Якоб Бёме - Александр Алексеевич Грицанов

о Бёме в некую систему создает прецедент гипертекста: его мысли начинают разворачиваться в диапазоне всей вербально-семантической палитры, особенно завораживая нас в контексте осмысления того патриархально-реакционного исторического контекста, на фоне которого творил свои произведения гениальный немец.

БИОГРАФИЯ. СУДЬБЫ ИДЕЙ [24; 25; 73; 74]

Когда воля твердо идет вперед, то это есть вера.

Я. Бёме

Я беру Небо в свидетели, что делаю лишь то, что должен делать, ибо дух побуждает меня к этому, ибо я полностью пленен им и не могу от него защититься; таков я буду и впредь, чтобы мне ни пришлось в связи с этим пережить.

Я. Бёме

Я читал много сочинений великих мастеров.

Я. Бёме

Сапожник Бёме был большим философом, тогда как многие именитые философы — лишь большими сапожниками.

Ф. Энгельс

Знаменитый немецкий теософ, гностик, мистик и визионер Якоб (Иаков) БЁМЕ или Бём (Bòhme, Bôhm) появился на свет 8 марта (или 24 апреля) 1575 г. Умер 17 (по некоторым источникам — 18 или 24) ноября 1624 г.

Родился (по одним данным) в бедной крестьянской семье в селе Альт-Зайденберг (примерно в двух милях от г. Гёрлица в Саксонии; ныне Завидув, Польша). По иной версии, отец мальчика был служителем церкви.

Был прозван благодарными современниками и потомками «philosophus teutonicus» («тевтонский философ»). Собственно сам мистицизм нередко именовался тогда «тевтонской или немецкой философией». Оппоненты квалифицировали Бёме «sartor antichristus» («сапожник-антихрист»).

До 10 лет обходился без каких-либо систематических «штудий», предназначаемых в ту эпоху для детей, получил лишь начальное образование, пас скот. Родители видели, что слабое здоровье сына не позволит ему зарабатывать на жизнь крестьянским трудом: они побеспокоились выбрать подростку будущее ремесло, отдав в учение сапожнику.

Странствовал. Читал Библию, сочинения Т. Парацельса, В. Вейгеля, других немецких мистиков, оппонировавших ортодоксальному протестантству того времени. Во времена Бёме Силезия была пространством влияния идей учеников Парацельса. В ближнем Гёрлице даже сам бургомистр считался его последователем.

Ко времени юности Бёме относил собственное посвящение в таинства мистики. Согласно его воспоминаниям, однажды, еще ребенком, взобравшись на какую-то гору, видит он там наверху, где большие красные камни как бы замыкали гору, открытый вход и, в его углублении, сосуд с золотом. Трепет охватывает его; и он уходит, не прикоснувшись к сокровищу. Позднее он находится в обучении у сапожника в Гёрлице. В лавку входит неизвестный человек и спрашивает пару сапог. Беме не может ему продать их в отсутствие хозяина. Незнакомец удаляется, но через некоторое время вызывает ученика и говорит ему: «Яков, ты мал, но некогда ты станешь совсем другим человеком, который повергнет мир в изумление».

В 1594 г. он стал сапожником и женился на дочери мясника: у него было четверо сыновей, он счастливо прожил с супругой порядка трех десятилетий. В 1599 г. Бёме открыл собственную мастерскую в Гёрлице.

Неоднократно испытывал божественные видения (по некоторым данным, в частности, в 1600 и 1610 гг.). Он обладал «совершенным видением Вселенной», которое открывалось в нем время от времени, «как в молодой планете», — говорил он. Также, по признанию Бёме, он «видел, как будто в большой Глубине в Вечном».

В 1600 г., возможно, под влиянием местного пастора Мартина Мёллера, Бёме переживает яркое мистическое озарение. В этом видении ему открылось, что все сущее (равно как и природа Божества) заключается в «Нет» и «Да».

Так, однажды утром взгляд мыслителя упал на висевшую на стене в его мастерской оловянную тарелку, которая сияла, по словам сапожника, как Юпитер (олово, по представлениям алхимиков, принадлежало Юпитеру). И Бёме, глядя на этот сияющий серый металл, вдруг осознал, что свет без темного фона столь уже мало виден, как и мрак без сопоставления его со светом: «Ни одна вещь без противодействия (то есть без своей противоположности) не может открыться сама»; ведь если у нее нет ничего, что ей бы противодействовало, «то она всегда исходит из себя и не приходит снова в себя; таким образом, поскольку она приходит в себя только в том состоянии, в каком она вышла первоначально, то она ничего не знает о своем первичном состоянии».

Бёме позволил себе перенести это понимание на образ христианского Бога: если зло и добро взаимно обусловлены и могут существовать лишь только в более высоком единстве, значит, добро и зло заложены уже в самом Боге. Бог и дьявол — суть не независимые друг от друга принципы, но сам Бог есть, как выражается Бёме, «святой дьявол, живущий на границе добра и зла». Также, как Бог, и природа, и человек несут в себе разрушающее и созидательное. Как утверждает Бёме, «повсюду одно противоречит другому, не для вражды, но для того, чтобы самому за счет этого быть и открываться».

Просветление, которое снизошло на Бёме, он описывает как процесс душевного превращения: «После многих жестоких боев дух мой пробился сквозь врата адовы до самого внутреннего рождения Божества и был там объят любовью, как жених обнимает возлюбленную невесту свою. Каково же было ликование в духе, я не могу ни описать, ни высказать; и это не может быть сравнимо ни с чем, как лишь когда посреди смерти рождается жизнь; еще можно сравнить это с воскресением из мертвых».

Начала мира визионер усмотрел в «мрачной воле гнева» и «огневой воле любви». Внешне же через слепящий блик оцинкованного сосуда визионер был увлечен к самым глубинным основаниям, к центру тайной природы: «Этот огонь есть откровение жизни и божественной любви, посредством которого божественная любовь нисходит пламенем единства и обостряет себя как любовь».

В состоянии особого продолжительного духовного восхищения (после третьего видения, которое он приписал уже непосредственному воздействию Божества) Бёме за 5 месяцев создает первое сочинение — «Утренняя заря занимается». Впоследствии оно стало называться «Aurora, или Утренняя заря в восхождении, то есть корень или мать философии, астрологии и теологии на истинном основании, или описание природы, как все было и как стало вначале» (1612).

Бёме писал Аврору только для себя самого. Но благодаря одному «знакомому дворянину», который посетил Бёме, увидел рукопись, попросил ее и, заинтересовавшись ею, поспешно велел переписать, она стала известна также старшему священнику в Гёрлице Грегору Рихтеру (впоследствии умершему на полгода раньше Бёме), который публично с кафедры осудил ее и самого автора.

По оценке Фейербаха, «позднейшие сочинения далеко превосходят ее [ «Аврору»] по ясности, точности и определенности, поскольку эти свойства вообще присущи Якову Бёме; но именно как первое, самое грубое, непосредственное, некритическое