Якоб Бёме - Александр Алексеевич Грицанов

ЯКОБ БЁМЕ

Серия «Тайны Посвящённых» основана в 2008 году

Составитель серии кандидат философских наук С. В. Кузьмин

Исключительное право публикации данной книги принадлежит издательству «Книжный Дом». Выпуск произведения, а также использование его отдельных частей без разрешения издательства считается противоправным и преследуется по закону.

Автор-составитель книги А. А. Грицанов

ПРЕДИСЛОВИЕ

Бог дал мне знание. Не я, которое есмь Я, знает это, но знает это Бог во мне.

Я. Бёме

Я никогда не помышлял о том, чтобы что-либо узнать о божественной тайне, я еще менее того понимал, как это можно искать или найти, так что и не знал ничего об этом, как ничего не знают об этом и любители из мирян в своем неведении. Я искал лишь сердца Иисуса Христа с тем, чтобы укрыться в нем от нападок дьявола, и настойчиво просил Бога о Его Святом Духе и милости.

Я. Бёме

Яков Бёме — величайший из мистиков гностического типа всех времен.

Н. Бердяев

Якоб Бёме — один из самых таинственных мистиков, величайший теософ всех времен, знавший подлинные откровения.

П. Гуревич

Знаменитый немецкий мыслитель-мистик рубежа Средневековья и Нового времени Якоб Бёме в своем творчестве органично совместил обличительный антицерковный пафос основоположника европейской Реформации XVI в. Мартина Лютера и понемногу вызревающее в культуре Западной Европы искусство работы со «светскими» (философскими по типу и духу) категориями, которое несколько позже впечатляюще развернул в универсальную систему Г. Ф. В. Гегель (конец XVIII — начало XIX в.).

Осознанное следование идеям Лютера видно из многих пассажей текстов (и учения) Бёме: некоторыми из них восхищался даже выдающийся русский философ XX в. Н. А. Бердяев. «Кто подменил, — писал Бёме, — истинное, чистое, учение Христово и всегда и везде нападал на него? Ученые, папы, кардиналы, епископы и именитые люди. Почему мир следовал за ними? Потому что у них был важный, напыщенный вид, и они величались перед миром: такой безумной блудницей стала поврежденная человеческая Природа. Кто вымел в немецкой земле из Церкви сребролюбие папы, его нечестие, мошенничество и обман? Бедный, презираемый монах. Какой властью или силою? Властью Бога Отца и силою Бога Духа Святого» [4, с. 107].

Бёме был убежден, согласно Бердяеву, что христианство искажено именно учеными и богословами, папами и кардиналами. Ко времени написания своей знаменитой «Авроры» немецкий мистик утвердился во мнении, что «поврежденная человеческая Природа» уже не в состоянии внутренне возродиться: «Что остается еще скрытым? Истинное учение Христа? Нет, но философия и глубокая основа Божия, небесное блаженство, откровение о сотворении ангелов, откровение о мерзостном падении дьявола, откуда происходит зло, сотворение мира сего, глубокая основа и тайна человека и всех тварей в сем мире, последний суд и изменение мира сего, тайна воскресения мертвых и вечной жизни» [4, с. 107].

Тем не менее, Бёме избавился от соблазна расположиться на «интеллектуальной делянке» Лютера. Это было сильное преодоленное искушение даже при условии мистического контакта со вполне актуальной «ноосферой» (информационной «сферой-резервуаром» разума), которым, судя по всему, Бёме обладал. Он увлекся основополагающими проблемами мироздания, развернув всю наличную философскую традицию с «точностью до наоборот». Все светила философской мысли раннего Нового времени (в частности, Декарт и Лейбниц) были вынуждены так или иначе соотносить новации своих пионерных произведений с идеями Бёме, дабы не прослыть полными невеждами. Впоследствии точно такой же пиетет перед его авторитетом демонстрировали Фейербах и Гегель; даже зловредный «критик всего и вся» Ф. Энгельс отдавал должное талантам Бёме.

Несмотря на то, что Энгельс был для марксистов сакральной фигурой, в Советской России (и СССР) тексты Я. Бёме были запрещены.

Во-первых, к мистическим проповедникам-визионерам, реально способным символически предвидеть будущее (явно «не совсем всемирно-советское»), коммунисты относились даже хуже, нежели ортодоксальная Церковь Иисуса Христа (не терпевшая еретиков-«футурологов»). Светская религия марксизма-ленинизма была намного более обскурантистской, чем любая — самая оголтелая — христианская ересь, каковой репрессивная идеология Маркса — Ленина — Сталина на самом деле и является.

Во-вторых, содержание трактатов и идеи Бёме намного превосходили по глубине и объему анти-католический пафос произведений и речений Лютера. С озвучиванием смыслов лютеровской Реформации большевики еще могли смириться (учитывая их планы превзойти конкурентный протестантский Запад по уровню производительности труда), с эзотериком же, смотревшим сквозь эпохи (и даже, наверняка, не заметившим бы самих красных комиссаров, живи он в «их» время), они считаться не были способны.

Была и сохраняется также и объективная трудность в постижении текстов Бёме. Согласно позиции П. Резвых, специфика сочинений Бёме определяется тем, что их автор использует три взаимосвязанных способа отображения реальности: описание, структурное моделирование и фигуративное воспроизведение в синкретических символах (как визуальных, так и вербальных — к последним следует отнести многочисленные неологизмы и этимологизации). Тесное сращение наррации и экспрессии, а также постоянное взаимодействие вербального и визуального аспектов текста составляют главное препятствие на пути к последовательной их интерпретации… В трудах о Бёме стало общим местом указание на укорененность его высказываний в мистическом опыте, вне отнесенности к которому [его] мистические прозрения… вообще не могут быть освоены (именно поэтому многие исследователи подчеркивали принципиальную органичность изобретенного Бёме синкретического языка и протестовали против искусственного упорядочения, философизации и концептуализации его запутанных построений) [57; 58].

В результате осмыслением творений Бёме в Советском Союзе занимались исключительно гениальные маргиналы типа Е. Головина (1938–2010) и А. Дугина, всю жизнь занимавшие «ортогональные» позиции по отношению к принятой здесь идейно-идеологической иерархии. Многое они сделать успели (популяризовав среди столичной интеллектуальной элиты смысл творчества Рене Генона и того же Бёме), кое-что осуществили параллельно им (когда это стало «можно», т. е. в эпоху М. Горбачёва) другие любители и популяризаторы безнаказанного массового просвещения.

В итоге сложилась такая ситуация, когда вменяемый неофит может узнать о сути творчества Бёме только из совершенно различных источников. Что-то (далеко не худшее) из творчества Головина [31], нечто — из стандартных курсов истории философии (по Гегелю [27], Фейербаху [63] или Бердяеву [17–20]), кое-что — из не слишком многочисленных (и вполне совпадающих по смыслу) словарных статей [25; 47].

Пора бы предложить читателям также и монографию-хрестоматию, должную пробудить дальнейший исследовательский интерес к этому «доисторическому» немцу. Особую сложность в реконструкциях такого рода несет неадекватность наличных переводов текстов Бёме (на это обстоятельство впервые акцентировано обратил внимание Головин). Тем не менее, уже сама процедура сведения существующей информации