Транс - Виктор Поповичев

Милка сползала в палатку и вернулась с половинкой подмокшего батона и конвертом. Подкинули в костер сучьев и стали разглядывать снимки. Их было около десятка. На первом – грязная угловатая девчушка стояла на коленях и вместе с дворовым псом хлебала из его тарелки. Лица видно не было, но бросались в глаза босые и огромные, не соответствующие телу ступни. На втором снимке убогая была запечатлена во весь рост – на голове колтун, повязанный темной лентой, лицо обезображено гримасой боли, ибо чья-то злая рука выкручивала ухо страдалице… Затем мы увидели Валентину в позе, о которой рассказывал нам Василий, – голый зад, обращенный в сторону скалящего зубы парня в ватнике; Валентина, поддерживая поднятое к груди платке, повернута лицом к крыльцу, на котором стоял дед в картузе и с цигаркой во рту. Потом мы долго разглядывали Валентину, снятую во время еды, – она сидела за столом, уставившись в объектив пустыми глазами, ни единой мысли не читалось в ее глазах.

– На ночь только смотреть. – Милка зябко поежилась, придвинулась ко мне ближе. – Ну и харя!

Я перелистнул стопку фотографий и наконец глянул на убогую, снятую после излечения.

Архелая-Анна не могла намеренно калечить Дятла. Может быть, произошло недоразумение… С другой стороны, если она экспериментирует, творя дьявольские микстуры, на ком проверяет?.. На себе?.. Собак у нее нет, разве что куры…

– Не такая она и красавица. – Милка протянула мне снимок девушки в подвенечном платье.

Конечно, эту Валентину ни в коей мере не сравнить с той, что показывала зад парню в ватнике, но и красавицей назвать нельзя. Однако и не дурнушка – макияж сделан опытным косметологом, выступающие ключицы хорошо сочетались с пышной грудью. Было в бывшей сумасшедшей что-то от кустодиевских Венер. Но… При внимательном рассмотрении можно было заметить следы перенесенной болезни: взгляд Валентины все еще хранил пустоту, в которой только-только зарождалась осмысленность, правда этот блик разума делал лицо девушки несколько загадочным и привлекательным, но и напряженным, словно она стеснялась объектива. Однако… Жила, жила в кромешной тьме и вдруг вышла на яркое солнце.

– Кстати, платье на ней импортное. Я видела такое на своей подруге… Жених-то ее – орел. Интересно, а знает он про демонстрацию голого зада и лакание из псовой тарелки?

– Страшно подумать, если узнает. Такие же фотографии мог заполучить и он.

«Чертовски сложная жизнь предстоит этой паре, – подумал я, проникаясь жалостью к людям в свадебных одеждах. – Старуха научилась пользоваться тем, чего не знает нынешняя наука. На ее участке растет сырье для мощнейших транквилизаторов. У нее нет лаборатории, приборов, но она творит свои микстуры. Добра ли ворожея? Или зла? Случай с Дятлом говорит – зла, с Валентиной – добра».

– Прежде чем есть и пить у старухи, осмотримся. Не будем уподобляться Дятлу, хватанувшему ее пойла… И придем к ней как муж и жена…

– Согласна делить с тобой постель по доброй воле и без обязательств, хотя… – Милка прикусила язык, посмотрела на меня дерзко, с вызовом.

– Если бы только знать, за что старуха наказала Дятла.

– Может быть, он выдумал все? Прикинулся чокнутым, чтоб «Посох» ему квартиру дал, пенсию? – предположила Милка.

– Очень и очень сомнительно. Он прекрасно знал! адрес стоит много больше квартиры и пенсии. У меня есть версия, но есть и риск… Вот если бы ты согласилась уехать домой…

– Хватит меня стращать, Поляков. К тому же у меня такое чувство, что кто-то подталкивает меня к тебе, единственному нужному мне мужчине. Клянусь, иногда перед сном я уговаривала все свои чувства, интуицию помочь мне не пройти мимо человека, которому я всю Себя, каждую клеточку…

И она завелась, как тогда, у дорожного кафе. Вновь упоминание о черством отношении отца к самостоятельной и умной дочери, об ущемителях воли и свободы. Правда, ко всему этому сейчас примешались рассуждения о любви: если я правильно понял, Милка… влюбилась, что ли… в меня.

– Послушай, – прервал я ее, – Делюсь с тобой. Ты уже почти все знаешь о деле. Теперь представь, что у старухи есть интересы. Страшные интересы, которые она оберегает. Представь, например, что она знает способ приготовления нового, дешевого наркотика, нужного ей для лечения какой-либо болезни, а может, и для чего-то другого, пусть даже для наживы, обогащения. А Дятел вдруг узнал о темной стороне старухиных дел. Как ей тогда действовать? Убрать свидетеля.

– А как же с Валентиной? – возразила Милка.

– Постой… А если Дятел сам решил наладить наркотический бизнес, но старуха узнала и наказала его… Согласись, нет оснований обвинять Дятла, как и ворожею. Если я хоть на шаг близок к истине, тебе не стоит ввязываться в это дело.

– Я останусь с тобой. Кончим об этом… Тот парень, что похож на покойника, не наркоман?

– Давай рассуждать… Она готовит наркотик для продажи, – значит, она заинтересована в большем количестве клиентов. Зачем ей лечить их?.. Но она знахарка. Ей интересно вылечить наркомана – состоятельные родители много дадут за избавление сына или дочери от такой заразы. Верно?.. Дятел мог бы быть подопытным кроликом. Тогда и мы рискуем попасть в тот же разряд.

Честно говоря, мне не хотелось, чтоб Милена меня покинула. Свыкшийся с ее присутствием, я чувствовал себя увереннее. Но опасность непредвиденного пугала меня. Почему старуха запретила «Посоху» присылать своих представителей?.. Милена насаживала на веточки колбасу и жарила ее на костре. А если эта девушка… Даже подумать страшно, что по моей вине она может стать калекой.

Мы ели колбасу с черствым хлебом. Вскоре заговорили о старательских делах, о проблемах школьного воспитания – известие о том, что Милена учится в педагогическом институте, ошарашило меня, – о всяком разном.

– Представляешь, сидит эдакая дама, умудренная годами – седина, умные глаза, – и говорит об этике семейных взаимоотношений. Причем примеры приводит: Ромео и Джульетта, герцог Бэкингем… а половина девчонок из нашего класса уже аборты делала, трое точно не могли сказать, от кого именно, со счету сбились… А им про светлую любовь вдалбливают в конце десятого класса. Признанный педагог, – Милка назвала фамилию авторитетного педагога, чем вызвала мое удивление, – учит не заострять сексуальных вопросов в раннем возрасте: собакам, дескать, лекций о технике секса не читают, но настает время – и они знают, что надо делать и как…

Я слушал ее и думал: входит ли она в число тех, кто делал аборт?.. Вот она отругала Макаренко, куснула Ушинского. Но когда заговорила о древнегреческих стоиках, я вовсе растерялся. Никак не мог предположить, что она, совсем недавно плескавшаяся голышом в озере, способна размышлять над проблемами нравственности, да еще с привлечением таких авторитетов.