Урарту - Андрей Евгеньевич Корбут

class="p1">— Кто осмелится открыто бросить вызов Ассирии? В честном бою ее воины непобедимы. Не будь кочевников, разве могло бы это восстание полыхать так долго? Да ты и сам знаешь, повелитель, что значит эта угроза…

Мар-Зайя непрозрачно намекал на опасных соседей Урарту — скифов, обосновавшихся севернее, в долине Аракса. Чтобы не допустить набегов в свою страну, Руса вынужден был платить им дань; численность скифов росла, сила крепла. Но с каждым годом кочевники требовали все больше и больше, все чаще нарушали договоренности, вторгаясь на окраины страны Наири. Это беспокоило и ее жителей, и ее правителя.

Руса прикусил язык, но улыбнулся, оценив то, как вышел из сложного положения Мар-Зайя, и подумал: «А ведь будет жаль, если такая умная голова полетит с плеч. Знал бы он, что его ждет дома!»

Русахинили, расположенный в плодородной долине, встречал путников ухоженными виноградниками. За ними среди садов прятались первые жилые постройки. Оросительные каналы, шедшие от моря Наири, пересекали окрестности города с запада на восток. Но чем ближе к крепостным стенам, тем гуще стояли дома, тем меньше было зелени и тем больше камня.

Охрана привратной башни, зная, что царь отправился на охоту, загодя открыла ворота. Начальник караула застыл навытяжку.

Мощеные улицы петляли между богатыми дворами, с двух- и трехэтажными домами, вдоль обочины рядом с широкими тротуарами пролегли канализационные стоки, в глубине кварталов стояли здания в четыре и пять этажей для неимущего люда, работающего на царя. Самые величественные постройки с колоннами и портиками лепились к скале Топрах-кале, которую венчала царская цитадель, ощетинившаяся неприступными стенами и крутыми башнями.

Людей нигде не было, лишь тощие собаки бродили по пустынным улицам. Город еще спал.

«Что заставило царя покинуть среди ночи лагерь? Спешно возвращаться домой, — размышлял Мар-Зайя. — И отчего он решил взять меня на охоту? По какой причине в нем вдруг проснулся такой неподдельный интерес к Табалу?»

— Мой туртан передал мне содержание вашего последнего разговора. Почему мар-шипри-ша-шарри так печется о благе того из принцев, чьи претензии на престол сегодня не имеют под собой никакой почвы? Почему ты не пытаешься поддержать Ашшур-аха-иддина?

«Ты не задал главного вопроса: «Почему тебе следует принять сторону Арад-бел-ита?», — подумал Мар-Зайя. — Однако только этот ответ ты и хочешь от меня услышать».

— О повелитель, когда мы пускаемся в далекое плавание, то отдаем себя воле ветра, когда высаживаем плодоносные деревья — ждем весны, а на охоте идем по свежему следу, чтобы отыскать добычу. Мы всегда плывем по течению. Так разве не разумно будет принять сторону того, на чьей стороне законные права на ассирийский трон. Син-аххе-риб любит своего старшего сына, размолвка между ними рано или поздно забудется, как всегда бывает между близкими людьми, а когда все разрешится, в выигрыше окажутся те, кто не пошел против привычного порядка вещей.

— Так, по-твоему, Ашшур-аха-иддин никогда не станет царем?

— Я не астролог, но я знаю об истинном положении дел в Ассирии. Поддержка младшего из сыновей Син-аххе-риба внутри страны становится тем меньше, чем дольше он ведет войну в Табале. Вопрос лишь в том, насколько хватит терпения у его отца.

Мар-Зайя показался Русе убедительным в своих доводах, и царь вдруг принял решение, о котором несколько минут назад даже не помышлял:

— Хочу дать тебе совет, — неожиданно сказал он.

— Я твой верный слуга, — почтительно склонил голову ассириец.

— Тебе не стоит возвращаться в свои покои. Уезжай из Русахинили сейчас же и немедленно. И лучше всего — куда-нибудь подальше, например в Эребуни. Я знаю, у тебя там есть друзья. Найди себе занятие, достойное твоего ума и положения. И на какое-то время забудь о своей родине.

Мар-Зайя едва сумел скрыть свое удивление. Они оба понимали: Руса не вправе указывать ассирийскому посланнику, но учтивость, с которой это было преподнесено, наталкивала на мысль, что царь действительно хочет помочь ассирийцу.

Видя, что мар-шипри-ша-шарри все еще сомневается, Руса добавил:

— Поверь, новости всегда летят быстрее лошадей. Очень скоро ты все поймешь — и будешь мне благодарен. Я ценю твою преданность Арад-бел-иту и хотел бы еще вернуться к этому разговору, однако пока обстоятельства диктуют свои условия.

Царь приказал спешиться одному из своих телохранителей, чтобы Мар-Зайя мог взять его коня, дал двух охранников в сопровождение. По-доброму попрощался.

Вернувшись во дворец, Руса послал за начальником тайной службы Багратом.

Наложницы сняли с царя одежды, намаслили всевозможными мазями упругое тело, принялись разминать уставшие мышцы. Все это время он оставался задумчив и никого не замечал.

Баграт, высокий худощавый мужчина средних лет, появился в царских покоях почти незаметно, осторожно встал у стены, тихо сказал: «Мой повелитель», на что Руса очень живо откликнулся, поманил к себе и спросил:

— Он уже здесь? В Русахинили?

— Прибыл вчера вечером. Приходил во дворец.

— Что он хотел?

— Спросил, где остановился ассириец по имени Мар-Зайя, который обманом присвоил себе звание мар-шипри-ша-шарри.

— И каким был твой ответ?

— Что он недавно покинул столицу, отбыв в неизвестном направлении. Но если будет на то воля ассирийского посланника, царь Урарту найдет этого наглеца и передаст его в руки Ассирии.

Руса, довольный находчивостью сановника, улыбнулся:

— Ты, как всегда, читаешь мои мысли… Нам лучше подождать, посмотреть со стороны, чем закончится эта грызня в Ассирии. Мы вмешаемся, лишь когда будем уверены в том, кто сядет на престол в Ниневии… Как его зовут — этого нового мар-шипри-ша-шарри?

— Мой повелитель, этим летом ты с ним встречался. Это Мар-Априм.

3

Пятью месяцами ранее.

Весна 683 г. до н. э.

Урарту. Город Эребуни.

Население не более 20 тысяч человек

Анкар проснулся среди ночи от кошмара, даже вскрикнул: так ему стало страшно. Пытаясь спастись от страха, зажег свечу. Свет вернул старику самообладание. Покосившись направо, Анкар недовольно крякнул: на широкой деревянной кровати никого не было, и как ушла молодая жена, он не слышал.

«Интересно, и давно моя Санит шляется по ночам, когда муж спит и ни о чем не подозревает? — шевельнулась в его голове неспокойная мысль. — Знает ведь, что сон у меня крепкий, вот и пользуется».

Он спустил ноги с кровати, влез в деревянные колодки, в которых ходил по дому, и, шаркая ими по полу, прошел из спальни в соседнюю комнату, где Санит мастерила днем всякие поделки — скорее, себе на радость, чем им на пропитание: