Фабрика рака. Промышленные химикаты, корпоративный обман и скрытая смерть американских рабочих - Джим Моррис

домики на выходные. Многие работали на одной и той же фабрике годами и верили тому, что говорили им работодатели: "Вещество X вам не повредит". Или, в крайних случаях: "Вы можете съесть вещество Y на завтрак и быть в порядке". Работодатели и их торговые ассоциации, как мы теперь знаем, понимали всю чудовищность такой лжи.

Федеральное правительство не оказывало этому поколению рабочих практически никакой помощи до конца 1960-х годов, а к тому времени около 14 500 из них ежегодно умирали от травм и еще десятки тысяч получали увечья или болели. Необходимость принятия национального закона об охране труда была признана еще при администрации Линдона Б. Джонсона, но Конгресс не принимал его до тех пор, пока его не подтолкнул Ричард Никсон в начале своего первого срока. Закон создал Администрацию по охране труда и здоровья (OSHA) - регулирующий орган, который с самого начала испытывал нехватку ресурсов и был очернен; изможденные критики сравнивали его с гестапо и испанской инквизицией. За исключением всплеска продуктивности в конце 1970-х годов, агентство в основном потерпело неудачу в своих попытках контролировать опасные вещества на рабочем месте. Оно установило пределы воздействия менее чем для 1 процента химических веществ, когда-либо производимых или используемых в Соединенных Штатах, и большинство из этих пределов не являются защитными. Рак и другие заболевания, связанные с работой, по-прежнему уносят в нашей стране 120 000 жизней в год - больше, чем грипп, пневмония и самоубийства вместе взятые в 2019 году, последнем полном году перед пандемией COVID-19. Еще от двухсот тысяч до четырехсот тысяч человек ежегодно заболевают от воздействия вредных веществ на рабочем месте. По правде говоря, работники всех рас и этнических групп в Соединенных Штатах являются жертвами юридической сегрегации: они могут подвергаться воздействию канцерогенов на уровне, в десять-тысячу раз превышающем допустимый за забором завода.

Ниагара-Фолс, население которого с 1960 года сократилось более чем наполовину, сделал ставку на тяжелую промышленность и проиграл. После Второй мировой войны в город и его дешевую гидроэлектроэнергию устремились производители химической продукции. Рабочие места было так легко найти, что, как утверждали, уволенный утром рабочий мог быть снова нанят к полудню. Затем компании начали бежать в другие штаты и страны. Вместе с ними уезжали рабочие и их семьи. Проект обновления города провалился, свалка токсичных отходов стала олицетворением города, а Ниагара-Фолс превратился в логово нищеты и преступности. В настоящее время он пытается вернуться к жизни, привлек внимание к скромному коммерческому развитию в центре города. Но ни при каких обстоятельствах он не будет похож на своего тезку на другом берегу реки Ниагара в Онтарио - туристическую Мекку с высотными отелями, тематическими ресторанами, аккуратными парками и 775-футовой башней Скайлон. "Ниагарский водопад - это большая дыра", - сказал мне Гарри Вейст, пенсионер из компании Goodyear, когда мы начали экскурсию по городу одним августовским утром 2013 года. "Он очень подавлен. Им управляют идиоты". Начиная с шоссе 190, мы на пикапе Гарри сделали круг против часовой стрелки: на запад по бульвару Ниагара-Фолс, который впадает в Пайн-авеню; на юго-запад по Мэйн-стрит, на юг по бульвару Рейнбоу и на восток по Ниагара-Сценик-Парквей, которая идет параллельно Буффало-авеню, где когда-то располагались заводы таких компаний, как Occidental, Carborundum и Great Lakes Carbon. Город выглядел безжизненным, если не считать Seneca Niagara Resort & Casino на Четвертой улице и нескольких других отелей и сетевых ресторанов. В полумиле к западу от казино поднимался туман от Американского водопада и, за ним, от водопада Подкова в Канаде. "У вас тут такая красивая достопримечательность", - сказал Гарри. "Не могу поверить, что вы ничего не можете с этим сделать".

Мы оказались на заводе Goodyear, на углу Пятьдесят шестой улицы и Гудиер-драйв, где Гарри и его тесть, Рэй Клайн, работали вместе с Родом Хэлфордом. Как и у Хэлфорда, у Гарри и Рэя развился рак мочевого пузыря. Гарри был 37-м случаем заболевания на заводе, Рэй - 21-м; у обоих были рецидивы. Гарри указал на подразделение резинохимикатов, где все трое мужчин подвергались воздействию орто-толуидина. Часть старого цеха по производству ПВХ была снесена, остальное использовалось как склад. Снаружи висела вывеска: "Доведите безопасность до крайности. МЫ ДОЛЖНЫ. МЫ БУДЕМ". Гарри, мужчина среднего роста и телосложения, с седыми волосами и усами ручкой, в то время занимался доставкой автозапчастей, чтобы пополнить свой пенсионный доход, и регулярно проезжал мимо этого места. "Я даже не задумываюсь об этом", - сказал он. Мы отправились в профсоюзный зал United Steelworkers Local 4-277 (бывший OCAW Local 8-277), где встретили лучшего друга Гарри, пенсионера Роберта Даттона, и двух рабочих Goodyear. Они рассказали о том, как рак мочевого пузыря - они называли его "гинч" по непонятным причинам - распространился по заводу, поразив как менеджеров, так и операторов и ремонтников. У нас были ребята, которые уходили на пенсию и говорили: "Знаете что? Я работал здесь все эти годы, я никогда не болел, я в порядке", - говорит Гарри. "Но этот латентный период...", - перебил Даттон: "И вот, пожалуйста, он укусил вас за задницу". Гарри продолжил: "Начинается латентный период, и вдруг они начинают мочиться кровью. А мы все знаем, что происходит, когда начинаешь писать кровью".

Как и многие послевоенные фабричные рабочие, Гарри и Рэй зарабатывали на жизнь безбедно. Их работа, хотя иногда и была неприятной, не опускалась до уровня потогонного труда. Они не трудились в пыльных угольных шахтах или на палящих сталелитейных заводах. И все же оба попали в засаду предотвратимой, вызванной химическими веществами болезни, которую нельзя было списать ни на образ жизни, ни на генетику, ни на гнилую удачу. Версии этой истории разыгрывались в Соединенных Штатах с середины двадцатого века. Латентный период, о котором говорил Гарри Вейст, - это промежуток времени между первым воздействием токсичного вещества и проявлением болезни, который часто измеряется десятилетиями. Именно поэтому до сих пор ежегодно около 2500 человек умирают от мезотелиомы - дикого рака легких и брюшной полости, связанного с вдыханием асбестовых волокон. Раковые клетки проникают в органы и разрушают нормальные ткани в течение тридцати, сорока, даже пятидесяти лет. Затем злокачественная опухоль всплывает на поверхность и с необычайной поспешностью расправляется со своей жертвой. Хотя условия на рабочих местах в целом не так суровы, как полвека назад, членство в профсоюзах (OCAW сыграла важную роль в раскрытии кластера Goodyear и заставила компанию отреагировать) резко упало, лишив рабочих эффективного инструмента обеспечения безопасности, а шансы на проверку OSHA в любой день,