Покидая страну 404 - Маргарита Водецкая

и руками Фани пошита модная куртка, а сам Лёнька, обладавший превосходным музыкальным слухом и драчливым характером, был записан в студию гитары при доме культуры и на секцию самбо во дворце спорта. Кроме того, выяснилось, что, переспрашивая отдельные слова, мальчишка научился немного понимать идиш и произносить несколько десятков простых фраз.

В средине октября Лёнька пришёл домой с окровавленным носом и в разорванной рубашке. На расспросы Бориса Иосифовича и Фани промолчал, как пленный партизан, а вот разбойнику Пашке что-то шепнул на ухо. Старший брат взял в руки монтировку и сходил в гости к соседям. С тех пор сосед в адрес Лёньки никаких высказываний в стиле «республики ШКИД[1]» себе не позволял, ограничиваясь только вежливыми взаимными приветствиями. Остальное дворовое хулиганьё тоже не испытывало судьбу, предупреждённое, что старшие братья Зельдины порвут обидчиков своего младшего Иванова на британский флаг.

В феврале никогда не болевший Борис Иосифович вдруг почувствовал себя плохо и к майским праздникам скончался от лейкоза, не дожив всего месяц до Яшкиной защиты диплома и полгода до его женитьбы на Раечке.

Сразу после свадьбы Яков перебрался к жене и тёще Марии Васильевне, а заскучавший без отца Павел решил сменить обстановку и завербовался на три года на работу в Норильск. Фаня и Лёнька неожиданно остались в опустевшей квартире вдвоём.

Обеденный стол в большой комнате Фаня превратила в раскроечный, поставила рядом манекен и швейную машинку, посвящая теперь часть свободного времени шитью на заказ. Её заказчицы первыми обратили внимание на привлекательность голубоглазого блондина Лёньки, вымахавшего к пятнадцати годам выше немаленького Пашки.

— На дедушку похож, — отшучивалась Фаня, указывая на фотографию бабушки Ривы и её первого мужа, стоящую в серванте.

Учился младший сын неравномерно. По физкультуре, географии, истории и любым языкам он получал хорошие оценки, а вот с математикой, физикой и химией едва справлялся, получая тройки скорее за упорство, чем за знания. Все рассчитывали, что после восьмого класса он пойдёт в профессионально-техническое училище, затем в армию, а потом на один из многочисленных городских заводов, однако Лёнька заявил, что хочет идти в девятый класс. Это было сказано с такой настойчивостью, что недавно родившая дочку Раечка вооружилась учебниками и по вечерам, передав маленькую Маргошку на попечение свекрови, садилась объяснять Лёньке школьную премудрость. Восьмой класс он ухитрился окончить без троек и был, к своей огромной радости, зачислен в девятый.

Летом парнишка с неохотного разрешения Фани устроился работать почтальоном и, оседлав видавший виды велосипед старших братьев, стал развозить по ближайшему райончику, хаотично застроенному частными домами, в которых жили преимущественно работники ближайших предприятий, газеты и журналы. За день ему приходилось покрывать большие расстояния по грунтовке, работа «на посёлке» считалась тяжёлой, но Лёнька не жаловался, и даже успел перезнакомиться и подружиться с некоторыми его обитателями. Насмотревшись, как живёт рабочий класс, он сказал Фане, что хочет быть офицером, как покойный Борис Иосифович.

— А таки почему бы и нет? — спросил Яков. — Когда будет получать паспорт, то пусть укажет национальность по отцу — белорус. Но в военные училища надо сдавать математику и физику, а у малого с этим слабо. Если за два года подтянется…

— Я в институт военных переводчиков хочу, — ошарашил всех Лёнька. — Чтобы потом путешествовать, — он мечтательно прикрыл глаза. — Китай там, Африка всякая…

Хоть парень и оказался силён в языках, но ситуация усложнялась тем, что в его школе творилась сплошная чехарда с учителями-«иностранцами». Заболевшую «англичанку» сменила беременная «немка», после ухода которой пришёл старый «француз» и сразу наставил всем двоек, полностью отбив у будущих строителей коммунизма охоту к изучению языков потенциального военного противника. Только одному ученику в классе учитель французского, презрительно хмыкнув, поставил четвёрку — ухитрившемуся прочесть текст близко к естественному звучанию Лёньке.

Яшка поехал с младшим братом в букинистический магазин и купил несколько разношёрстных учебников французского. Выбор языка не был случайным: Лёнька три дня изучал политический атлас мира и территории бывших колоний. В конце второй четверти десятого класса Раечка познакомила его со своей новой соседкой и подружкой — учительницей французского Олечкой. На руках Олечки восседал серьёзный черноглазый Санька — ровесник маленькой Маргоши. Женщины договорились по-деловому, не используя незнакомого в те времена слова «бартер». Фаня нашила Оле платьишек и сарафанчиков, а та всерьёз подготовила к вступительным экзаменам Лёньку, удивляясь его способности схватывать язык на лету.

Провожая самого младшего сына в Москву, Фаня велела ему не расстраиваться, если он провалит экзамены, и спокойно возвращаться домой. Однако вскоре он известил её телеграммой, что благополучно поступил в выбранный вуз и приступил к исполнению своей мечты.

Потосковав некоторое время в одиночестве, Фаня стала встречаться с давним знакомым, интеллигентным сапожником Абрамом — вдовцом, отцом трёх дочерей на выданье и владельцем злющего немецкого овчара Пушка.

— А что, надо было Изей или Димой называть? — пожимал плечами Абрам, когда ему задавали вопрос о неуместности клички его волкодава.

У Фани с вдовцом ничего не вышло, а вот вернувшийся из Норильска с деньгами и в белом тулупе Пашка молниеносно женился на младшей дочери Абрама, предприимчивой и хозяйственной Нате.

Летом на короткую побывку прибыл Лёнька.

— Это кто? — спросил Пашка, увидев в дверях чуть ли не двухметровую фигуру в курсантской форме.

— Подменили, демоны! — закричал Яшка, цитируя дьяка Федьку из фильма «Иван Васильевич меняет профессию», и прильнул к груди брата, поскольку выше всё равно не доставал.

— Ядя Ёня, — пискнула сидящая на руках Раечки маленькая Маргоша.

— Ой, мамочки, — выдохнула Ната, заглянув в васильковые глаза деверя.

— Ты уже замужем, — напомнила Фаня, подавая ей огромное блюдо с фаршированной рыбой, приготовленной в промышленных количествах по случаю приезда младшего.

Пользуясь присутствием Лёньки и реализуя хитрый план хозяйственной Наты, братья Зельдины под предводительством интеллигентного Абрама, который с сорок третьего по сорок пятый командовал разведротой, совершили набег на «шанхайку».

Младшему брату исполнилось восемнадцать, сроки опеки и попечительства над ним закончились. У взрослого совершеннолетнего парня оставалась собственная, вернее, государственная недвижимость — каморка мамы Софы в коммунальном дворе, закрытая на замок после того, как Фаня с Лёнькой забрали всё необходимое.

Не первый год по городу ходили слухи, что убогий район будут расселять, чтобы построить на его месте современные здания, а обитателям предоставят нормальные квартиры. Посему жители не особо рвались по своей воле покидать родные гадюшники, а, тем более, выписываться из них, чтобы не потерять право на получение жилья при расселении. Короче говоря, «шанхайка» процветала и в том в далёком семьдесят пятом году легко заткнула бы за пояс трущобы настоящего Шанхая.

В наследственной каморке был заменён замок, а сама она оказалась набита соседской рухлядью. Пока Абрам