Семиозис - Бёрк Сью

Тем не менее мы ожидали чего-то значительно более страшного. Я старался приготовиться к растерзанным трупам, возможно полусъеденным или обезображенным коралловыми ожогами – признакам нападения и хищничества в борьбе за выживание. Казалось, женщины просто заснули.

Это была мирная смерть. Неправильная.

Мы озирались, испуганные и молчаливые. Что-то убило их – непонятно, как и почему.

– Давайте заберем их домой, – проговорила Паула негромким, но ровным голосом.

Мы начали раскладывать носилки.

Мы оплакивали их той ночью на площади нашей деревеньки, и огонь горел в очаге из глины и камня, который сложила Зия. Некоторые негромко переговаривались, устроившись на скамейках в углу под навесом из солнечных батарей. Из тех пятидесяти человек, что покинули Землю, сейчас остался только тридцать один. Ури, высокий и тощий, словно пугало, стоял, глядя на поля, где разнообразные светлячки мигали, словно звезды под яркими ореолами. Этим насекомым было нужно, чтобы их видели, – по причинам, известным только им самим.

Хедике, который на Земле был профессиональным музыкантом, заиграл на флейте серенаду, но мелодия не перекрывала жужжание, стрекот и лай ночных тварей – гораздо более пугающие, чем какие-либо земные шумы, потому что мы не могли связать большую часть этих звуков с какими-то созданиями. Что-то очень далеко проревело песню из трех басовых нот с повышением тональности и получило в ответ далекий рев с противоположного направления. Над головой сияли звезды без созвездий и легенд. Небольшая звезда на востоке – это наше Солнце.

Паула прошлась между нами, заглядывая в лица, чтобы определить, кто нуждается в помощи, а кто способен сам ее предложить. Брайен разговаривал с Джилл, когда его бас внезапно прогудел: «Их что-то убило!» Паула подошла к нему и мягко говорила что-то, пока он не успокоился.

Однако мы все думали именно так. Я ушел в лабораторию. Рамона с Граном молча проводили вскрытие под тихий гул хроматографов и компьютеров. Мертвые женщины лежали в углу, накрытые простынями. Я отвел взгляд и взял с полки кулера фляжку. В ней был открытый мной сок, бродивший в каких-то корнях. Анализ показал, что он не токсичнее дешевого земного вина, а вкус у него был кислый и масляный.

Сока было немного, но его хватило для тех, кто горевал сильнее всего. Ури поднял чашку из серой глины со словами: «За Кэрри, Зию и Нинию, которые уже не увидят будущего Мирного Содружества». Он осушил чашку, словно стопку водки, и швырнул в очаг. Она раскололась. Чашку сделала Зия. Другого гончара у нас не было.

Я поцеловал Паулу на прощанье и минуту разминал ей плечи. Она не ляжет спать, пока все не получат утешение, а потом, как наш метеоролог, подготовит прогноз – и только потом уснет. Я устал, а встать мне предстояло до рассвета, меньше чем через пять часов коротких суток Мира. Мне как ботанику колонии для работы нужен был дневной свет.

Паула легла в постель – и еще спала, когда меня разбудил будильник. Я поспешно его выключил, надеясь, что не разбудил ее, но она повернулась и тесно прижалась ко мне.

– Мне снились дети, – сказала она.

Мы много говорили о детях. Они будут расти при местном притяжении, поэтому окажутся ниже ростом, адаптируются к среде, будут принадлежать Миру. Только Миру. Ее Ирландия и моя Мексика ничего для них не будут значить. Я обнял ее крепче.

– Мир станет домом.

Я лежал неподвижно, зная, что она обычно резко просыпается, но не менее быстро засыпает. В темноте я плохо видел хижину, которая теперь была нашим домом.

Мы не рассчитывали на рай. Мы ожидали, что будут трудности, опасности и, возможно, крах. Мы надеялись построить новое общество в гармонии с природой, но с момента нашего прибытия уже девятнадцать человек погибли из-за несчастных случаев и болезней, в том числе и те трое, которые умерли накануне по непонятной причине.

