История Фрэнка - Эрик Нёхофф

Вдруг Нэнси заявила, что беременна. И должна остаться дома. Фрэнк облегченно вздохнул. Ему совсем не улыбалась перспектива во время поездок иметь под боком жену. При рождении дочери Нэнси 8 июня 1940 года его не было. Сценарий до мелочей повторился и при рождении сына Фрэнка в 1943-м. А вот когда в 1949 году родилась Тина — о, чудо! — он все-таки присутствовал. Ничто не могло встать у него на пути —даже роды.

Фрэнк Синатра окончательно пересек Гудзон. Но одного Манхэттена ему было мало. Больше он уже не остановится.

Свадебное путешествие в Нью-Йорк в 1991 году. Автострада пересекала Бронкс. Шофер лимузина повернулся к нам, обвел рукой окрестности и сказал:

— Мы в самом дерьме.

Вдруг из динамиков послышался голос Синатры. Голос шофера изменился:

— Фрэнки!

Я забыл название песни, но прекрасно помню то уважение, ту зачарованность, что сквозили в словах парня за рулем. В тот день я понял, что для американцев Синатра — не просто певец: он помогал им жить совсем другой жизнью.

Гарри Джеймс был хорошим игроком. Несмотря на контракт, он отпустил Фрэнка через полгода. Хозяин оркестра порвал бумаги и пожелал ему удачи. Стоя на тротуаре рядом со своим чемоданом, Фрэнк смотрел на уезжавший автомобиль. Для него это все же что-то значило. Слезы навертывались на глаза. Над рынком валил снег.

Фрэнк поступил в оркестр Томми Дорси — самый модный из биг-бэндов. Синатра сразу заметил, что Дорси играет на тромбоне так, будто никогда не набирает в грудь воздух. Как же ему это удается? Фрэнк не спускал с него глаз. На самом деле, Дорси вдыхал через маленькое отверстие, которое оставлял в уголке рта. Синатра стал делать то же самое со своим голосом. И жизнь его мгновенно изменилась. С пробитой барабанной перепонкой, не умея прочесть ни одной ноты, он стал пользоваться голосом, как инструментом. Ведь до этого еще нужно додуматься. Синатру пока не знали, а он учитывал все сразу.

Поскольку речь о дыхании, он стал ходить в бассейн. Чтобы разработать легкие, держать ноту как можно дольше, почти до предела возможности, Фрэнк начал тренироваться, словно олимпийский чемпион. Без устали он проплывал целый бассейн на одном вдохе. Затем еще раз, и еще, вот так. Легкие в его груди начали расти. Пение, согласно Синатре, не должно сильно отличаться от литературы по версии Фицджеральда: «Работа каждого хорошего писателя — это плавание под водой на одном дыхании». В этой дисциплине он стал непобедим. Никто не мог понять, зачем он проводит столько времени в парах хлорки. Без сомнения, всем готовился сюрприз. В себе же он находил столько сил, энергии и желания, что сам поражался.

Синатра был очень конкретным: ни один соперник ему и в подметки не годился. Но за всей видимой непринужденностью скрывались часы сумасшедшей работы и упрямой веры в свое предназначение. Репетиции следовали одна за другой. Ну, еще разок сначала! Фрэнк хотел все довести до совершенства. Еще раз. Обещаю, на этот раз — последний. Он стал тенью Томми Дорси. Он никому ничего не говорил, но уже решил стать лучшим. И он приложит к этому все свои силы. Они еще увидят.

Фрэнк следовал примеру Бинга Кросби. В обольщении он был неистов. Здоровался, улыбался, давал автографы. Иногда носил канотье. Не расставался с галстуком-бабочкой. И шлифовал свой полный очарования голос. У него был особенный диапазон. Между строк пробивалось его либидо. Его тексты не оставляли равнодушными, они флиртовали, ласкали, завоевывали. Его поклонницы не могли ошибиться. Сиденья кресел на балконах были мокрыми. Ностальгия в его песнях убивала на месте и раздирала душу, когда ничто больше не удается, и вы уже не можете поверить в то, что с вами происходит. Да что там песни; так, некое расплывчатое чувство, телефонный звонок издалека, опустошенное сердце. У него была непогрешимая техника: почти разрыдаться, но вовремя остановиться, чтобы плакали они. Он говорил с ними тоном человека, прожившего тысячу жизней, пережившего множество испытаний и вышедшего из них с военными почестями. Его ранами восхищались. Раны дополняли его образ. Но сам он не особо ими гордился. Его иллюзии растоптали ногами, но он никогда в этом бы не сознался. Лучше сдохнуть на месте. Он держался очень уверенно. И не настаивайте. Или вы хотите, чтобы я сломал вам берцовую кость? Выпустил вам пулю в коленную чашечку? Вы действительно этого хотите?

