Сфумато - Юрий Купер

Я проваливался все глубже и глубже в какую-то ватную мякоть безразличия и комфорта чужого и, тем не менее, уже знакомого мне мира.

Сколько времени я спал, сказать трудно. Меня вновь разбудил Лука. Я открыл глаза. Босой Лука сидел на полу около кровати. Валенки стояли рядом, с них стекала вода. Тулуп и шапка тоже были мокрыми. А где-то за невидимым окном слышалась монотонная дробь дождя.

И на полу, и на стенах проступали серые подтеки. На стенах появились тусклые зеркала в старых облупленных рамах. Амальгама на зеркалах была сильно разрушена, поэтому в них почти ничего не отражалось.

Лука протянул мне папиросу:

– Это тебе от деда Мячина. Помнишь его?

– Прикури мне, – попросил я.

Лука достал откуда-то из глубины овчинного тулупа коробок спичек с надписью «Гигант», ловко смял бумажный мундштук, чиркнул спичкой. Спичка погасла, вторая, третья…

– Сырые, сука, – недовольно буркнул Лука.

Наконец, одна зажглась. Лука вставил папиросу мне в губы и поднес дрожащий огонек.

Я глубоко вдохнул, почувствовал приятный кисловатый вкус «Беломора» и запах дыма.

– Ну и как Она, ничего? – уже с доброй улыбкой поинтересовался Лука.

– Теперь уже ничего, – затянувшись, ответил я.

В углу у стены, где раньше стоял сундук, теперь находились стойка бара и круглые столики с чугунными витыми ножками и мраморными столешницами.

– Где я? – спросил я Луку, обводя взглядом призрачное помещение.

– Ты что, не видишь? В кафе…

Дождь монотонно барабанил по запотевшим окнам, которые я только теперь заметил в проемах между зеркалами. Окна были завешены тюлем. Узор на тюле был тот же, что и на потолочной розетке: ангелы с почерневшими от копоти крыльями и лицами. Сквозь тюль можно было разглядеть даже силуэты домов и улицу… На стекле была надпись на французском, которая зеркально читалась как «La Palette». Часть столиков была сдвинута к стене и сложена пирамидой – один на другом. Откуда-то со стороны бара тихо наплывала французская мелодия. За одним столиком спиной ко мне сидел, вернее, полулежал, мужчина в светлом промокшем плаще. Судя по всему, он спал.

Что-то знакомое было и в интерьере кафе, и в спине спящего мужчины. Да и в самой мелодии.

– Смерть, брат, нужна, чтобы прожитое вспомнить, – объяснил Лука – Ты понял? Вспомнить и очистить душу. А уж тогда она освободится от тела и сможет свободно отлететь. А не вспомнишь, так душа и будет маяться. Да и ты вместе с ней. Уяснил?..

– Лука, ты не дашь мне пепельницу, – не слушая его бормотанье, попросил я.

– Не дам, бросай на пол.

– Да возьми с соседнего столика, трудно, что ли?

– Да, щас, возьми! Это же все у тебя в воображении, в памяти. Понял? Ты на самом деле думаешь, что это кафе? Ни фига. Это, брат, все – эфемер. Дыхни посильнее – как и не бывало. Ну ладно, мне пора, – прохрипел Лука, тяжело вставая. – А валенки я у тебя пока оставлю, на батарею положу, пусть, суки, посушатся.

– Так ты же говоришь, что все это эфемер. А батарея тоже эфемер? – спросил я.

– Что, батарея? Тепло оно и есть тепло, раз нам кажется, что топят, значит, и валенки подсушатся. И нечего умничать, понял? Тут сам черт не разберет, где та реальность, а где эфемер!

Лука вышел из комнаты босиком, оставляя за собой мокрые следы на пыльном полу.

Дождь лил, не переставая. Оставшись один, я снова стал рассматривать знакомые предметы, вслушиваясь в тихо звучащую французскую мелодию. Мужчина за столом не шевелился.

Мне показалось, что я слышу звуки-всхлипы, напоминающие женские стоны в постели. Я стал всматриваться в пространство, стараясь понять, откуда они доносятся. Где-то в глубине, у стойки бара я различил женскую фигуру. Женщина полусидела, прислонившись спиной к зеркалу. Юбка и фартук были приподняты, и чуть ниже перед ней, на коленях, спиной ко мне стоял мужик в кожаной куртке. Мне была видна его бритая голова, зажатая между ее колен.

– N'arrête pas… N'arrête pas. Je viens je viens… – стонала она.

Вскоре все стихло, и только хлопала от ветра входная дверь. Силуэты мужчины и женщины за стойкой бара исчезли, будто растворились в запотевших стеклах или дожде. Только негромкая мелодия продолжала звучать уже по второму кругу.

