Девочка-медведь - Софи Андерсон

Все местные жители родились здесь, в деревне, — как их родители и бабушки-дедушки. Они ходят в прадедовских шубах, которые передаются в их семьях от поколения к поколению, а ночами укрываются стёгаными одеялами, сшитыми их прабабками. Одна я знать не знаю, кто мои настоящие родители и как я очутилась в берлоге у медведицы. От неведения у меня в душе с каждым годом понемногу расползается прореха.

Я забрасываю на плечо следующее бревно и прогоняю из головы эти постылые мысли. Вскоре шалаш из дров делается высотой с меня, и я улыбаюсь, представляя, как жарко и весело завтра будет гореть костёр.

Невдалеке Саша болтает и смеётся с ребятами, которые уже слезли со стен ледяной крепости. Шапку он снял, и его непослушные вихры торчат во все стороны. Я знаю этих ребят. Что немудрено, ведь на всю деревню нас, детей, не больше двух десятков, и мы ходим в одну школу, так что мне вроде бы нечего их стесняться. Иду к ним, но, как на грех, умудряюсь споткнуться. Хорошо хоть, они не заметили, как я стушевалась. Наверное, слишком увлечённо строят планы на завтрашний праздник. Или я слишком рослая, чтобы они разглядели мою смущённую улыбку. Втягиваю голову в плечи и подгибаю коленки, но всё равно ростом не вписываюсь в их компанию. И чувствую себя кукушонком среди воробышков.

Между тем блёклое небо постепенно темнеет и колючий морозец даёт о себе знать. Зима на исходе, но до весеннего тепла ещё далеко. Днём снег тает на солнце, а к вечеру подмораживает, и пожалуйста — за ночь снова нарастает лёд и острые длинные сосульки.

Мимо летит снегирь, так близко, что легонько чиркает крылом мою щёку. Он взмывает ввысь и уносится в сторону леса. Отсюда мне видны лишь тоненькие голые ветки на верхушках деревьев, но они, как толстые канаты, притягивают меня. Лишь у вершины холма, который возвышается над нашей деревней, я вдруг замечаю, как далеко ушла от остальных.

Меня нагоняет Саша и, подстроившись под мой шаг, пихает кулаком в плечо.

— Ты чего? — Я пихаю друга в ответ, но, как ни стараюсь смягчить удар, едва не сбиваю его с ног. В руках у Саши коньки, которые тесёмками подвязываются к ботинкам.

— Хочу всё-таки обогнать тебя. Давай вперегонки до моего дома?

— Давай! — Сердце радостно подпрыгивает у меня в груди, но тут же падает, когда я вспоминаю, что на мне ботинки не для коньков — за зиму я выросла из целых трёх пар и не могу позволить себе обзавестись четвёртой. Меня здорово пугает, что я так быстро расту — настолько быстрее, чем в прошлые годы, что по ночам у меня ноют ноги. Я для вида хлопаю себя по карманам и вздыхаю: — Тьфу ты, забыла коньки дома.

— Как, опять? — разочарованно бурчит Саша.

— Нисколько не обижусь, если ты прокатишься без меня.

Я останавливаюсь на вершине холма. Отсюда со склона сбегает покрытая ровной ледяной коркой дорожка, ведущая до Сашиного дома и дальше, до нашего с Мамочкой порога. Саша обожает коньки, он скользит по льду легко и изящно, как ласточка в полёте. Но сейчас он не надевает коньков.

— А, ладно, давай лучше вместе прогуляемся по лесу. — Он идёт к старому кривому вязу с шишковатым стволом, по которому мы маленькими любили взбираться. За вязом между деревьями петляет тропинка, обегающая кругом наш и Сашин участки. Саша знает, что это моя любимая дорога с холма к дому. У меня сразу теплеет на душе. Всё-таки не зря Саша мой лучший друг.

Войти в Снежный лес — всё равно что попасть в другой мир. Деревья высятся до самого неба, и рядом с ними я чувствую себя совсем маленькой. В мозгу у меня что-то щёлкает, и все мои чувства разом оживают. Иногда в лесу мне кажется, что я в шаге от своего прошлого и вот-вот расслышу его в звуках ветра.

— Небось тоже праздника ждёшь, а? — спрашивает Саша, и глаза его сияют от предвкушения.

Я киваю. И перебираю в уме развлечения, которые ожидают нас завтра: будут всякие игры, музыка, представления, я буду наперегонки с Сашей скатываться на санках по обледеневшему за ночь склону холма и ещё побегу через огненный лабиринт, а возле выхода меня будут ожидать надёжные объятия Мамочки.

Вообще-то лабиринт никакой не огненный, а просто на широких подмостках развешивают шёлковые полотнища, разрезанные и раскрашенные так, чтобы напоминать трепещущие на ветру языки пламени. Состязания в лабиринте происходят под самый конец вечера: все гуртом забегают внутрь и стараются отыскать дорогу под вопли и смех тех, кто запутался в полотнищах или заблудился, а выигравшие выскакивают наружу с раскрасневшимися, как будто опалёнными огнём, лицами.

В первый раз я бежала через лабиринт года в три или четыре и порядком трусила, и тогда Мамочка встала у его противоположного конца и махала мне рукой, показывая, куда бежать. Хотя я давно выросла и уже не боюсь, Мамочка по-прежнему встречает меня у выхода из лабиринта.

— Я больше всего жду осады ледяной крепости, — мечтательно говорит Саша и улыбается во весь рот, — видела, какую в этот раз махину выстроили?

— Ага, повыше дома собраний будет, — рассеянно бормочу я, потому что сейчас меня больше всего занимают звуки леса. Я подныриваю под ветку, и снег с неё просыпается мне за шиворот.

У леса бывают свои настроения. Сейчас, например, он полон беспокойства — с веток тяжело шлёпается подтаявший снег, птицы взволнованно гомонят и хлопают крыльями, мелкое зверьё взбегает вверх по стволам, снуёт по прорытым в снегу ходам.

Саша говорит о завтрашних аттракционах, но я почти не понимаю его, взбудораженная странным чувством: лес пытается что-то сказать мне.

— Янка? — окликает меня Саша.

— А? Что?

— Опять, что ли, лес слушала? — с улыбкой спрашивает Саша. — И как, сказал он тебе, кто ты?

Я вспыхиваю от смущения. Мы с Сашей с малых лет привыкли выкладывать друг другу всё без утайки. Но с некоторых пор мне не хочется до конца раскрываться перед ним. Пусть бы он лучше не знал, что я слышу голоса леса или что я жажду узнать о своём прошлом.

— Мне зайти за тобой завтра? — спрашивает Саша.

— Не-а, я должна помочь Мамочке отвезти её снадобья на ярмарку и ещё установить ей палатку, так что мы выезжаем на рассвете.

— Давай зайду, заодно и пособлю вам.

— Вовсе это не обязательно.

— Я сам так хочу. Родители на заре поедут за бабушкой с дедом, уже и сани приготовили,