Урарту - Андрей Евгеньевич Корбут

и ясный ум, как у тебя, царевна, — сказал я, нисколько не лукавя перед истиной. Мне доставляло удовольствие учить эту молодую женщину, стремившуюся к знаниям не в пример многим мужчинам.

Когда я выходил из ее покоев, меня встретил Манук, министр двора, — высокий статный мужчина лет сорока или меньше, с вытянутым лошадиным лицом и надменным взглядом.

Министр поманил меня к себе и, оглядываясь по сторонам, как будто за ним гнались, сообщил почти шепотом:

— Баграт сегодня пробыл у царя все утро. О чем они там говорили — не скажу, но разговор шел об Ассирии, старших сыновьях Син-аххе-риба, неоднократно упоминались твое имя и какого-то местного писца из архива…

— Анкара?

— Прости, мой дорогой друг, но я не запомнил.

— И где сейчас Баграт?

— Он покинул дворец в сопровождении десятка стражников.

Уже смеркалось, когда я покинул дворец. Надвигалась буря, ветер трепал на мне одежду и срывал на землю зависшие в воздухе капли дождя, тучи, казалось, поглотили не только небо, луну и звезды, но даже скалы, которые окружали Русахинили, временами слышались раскаты грома и где-то далеко за городом сверкали молнии. Я ехал домой на колеснице в сопровождении двух солдат, выделенных мне Геворком. Улицы Русахинили, в отличие от Ниневии, были освещены плохо, и нам приходилось выбирать дорогу, чтобы колесо не угодило в какую-нибудь яму. Дожди шли всю неделю, и лужи были повсюду.

— Стой! — поднял руку стражник, ехавший впереди.

Трудно сказать, что вызвало его подозрения: чья-то промелькнувшая тень или возникший на нашем пути темный силуэт, а может быть, предчувствие опасности, поджидавшей нас за ближайшим поворотом.

Мой возничий подчинился, придержал лошадей. Второй стражник, ехавший позади, обогнал колесницу, чтобы разобраться, что случилось. Просвистевшая где-то рядом стрела заставила меня невольно пригнуть голову. Оба моих охранника рухнули на землю почти одновременно. Кони, избавляясь от убитых наездников, встали на дыбы, заржали, в испуге шарахнулись в разные стороны. Из ближайшей к нам калитки выскочили какие-то люди. Два или три меча ударили моего возничего в спину, в живот, в печень. А кто-то огромный сгреб меня в охапку, набросил на голову мешок и хватил чем-то тяжелым по самой макушке…

Я пришел в сознание, когда меня окунули в корыто с водой, а где-то над самым ухом послышался глухой голос:

— Очухался… Где писец Анкар?

Меня выдернули из воды и бесцеремонно поставили на ноги.

— Кто ты такой, чтобы вести себя так дерзко с мар-шипри-ша-шарри, — пошатываясь, огрызнулся я. И тотчас получил хороший тычок в зубы, который отправил меня на пол.

Все происходило в каком-то сарае. Пахло сеном и конским навозом. По крыше стучал дождь.

— Разве хороший учитель сам не должен подавать пример послушания? — насмешливо спросил все тот же голос, из чего я заключил, что этот человек знает меня не первый день.

Я заставил себя приоткрыть заплывшие от побоев глаза и увидел перед собой двух человек, еще двое стояли за моей спиной.

— Тебе лучше проявить уважение и поговорить с нами, — заговорил на этот раз кто-то другой.

— Что ты хочешь от меня услышать? — я готов был сдаться.

— Нам нужен Анкар. Писец Анкар. Это твои люди похитили его вчера из дома?

— Он кем-то похищен? — сплевывая на пол кровь, вполне искренне удивился я.

— Да, он впервые слышит об этом, — сказал тот, кто, вероятнее всего, знал меня.

— Тогда покончим с ним, — отозвался второй. — Оставлять в живых его все равно нельзя… Ты убьешь его сам, Нинурта? Или это сделаю я?

С этими словами он вытащил из ножен меч и шагнул ко мне, чтобы оборвать мою жизнь.

Нинурта! Так вот откуда мне был знаком его голос! Я ведь знал его, встречался с ним в Ниневии. Мой единственный шанс на спасение…

Но, похоже, помощнику Бальтазара предложение расправиться со мной тоже не понравилось:

— Ты шутишь? Убить мар-шипри-ша-шарри!

Было в его словах что-то такое, что оставляло мне надежду.

— Нинурта, — прохрипел я. — Нинурта, не дай ему убить меня...

Не знаю, мой ли призыв о помощи подтолкнул его к действиям или что-то иное, но, как бы там ни было, Нинурта загородил меня собой.

— Ханат, лучше отойди!

Они готовы были схватиться, но тут снаружи послышался шум, а затем в сарай ворвался их сообщник:

— Здесь Геворк со своей стражей!

— Пора уносить ноги, Ханат, — упрямо сказал Нинурта.

Я был обязан ему жизнью…

Моим похитителям удалось скрыться от погони. Домой я приехал со сломанными ребрами, без нескольких зубов, но живой.

Ашшуррисау и Егия ждали меня.

— Мы искали тебя три дня. Перерыли весь город, — оправдывался Егия.

— Гонца уже допросили? — вспомнил я о своем пленнике.

Ашшуррисау улыбнулся.

— А как иначе бы мы тебя нашли…

Меня больше интересовало другое.

— Что он рассказал? Кто его послал?

— Увы, но все, что он знал, — где находится этот сарай… И, если честно, мы уже не думали увидеть тебя живым.

— Одного из похитителей я знаю. Он из Ниневии. И служит Бальтазару.

Егия вдруг заторопился и быстро ушел, оставив меня и Ашшуррисау наедине. Лазутчик, проводив торговца внимательным взглядом, сказал тогда:

— Ты задаешься вопросом, кто подменил гонца, а я — почему рядом с тобой не было ни людей Баграта, ни Егии. Какие такие срочные дела нашлись у нашего ювелира, что ему понадобилось покинуть Русахинили именно в тот день, когда в нем действительно возникла необходимость?

5

Весна 683 г. до н. э.

Столица Ассирии Ниневия

Жрец и лекарь Адад-шум-уцур вернулся в Ниневию из Табала в начале месяца айар, после того как Син-аххе-риб сообщил сыну, что дома тяжело заболела их любимая Ашхен.

Все началось с обыкновенной простуды, но затем болезнь обострилась, и шестилетняя дочь Ашшур-аха-иддина стала таять на глазах, похудела, осунулась, под глазами откуда-то взялись большие синеватые круги, исчез румянец с лица. Во дворце больше не слышали ее смеха. Днем ее одолевала сонливость. Ночи превратился в пытку: малышка ворочалась до самого утра, то задыхаясь, то заходясь от сильного кашля. На затылке полезли волосы.

— Может, ее отравили? — с тревогой спросил Син-аххе-риб, когда жрец вышел из комнаты Ашхен.

Адад-шум-уцур, хмурясь, покачал головой:

— О мой повелитель, злые духи еще более изощрены, нежели твои враги. Ашхен тяжело больна. Боюсь,