Рорк! - Аврам Дэвидсон

Неудивительно, что у него начала болеть голова.

Второй офицер Станции Аквилас Арлан, отыскивая офицера по торговле Релдона, обнаружил его в баре берегового клуба. Никто не ожидал встретить его в его рабочем помещении, но почти всеобщая невозможность отличить реальную деятельность от видимой и была вероятной причиной пребывания Арлана на Пиа-2.

Релдон тщательно разгладил свои причудливо завитые длинные усы и поднял стакан.

— Смерть роркам! — сказал он.

— Ваши записи готовы? — как всегда нервно спросил Арлан. — Вы знаете, Ку приближается.

— Выпьем.

— Но Ку…

— Может, он опоздает. — Выражение удивления, близкого к ужасу, появилось на лице второго офицера Станции.

— Ку никогда не опаздывает. Ку? Опоздает? Как он может опоздать? Нет, о нет, он не опоздает.

— Выпьем. Вот. Смерть роркам! — С нервным хихиканьем Арлан поднял стакан и автоматически оглянулся, ожидая осуждения (было так рано, рано, рано), которого никто не мог выразить.

— Гм… ну… ваши записи будут готовы, не так ли? Ох! Смерть роркам!

Хихиканье… хихиканье…

— Смерть роркам! Парень, еще выпивки, и быстро-быстро. Ах, кончайте это. Берите еще. Смерть роркам!

— Смерть роркам!

— Смерть роркам!

Мистер Флиндерс на Утесе Флиндерса был разгневан. Он был разгневан больше, чем обычно, каждая щетинка на его лице торчала, как игла дикобраза. В такие минуты только древняя мать осмеливалась называть его «Флорус». Но сейчас он был особенно разгневан. Его старший сын и наследник, выпрямившись и окостенев, сидел рядом, гости молчали, а жена говорила коротко и только о деле — и то, и другое было совершенно необычно для нее.

— Где, во имя ада, еда? — кричал он.

— У них не хватает кишок сказать, — ответила жена, ее бледная нижняя губа еле заметно дрожала. — Но у меня их хватит. Еда? Вот еда. — Она тяжело опустила котел на стол. Он зазвенел. — Хорошая еда, — с горечью добавила она ритуальные слова.

Мистер сунул кулак в котел, вытащил и разжал пальцы. Тяжелые пули со звоном упали обратно. Он осмотрел стол, грязный от остатков пищи и потеков рыбьего жира от ламп.

— Пули на завтрак, — пробормотала старуха-мать. Она часто была свидетельницей подобных сцен и сама незадолго до этого принесла котел пуль. В лагере нет еды… Флорус?.. — она подняла голову и убрала с глаз прядь грязных волос. Ее рот, беззубый, как у ящерицы, раскрылся, она гримасничала, потрясая тощими кулачками. — Разве вы мужчины? пронзительно визжала она. — Разве вы мужчины? Разве вы мужчины? Или вы те, как зовут вас на севере. Токи! Не люди, а грязные токи!

Мистер угрюмо сказал:

— Грязные — это не беда. Здесь гости. Я горжусь этой грязью. — Он повернулся к сыну. — Стрип, как с порохом?

— Не очень много, — ответил Стрип.

— Не очень много, говоришь. А пули. Все в котле?

— Большая часть.

А мистер Флиндерс уже грохотал:

— Вижу, время снова отправляться на север. Как я это ненавижу! Время продавать краснокрылки и отдавать нашу кровь за них и кровь отцов и дедов. Отдавать за жалкие обломки железа и горстку серы. Время ползти на карачках к Гильдии. Свиньи, злые, грязные свиньи! — он ударил кулаком по столу и вскочил на ноги. Все за столом торопливо встали.

— Но нельзя идти на север с пустыми кишками! — кричал он. — Разве я не ждал Ниммаи достаточно долго? Разве я не просил его возместить нам убытки? Разве правильно то, что на завтрак у нас пули, а у него мясо, и рыба, и мука? Эй, говорите!

Стрип громко сказал:

— Нет, отец! Набег! — Набег! Набег! Ноги топали, кулаки стучали. Флиндерс кивнул и вновь в жарко-красном свете костра начал нападать на мистера Ниммаи.

— Они там, у Ниммаи, думают, что если у них одиннадцать пар мушкетов, значит, они в безопасности! — Смех, насмешливые возгласы, крики, стук, топанье. — А разве Утес Флиндерса не имеет двенадцати пар? — Лицо его покраснело, голос стал хриплым. — Говорите же, разве Утес Флиндерса не имеет двенадцати пар? Разве…

Он остановился и обвел всех взглядом… Гость, чье тяжелое дикое лицо было окружено седыми волосами, прочистил горло.

— Двадцать семь, хозяин мистер, — флегматично сказал он.

Еще крики, еще топот. Поднял голову другой гость. Шум прекратился. Мистер Флиндерс посмотрел на него скорее удивленно, чем гневно.

— Грейм не желает идти туда, где течет Хаггар? — сказал он, проведя серым языком по губам. — Эй, Грейм. Говори!

Второй гость сказал:

— Хаггар течет туда, куда хочет. Обида Флиндерса — это его дело. Я его друг и гость здесь, но вы знаете: Ниммаи и я сосали одни и те же соски.

Флиндерс презрительно, бледный от разочарования из-за утраты десяти мушкетов Грейвса, но осторожно, все еще надеясь на что-то, бросил:

— Молочный братец!

— Молочный братец лучше, чем отсутствие брата вообще.

Флиндерс пнул стол. Тот задрожал, но не упал. Мистер подошел к открытой двери, глянул на черные крыши лагеря Флиндерса, от которых поднимались серые дымки. Отсюда вел лишь один узкий путь, перегороженный укреплением. Стрип подошел к нему, и мистер сказал, не оборачиваясь:

— Готовь мушкеты. Бери горшок с огнем, пока не нужно пороху. Может, дождь и не прекратится. Хаггар! Моя гордость. Ты не будешь меня стыдиться.

Грейм сказал обычные слова благодарности и прощания. Флиндерс махнул рукой. Голод, гнев, презрение смешались на его узком лице.

— Ты еще присоединишься ко мне, гость-мистер, — сказал он — Если мы токи, то дикие. И кровь нам не мешает. Мы скорее уж станем мясом для рорков, чем будем полоть траву. Вперед! — закричал он, поворачиваясь к Стрипу. — Набег!

Мистер Грейм и его люди в молчании ушли. Крики за ними превратились в песню:

— Набег! Набег! Набег-набег-набег!

Ку-корабль приземлился, и пассажиры с экипажем с любопытством всматривались в людей — длинные цепочки потных, грязных, оборванных людей, грузивших и разгружавших. Корабль привез пятилетний запас, а вместо него увезет множество тюков крепко пахнущей краснокрылки, из которой дистилляторы на Геркулесе изготовят лекарство. И только для этого существовала гильдейская Станция на Пиа-2, и потому только в краснокрылке и заключалась для «Сотни миров» ценность Пиа-2.

Вскоре Ку-корабль снова взлетел — все вверх, вверх, вверх — в громе, грохоте и облаке разноцветного тумана. Гром, казалось, ошеломил всех внизу. Все ходили с бессмысленными лицами и не слышали, когда к ним обращались. Конечно, дело не в шуме. Не шум оглушил их. Точнее, не только в шуме, не в физическом звуке взлета. Другой шум затуманил им головы. Пять лет, пять лет, пять лет. Пять лет — пять лет — пять лет.