Вдруг дверь кафе распахнулась, как от порыва сильного ветра. Спящий мужчина вздрогнул, с трудом поднялся со стула и, чуть покачиваясь, направился к двери, чтобы закрыть ее на ключ. Он вернулся на свое место, жадно выпил что-то из стакана и снова принял ту же позу, развалившись за столиком. Откуда-то сверху, с закопченного потолка, донесся женский шепот:

– Это только ветер…

Возможно, шепот шел из окон, на которых висел тюль с изображением ангелов с почерневшими крыльями. Вслед за шепотом появилась женская фигура, легко и бесшумно, будто спустилась с потолка на стойку бара. Женщина была босиком, в телогрейке и короткой юбке, голова повязана теплым оренбургским платком. В руках она держала резиновые сапоги. Двигаясь по стойке, незнакомка как бы продолжала начатый танец. Она так свободно передвигалась в пространстве кафе, будто обитала здесь вечно. Один ангел на тюле исчез и вместо него образовалась дыра с обожженными краями.

Я не из тех, кто легко верит в мистику, но не мог не обратить на это внимания.

Спрыгнув со стойки и продолжая, словно во сне, двигаться в медленном ритме, женщина приоткрыла дверцу холодильника и достала бутылку шампанского, два бокала и поставила их на стойку. Открутив привычным движением проволоку на горлышке, она с шумом выстрелила пробкой в сторону развалившегося за столиком мужчины. Тот испуганно приподнял голову и чуть слышно с легким удивлением тихо произнес:

– Кто вы?

– Я? – переспросила женщина. – Да никто. Душа в пальто… То есть в телогрейке, – ухмыльнулась она. – Может, выпьем?

Женщина наполнила бокалы и поманила его пальцем, приглашая к стойке бара.

– Как вы здесь оказались? – спросил он, не трогаясь с места.

– Да просто пролетала над городом.

– Ну и летели бы себе дальше.

– Знаешь, устала я, да и погода нелетная, – усмехнулась она. – Не стесняйся, садись поближе, а хочешь, потанцуем? Или как там в песне поется: «Я совсем танцевать разучился и прошу вас меня извинить…»

– Да я вам в отцы гожусь, – ответил мужчина.

– Ну, это мы еще посмотрим, на что ты годишься. – С двумя бокалами она подошла к его столику и поставила один перед ним. – Ну что, маэстро? Не хотел бы ты написать мой портрет?

– Портрет незнакомки? Его уже написал Крамской. Правда, есть портреты и получше… хотя сама идея привлекательна. В «Незнакомке» заключена тайна, ее хочется разгадать или хотя бы прикоснуться к ней. Хочется остановить мгновение, удержать, чтобы незнакомка не исчезла… из экипажа, или в чем она там сидит. Не помню… Но тогда, правда, нарушается фактор времени. А время – это самое важное. Я бы обозначил его мгновением. Ну, например, ночь… одна ночь…

Она залпом выпила свой бокал и отошла к стойке, чтобы вновь наполнить его. Потом, помедлив, взяла бутылку и вернулась за столик.

– Кстати, по поводу одной ночи, ты не против провести ее со мной? Тебе не хотелось бы узнать меня поближе?.. Как говорят, изнутри?

– Я не понимаю, почему вы иронизируете по поводу одной ночи? – пожал плечами незнакомец. – Поверьте, за одну ночь иногда можно узнать больше, чем за вашу недолгую жизнь. Представьте себе – отсутствие привычных знакомых стен, бессмысленных телефонных звонков… Вам не хочется быть ни сдержанной, ни умной, вы знаете, что у вас всего несколько часов, которые вы отпустили себе на стриптиз… Потом, позже, утром, как только забрезжит рассвет, вы натянете на себя свое барахло, зная, что никогда… никогда не встретите больше человека, перед которым разделись догола. Разве вам не хочется выплеснуть, опрокинуть на него все, что накопилось у вас в душе за долгие годы? Исповеди, как правило, происходят не в церквях и не на ухо родственникам, матерям, женам, а в дороге, поездах, дилижансах, барах, посторонним, незнакомым, чужим людям, которым вы сами и ваши откровения, как говорят, до лампочки, до фонаря… Да и слушают они вас полузакрыв глаза, позевывая в ладонь. Но никого это еще не останавливало…

– Что же останавливает тебя? – спросила она.

– У меня странное чувство, что мы знакомы, – ответил мужчина. – Я уже слышал когда-то ваш голос. Но где? Вы знакомо отводите взгляд, как будто боитесь посмотреть на меня. Я прекрасно знаю, почему сижу здесь, с вами. А вы? Мне просто не хочется идти домой.

К тому же завтра мне нужно уезжать, а я не люблю спать перед дорогой.

Они говорили довольно тихо, и барабанная дробь проливного дождя заглушала их голоса…

У меня опять стали закрываться глаза, я немного устал слушать этот слегка фальшивый дуэт, хотя было видно, что эти двое не лишены какого-то трогательного желания понравиться друг другу. Но мне почему-то было тяжело их слушать. Лежа в полутьме и уже засыпая, я вновь пытался отыскать в памяти хотя бы пару последних дней, которые привели меня сюда, к дворнику Луке и остальным обитателям этого странно-таинственного мира…