Когда ее дыхание стало ровным, я выскользнул из постели. Холодный воздух шлепнул меня по голому телу. Я тихо оделся и вышел на улицу. Наша площадь была размером с небольшое футбольное поле, и по двум ее сторонам мы собрали домики из дерева, кусков посадочных модулей, камней, глины, парашютов и древесной коры. На третьей стороне располагалась лаборатория, под которую отвели специальный посадочный модуль.

Четвертая сторона площади оставалась открытой и смотрела на поля, где росла единственная осина, обернутая снежной лианой. Ветки лианы свисали, словно ветви плакучей ивы. Зия решила, что это похоже на живую скульптуру, назвала ее Снеговиком и поливала. В предрассветных сумерках он походил на призрака, стоящего на страже у нашего поселка. Над ним яркой звездой сиял Свет – коричневый карлик, вращавшийся вокруг Солнца, а наш Мир занимал их точку Лагранжа. Свет был достаточно ярким, чтобы его было видно даже днем.

Я прошел мимо углей у Зии в очаге. По соседству был загон, где жила пара пушистых зеленых травоядных размером с обычную кошку, они подскочили к решетке, чтобы посмотреть на меня. Мерл был специалистом-животноводом, и они стали его экспериментом по одомашниванию. Венди назвала их фиппокотами в честь придуманного ею в детстве зверька с розовым носом и загнутым хвостом, хотя мне казалось, что они больше походили не на кошек, а на кроликов. Со временем мы создадим четкую таксономию представителей местной биологии. Мы все решили, что самого важного назовем в честь Стивленда Барра – первого нашего погибшего. Я намеревался дать имя пшенице.

Гран вышел из лаборатории, дошел до Снеговика, сорвал плод и отправился обратно. Похоже, он работал всю ночь – что не удивительно. За педантичность его прозвали Граммом.

Я прибавил шаг, чтобы догнать его.

– Завтрак? – спросил я.

Даже при этом слабом свете было видно, как у Грана покраснели глаза.

– Те плоды, которые вчера ели женщины, оказались ядовитыми. Плоды Снеговика – нет. Кажется. Раньше не были. Буду проверять.

– Я помогу.

В лаборатории Рамона сгорбилась у компьютера, ее нежное лицо осунулось. На столе неподвижно лежал фиппокот. На боку у него был длинный разрез, красная кровь ярко выделялась на зеленом мехе. Я поспешно отвел взгляд. Древесный сок – пожалуйста, но не кровь. Хорошо хоть мертвых женщин уже унесли.

– Я скормил Флаффи западный плод, чтобы посмотреть симптомы, – сказал Гран. – Он просто заснул. Паралич. Он не страдал. Хоть это хорошо.

– Что это за яд?

– Проверяем, – ответила Рамона.

– Вы кожуру тоже проверили? – спросил я. – Не только сок? Надо проверить мякоть, кожуру, всё.

– Мы просто измельчили плод целиком, – сказал Гран. – Даже мелкие семечки.

– Могу приготовить образец от Снеговика. Отдохните.

Вместо отдыха Гран стал осматривать мертвого фиппокота. Я сосредоточил взгляд на плоде, а когда образец был готов, Рамона уже успела получить результат.

– Тут новый алкалоид. В том плоде, который ты проверял две недели назад, Октаво, его не было. Вот оба списка. – К ее голосу с мощным лондонским акцентом постепенно возвращалась присущая ей бодрость. – Есть мелкие отличия, но вот это – значительное.

Мы все знали, что алкалоиды часто бывают лекарственными или даже токсичными. Я передал ей образец и отправился за новыми плодами к восточным зарослям в слабых лучах рассвета и в окружении утреннего щебета и жужжания. Я обдумывал то, как могут различаться эти плоды.

– У Снеговика этого алкалоида не было, – сообщила она, когда я вернулся. Она переключилась на другой экран. – Посмотри на структуру. Немного похожа на стрихнин, да?

– Надо проверить количество сахара и органелл.

Я потянулся за микроскопом.

Работая максимально быстро, уже через час, когда солнце взошло и осветило комнату, мы разобрались в случившемся. Я понял, что это я во всем виноват – и мне пришлось прекратить работу, опасаясь уронить и сломать какой-нибудь важный прибор. Паула пришла как раз в тот момент, когда я пытался все объяснить.