когда-нибудь стары, поэтому они охотно оскорбляют старших насмешками и заставляют тех завидовать их играм. В отместку за это, старухи часто хулят их и предостерегают самцов от их коварства. Таково правило. Кадильда была исключением. Так как ее поступки великодушны, то они и следят за ней благосклонными взорами в то время, как она переходит от одного дерева к другому.