Транс - Виктор Поповичев

– Старатель?.. Из «Посоха»?.. Понятно! А я-то думаю, откуда такая роскошь! Может, и тамусом угостишь?

Он сбегал на кухню и притащил фирменную бутылочку с серебристой наклейкой в виде иероглифа. Отвернул пробку.

Я что-то сказал насчет своей зарплаты, которой едва хватило бы, чтоб купить две такие бутылочки. Поляков предложил не церемониться… Тамус я пил впервые.

– Теперь скажи, чем обязан твоей щедрости?

Он вдруг сник. Начал суетливо перекладывать стопку бумаги на столе. Для чего-то глянул на часы, погремел когтем в кружке. Опустился на колено и стал поправлять задник на домашней туфле.

Наконец встал и, тронув кончиками пальцев шляпу, которую так и не снял ни разу, сказал:

– Повесть у меня… Сам написал повесть. Она не совсем обычная. Но все правда. За каждое слово отвечаю. Посмотрел бы?

– Еще и спрашиваешь! – воскликнул я и несколько раз громко потянул ноздрями воздух… – Чувствуешь?.. Да я за твою услугу не только повесть, но и все, что еще напишешь, читать буду. И почту за честь! Гайморит – это такая сволочная болезнь, что не приведи Бог!..

– Так я тебе и с собой водички дам, – обрадовался Поляков. – А хочешь, ко мне приходи. Прямо свежака… Да твой гайморит – мелочь… Коготь демона и не то в два счета убирает. Так что приходи в любое время. – Он постучал костяшками пальцев по бочонку: – Пустой… Новой налью, чтоб денька три постояла, надежнее, когда с выдержкой.

Я ощутил желание посидеть за письменным столом. Вспомнилось, что надо доработать давно обещанную статью для областной газеты. Даже зуд в пальцах – работать, работать…

– Обязательно зайду, – сказал я, поднимаясь. – Прочитаю твою повесть и сразу к тебе.

Поляков вытащил из ящика письменного стола пухлую папку с голубыми тесемками. Протянул мне.

– Ты бы поправил… Чтоб пограмотней. Сам понимаешь, институтов не кончал.

– Сделаю, что смогу, будь спокоен… А если опять у меня через час-другой сопли потекут? Может такое быть?

– Не потекут. – Поляков подтолкнул меня к двери. – Твои болячки… Считай, что нет их больше. Еще два раза попьешь когтевой воды и вообще забудешь о всех болезнях.

– Твои бы слова да Богу в уста, – вздохнул я.

«А много, однако, бумаги исписал этот миллионер-старатель», – подумал я, шагая по улице.

Этим же вечером я развязал голубые тесемки и достал пачку листов из папки…

2

«В кафе „Посох", являющемся аппендицитом фармакологического кооператива, тусовались старатели. Они балдели, упиваясь тамусом, торчали от попсовой музыки. Метелки, похожие богатым прикидом на западных секс-звезд, толклись у стеклянных дверей, стараясь снять клиентов. Одна из таких, зыркая черными полтинниками и нервно перебирая желтые бусы, приблизилась ко мне и, давя косяка, улыбнулась.

– Возьми, бой, кайф на весь вечер гарантирую, – прошептала она, закогтив меня за рукав».

Прочитав несколько страничек рукописи, я взял карандаш, чистый лист бумаги и начал переводить творение Полякова на русский язык.

«По пятницам в кафе „Посох" собирались старатели. Они разговаривали о том о сем, слушали тихую музыку и пили тамус – напиток, напоминающий вкусом и цветом крепкий кофе. У стеклянных дверей этого заведения постоянно дежурили проститутки. Одна из них сейчас стояла у входа, смотрела на меня неестественно черными глазами и нервно перебирала пальцами янтарные бусы.

– Возьми, – прошептала она, дернув за рукав.

– В другой раз, – отмахнулся я и приложил к стеклу удостоверение старателя-профессионала.

– В пятницу заказано, – проворчал швейцар ринувшейся вслед за мной девице.

– Убери руку, пес, – прошептала она, умоляя меня взглядом. Было в ее лице что-то дикое, необузданное. – Пусти… Я с ним.

От нее пахло белладонной. Может…

– Не положено. – Швейцар разрешил мои сомнения – грубо толкнул черноглазую и захлопнул дверь. – А ты, Поляков, не торопись. Для тебя адрес имеется. А эта, – он кивнул на прилипшее к стеклу лицо, – не убежит. За добрую весть, так сказать…

Я сыпанул в его ладонь, отродясь не знавшую физического труда, щепоть мелочи.

– Значит, на мели, – вздохнул он и показал обладательнице янтарных бус, продолжавшей жаться к стеклу, кукиш.

В зале сидело десятка полтора «чижиков» – так называли старателей-наводчиков: в их обязанности входило отыскивание знахарок; они тянули через соломинку коктейли и лениво переговаривались. В дальнем углу я заметил приятеля и направился к нему, но официантка – Машка – остановила меня.

– Шеф интересуется, – сказала она, хитро прищурившись.

– Принеси хлеба с простоквашей, – попросил я и добавил, что всегда любил простоту эстонской кухни. – Или перловки со сливочным маслом и молоком. Жрать хочу.

– Любовь к простоте у тебя от безденежья, – усмехнулась она, гремя мелочью в кармане передника. – Слышала, как ты в Гатчине погулял… Ладно, – шепнула она, посерьезнев. – Адрес есть. Смотри не продешеви.

И ушла.

Вернулась через минуту и провела меня в кабинет директора. Сам председатель фармацевтического кооператива встретил меня у порога и провел под руку к столу, уставленному лакомствами: «пиппаркоок» – пышки со взбитыми сливками, «ежики» из печеночного паштета, тамус.

– Устраивайся, – сказал он, вытирая желтым шелковым платком лысину.

Видимо, от платка по кабинету распространился запах духов «Лима»; только тренированный нос старателя мог оценить работу чудодея-француза месье Лишара, догадавшегося использовать в парфюмерной промышленности лепестки фригийского розового василька.

Угощение строго соответствовало моему вкусу: значит, разговор серьезный. Очень хотелось есть, но я, сглотнув слюну, поднес ко рту бокал с тамусом, отпил глоток и блаженно прикрыл глаза.

– Старатель ты знатный, – сказал шеф, глядя поверх моей головы. – И дело для тебя… Хорошее дельце, интересное. Можем и аванс соответственный оформить, но… – Он долго жевал губами застрявшее во рту слово. – Ты ешь, ешь. – Он двинул ко мне тарелку с печеньем. – Для тебя же сготовлено.

Я взял шоколадное сердечко с белой глазурованной окантовкой, глотнул тамуса и вновь ощутил приятную свежесть во рту и голове. Печенье привезено от старого Соокмана, лучшего кулинара Таллинна. Только он знает секрет смешения имбиря, кардамона и муската, чтобы получился неповторимый букет, свойственный только этому печенью. Значит, подумал я, шеф кровно заинтересован в моем согласии, иначе зачем посылал гонца к Соокману.

– Тот, кто был у старухи в последний раз, получил мозговую травму. Правда, в этом есть и доля нашей вины: она письменно предупредила об отказе сотрудничать с нами… Жаль Дятла.