Вот увидите. Он непременно станет самым великим. Парнишка из Хобокена будет пожимать руки президентам, спать с самыми красивыми в мире звездами. Он будет делать все, что захочет. Паршивый итальяшка еще всех сделает.

Он обладал какой-то магией. Стоило только щелкнуть пальцами, и девчонки падали к его ногам. Не просто же так его прозвали «Swoonatra»[2]. Выходя из-за кулис, он взмахивал зажженной сигаретой, и начиналась истерия. В рядах между креслами пожарники подбирали упавших в обморок девчонок. Может возникнуть вопрос: а что все они понимали в Синатре? Ведь он обращался к мужчинам. Его песни были странными. В них обо всем говорилось лишь намеками. Но они обладали странной властью, вызывали желание отправиться в путешествие, подарить незнакомке браслет от «Тиффани», все бросить, начать с нуля, сесть на ближайший самолет, летящий неизвестно куда, сказав, что жизнь — достойный сожаления бордель. И в то же время песни его были сотканы из одиночества и отчаяния. Они звучали, как главы из романа «Ночь нежна». В них сквозили муки совести и беспокойство. Самый великолепный эстрадный певец всех времен был маньяком и мучился депрессиями. Его нужно слушать спокойно, «под бутылочку», когда дети уже легли спать, а жена смотрит в соседней комнате телевизор. К полуночи, когда отзвучит комплект из пяти компакт-дисков, а бутылка бурбона опустеет наполовину, вы уже не будете думать о том, что готовит вам завтрашний день. Просто вы заняты поиском смысла жизни. И если кто-нибудь способен помочь вам в этом деле, это может быть только Синатра, разве нет?

В каком-то смысле, хорошо, что мы не открыли Синатру раньше. Наша «гамма-ГТ»[3] тогда бы точно превысила среднюю величину, рекомендуемую медиками. В двадцать лет мы не способны вусмерть напиваться из-за Блондэна и Фицджеральда. Это значило бы выбрать легкий путь. Сначала опьянение — талант придет позже. Если бы Фрэнки присоединился к какой-нибудь банде, вот это были бы дела. Это как смешать «Джек Дэниэлс» с шампанским. К черту такие смеси. Поп-музыка, как минимум, избавила нас от этого. Нужно отдать ей за это должное.

Родившись с голосом ангела, он погрузился на самое дно общества, где голос приобрел гламурный блеск. Клёво, да-да, хлопать по плечу гангстеров. Клёво называть на «ты» крупных шишек из мафии. Здорово оказывать им мелкие услуги — из серии предложений, от которых нельзя отказаться: например, перевезти чемоданы, набитые деньгами, на Кубу или нанести визит Лаки Лучано. Стены казино обиты золотом. Тридцать пять градусов в тени. Женщины выставляют себя напоказ. Когда агенты ФБР спросили его, что он делал в Гаване, он ответил: «Я искал солнца». Очень хорошо, Фрэнки. Хороший мальчик. Лифт отправлен, можно не волноваться. А Фрэнк и не волновался. Только глаза его блестели все жестче и жестче.

Конечно же, все это не могло не волновать. Все это было не так просто. Различные проходимцы требовали, чтобы он появлялся в их клубах — как им отказать? Вы не знаете этих парней, их методы, эту их способность оставлять выбор и угрожать одновременно. Бррр. Все кабаре страны принадлежали им. Все — и Дин, и Джерри, все — выступали в «Клубе 500» Тощего д’Амато в Атлантик-Сити. Фрэнк вырос там. Вместе с Долли он прошел хорошую школу. Все эти шашли-машли, он к ним привык. Его научили не замечать происходящего вокруг. В конце концов, бесплатно петь для всех этих шишек — еще не конец света. Он делал это всю жизнь. Эту привычку он усвоил. По правде говоря, ему нравилось быть на них похожим. Водиться с подонками — значит, завоевывать новые привилегии. Контакты с опасными и влиятельными личностями невообразимо возбуждали его. С ними власть становилась чем-то осязаемым. Их мир — улучшенная версия внешнего мира. Они покупали молчание официальных лиц, отправляли эмиссаров на Багамы.

В их обществе Фрэнк выпячивал грудь. И это ему нравилось, да. Он любил себя показывать. 11 февраля 1947 года его сфотографировали в Гаване в компании Лаки Лучано и его приспешников. Это было тяжело. Что он на самом деле делал в отеле «Насьональ»? Действительно ли он таскал им чемодан с двумя миллионами долларов? Этот эпизод словно приклеится к нему. Хулители наперегонки ему об этом напоминали. Защита Синатры: Вы знаете, сколько это весит — два миллиона долларов мелкими купюрами? Вы полагаете, это можно унести в кейсе? Полицейские всегда ставили ему в вину мелкие технические детали. Вопросы лились дождем. Никакого желания разговаривать о работе с этими типами.