Карьера подпольщика (Повесть из революционного прошлого) - Семён Филиппович Васильченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он поэтому старался не глядеть ни на сидевшего на пороге сына, ни на то варево — постную похлебку, которую вся семья хлебала из одной миски, и запах которой соблазнял только сонмы жужжавших по всем комнатам и двору мух.
Только тринадцатилетняя девочка внесла некоторое оживление, сообщив, что она была у подруги и та рассказывает, что на шерстяной мойке набирают детишек для раскладки шерсти на лугу и платят за это по двадцать копеек в день. Нюра скромно сказала, что она хочет итти зарабатывать, что сможет, так как дома все равно ничего не делает.
Никто девочке ничего не ответил, но и отец и мать почувствовали, как облегчающая горе новость заставила у них что-то подступить к горлу.
Когда поели, вопрос о Мотьке так и остался нерешенным. Мать еще раз позвала мальчика поесть похлебки. У Мотьки навернулись на глаза слезы, но он ничего не сказал и разобиженно вышел на двор.
— Придется пойти еще раз к учителю, — сказал матери отец. —Может быть чем-нибудь отработаю ему.
— Иди, Максимович. Без путей мальчик останется, если будет думать, что он хотел учиться, а мы до ума его не довели. Для них ведь и живем только.
— Да для них же, репяхи мужицкие. Сдохнем без хлеба, да зато корить не будут, если вырастут. А то и умрем — путного не услышим даже от детей.
И Максимович стал заправлять фонарь, чтобы быть готовым к следующему дежурству.
* *
*
Мотька тоже работал несколько дней на шерстяной фабрике. Для Кавалерской детворы это была самая веселая работа. Она производилась на открытом воздухе, под летним солнцепеком и выражалась в том, что детишки раскладывали промытые серой и щелоками клочья шерсти на травянистом грунте луга или на специальных помостах для сушки, перекладывали их здесь по нескольку раз, переносили с места на место. От зари до зари под управлением казачки, бабки Марьи — команда детишек в несколько десятков душ носилась по территории шерстомойки на берегу Дона, столько же дебоширничая друг с другом, сколько и балуясь шерстяными ворохами.
Работа в поле, среди оравы других ребят, казалась Мотьке настоящим раздольем. Но он, проработав там всего несколько дней, напроказил так, что о дальнейшей его возможности пребывания на мойке не могло быть и речи.
В самом предприятии, работавшем на заграничный рынок, основная работа производилась более взрослой, нежели Мотька и вся детвора, беднотой.
Прежде всего тут производилось мытье шерсти в кадках и чанах с серой и щелоками. Им было занято несколько мужчин и женщин. Это была тяжелая и вредная работа.
Затем промывка шерсти на берегу реки на специальном помосте. Работа тоже тяжелая, которую выполняли пожилые женщины. Сюда шерсть поступала с чанов и кадок, а отсюда шла для просушки. Затем начиналась очистка сухой шерсти от репейника и мусора, не разъедавшегося щелоками. Сортировка. Все это делали уже девушки. Самой привилегированной работой считалась выборка репейника с цельных овчин шерсти, с так-называемых руно. Эта работа оплачивалась лучше всякой другой; ее производило десятка полтора стоявших в два ряда друг против друга по деревянному сараю девушек.
Администрацию фабрики составлял управляющий, его помощник и два приказчика. Они были владыками тех двух сотен работниц, которые заняты были в предприятии. Все они были молодыми недоучками, ограниченно-самодовольными бабниками, не исключая и женатого управляющего, жившего с семьей тут же при мойке.
И население Кавалерки, и детвора, работавшая на мойке, сплетничала о том, что все пятнадцать девушек, стоявших на чистке овчинных руно, были по очереди любовницами приказчиков и управляющего. Эти пятнадцать были, отобранные из среды остальных поденщиц, соблазненные легкой работой и недурным относительно заработком. За то мужская часть Кавалерки не выносила администрацию мойки; и ни приказчики, ни управляющий на Кавалерку никогда не рисковали показываться, чтобы не подвергнуться нападению здешней мстительной ревнивой молодежи.
Мотька в первый же день работы удостоился оплеухи от красивой большеглазой рунщицы, Лизы Суржиной, когда задел ее, пробегая через сарай.
Он несся с «подушкой» шерсти на спине. Так назывался тючек из нескольких овчин, в которые было завернуто фунтов двадцать шерсти. Впереди и сзади Мотьки бежала гуськом с такими же тючками вереница кавалерских, гниловских и темерницких ребят и девочек. Бежали они между двумя рядами рунщиц.
Лиза Суржина тряхнула руном под ноги Федьке Штукатурщикову, бежавшему впереди Мотьки, и тот растянулся с своей ношей. Споткнувшись об него, шлепнулся и Мотька.
В то время, как другие ребята со смехом побежали мимо, а Федька озабоченно подбирал рассыпавшуюся шерсть, стараясь сделать это быстрее — чтоб не заметил приказчик, Мотька азартно уставился на ехидную Лизку и, не разгибая спины от тючка, над которым стоял, бросил ей:
— Лучше управляющего брыкни, когда поедете кататься где-нибудь. Азовская шлюпочка!
Это было кавалерское прозвище Лизы Суржиной.
— Ах ты, мерзавец!
Мотька схватился за тючек, но вспыхнувшая рунщица настигла его и начала дубасить.
Мотька, нагруженный «подушкой», не мог даже сопротивляться, и Лизка колотила его под общий хохот девиц рунщиц, пока ему, наконец, не удалось ускользнуть.
Мотька решил отомстить высокомерной красавице в ближайшее же время.
Случай скоро представился. Однажды, балуясь во дворе во время обеденного перерыва, Мотька увидел как Суржина прокрадывалась в дом управляющего с заднего крыльца. На пороге ее уже ждал управляющий.
Тут же Мотька увидел в садике и жену управляющего, беспечно наслаждавшуюся на вольном воздухе кофеем, в то время, как нянька играла возле с детьми. Очевидно, управляющий устраивал свидание на глазах у своей жены.
В одну секунду Мотька оценил положение. Он бросил вырезывать на деревянном столбе свое имя, чем занимался до сих пор и вскочил на ноги.
— Вор, вор, полез в окно! — закричал он, привлекая внимание и баловавшихся в разных местах ребятишек, и жены управляющего.
