Хамелеон 4 (СИ) - Буланов Константин Николаевич

Впрочем, сыплющиеся на его бедовую голову сюрпризы даже не думали заканчиваться. Стоило ему только уверовать в выданную Всевышним миссию, как на пути к «возвышению и спасению» он тут же споткнулся о бросившиеся в глаза реалии настоящего. Даты на окружающих его со всех сторон газетах и на обнаруженных в кошельке деньгах уж точно никак не соответствовали 1929-му году. Червонцы разного номинала несли на себе цифру 1937, а присутствовавшие тут же рубли и вовсе — 1938, что явно означало год их выпуска. Копейки также оказались отчеканены в 30-х годах XX века. В тех самых годах, о которых он не знал практически ничего! Посмотрев же, наконец, на страничку висящего у входной двери отрывного календаря, «божий посланец» узнал и точную дату своего «пробуждения» в своём же теле — 1 августа 1938 года.

— Н-да, недаром в народе говорят, что понедельник — день тяжелый, — пошкрябал пятерней свой затылок Геркан, определившись, и с датой, и с днем недели. — Надо бы, наверное, повременить с решением бежать в НКВД. Там ведь всё еще Ежов всем заправляет. Этот враг народа! — Та информация, что легла к нему в голову, естественно, уже не отражала в полной мере ситуацию ныне творившуюся, как в СССР, так и в мире. Общая тенденция скатывания ко Второй Мировой Войне, конечно же, сохранялась. Вот только ряд стран, из-за его вмешательства, продвигались к ней уже по несколько иным «тропинкам», чего краском пока не ведал совершенно. Как не ведал он и о нынешней судьбе Ежова, уже переведенного на должность наркома водного транспорта. Зато при этом точно знал, что совсем скоро его самого арестуют и выпустят лишь в середине следующего года, сняв все обвинения, но порушив-таки армейскую карьеру, — именно таковой была его личная судьба в изначальном, неизменном, мире. — А допустить такое он никак не мог! Ведь времени до той же войны с Финляндией оставалось всего ничего! Из-за решетки же он вряд ли мог хоть как-нибудь помочь стране. Да и себе тоже. Что-что, а позволять уничтожать свою выстраданную карьеру каким-то там тупым чекистам, которых очень скоро самих поставят к стенке их же сменщики, Александр не собирался. — И что, тогда, мне делать? Как мне быть? — изрядно пригорюнившись, присел он на имевшуюся в доме лавку, да начал думу думать. Вот только он забыл одно золотое правило — «Человек предполагает, а Бог располагает». В его же случае, уже совсем скоро рукой Всевышнего выпадет послужить какому-то оставшемуся для краскома безвестным грабителю. Подкравшись со спины, тот огреет вышедшего за продуктами «спасителя человечества» по голове, да стащит у того все деньги с документами вместе с приглянувшимся пиджаком и ботинками. А дальше — милиция, скорая помощь и НКВД.

— Что нам известно на этот момент по делу Геркана? — пыхая для разнообразия не трубкой, а папиросой, поинтересовался Иосиф Виссарионович у прибывшего к нему на срочный доклад Берии. Всё же не каждый день из мертвых восстают красные командиры такой величины! Да и вообще люди, считавшиеся прежде погибшими.

— Перво-наперво, должен отметить, что проведенное медицинское освидетельствование показало, что гражданин, назвавшийся Александром Морициевичем Герканом, действительно является тем, за кого себя выдает. Все шрамы, что отмечены в его медицинской карте, находятся на своих местах и соответствуют своим описаниям. Группа крови также совпадает с указанной в личном деле. Так что это точно не двойник. Да и опознали его все, кто прежде был знаком с заместителем начальника АБТУ и находятся сейчас в Ленинграде. Только вот он со своей стороны узнал далеко не всех. Лишь тех, с кем был знаком до 1 августа 1929 года.

— Откуда такая точная дата? Он, что, с кем-то познакомился именно в этот день? — поинтересовался Сталин, не желающий упускать в этом деле ни одной мелочи.

— Эту дату назвал нам комбриг Киселев Михаил Сергеевич, исполняющий обязанности командира 2-ой тяжелой танковой дивизии Ленинградского ВО[1], — тяжелых танков в ней, конечно, уже не было, но прежнее название сохранилось, — который знал Геркана еще с 1926 года, и вместе с которым служил в 3-ем отдельном танковом полку, здесь, в Москве. Дело в том, что последнее, о чём помнит гражданин Геркан, — это как он забирается на корпус старого английского танка, чтобы провести его технический смотр и при этом поскальзывается. Такой случай в его прошлом действительно имел место быть именно 1 августа 1929 года. Он тогда получил закрытую черепно-мозговую травму и две недели провел в госпитале.

— Да, не везет Геркану с головой. Вечно она у него страдает. То пуля, то с танка сверзится, то… А в этот-то раз что случилось? — вчера ему лишь сообщили, что в Ленинграде обнаружился живой, хоть и не совсем здоровый, бывший заместитель начальника Автобронетанкового управления. Тот, кого все полагали погибшим чуть ли не полгода назад в Испании. Но вот подробностей его обнаружения доселе не было известно.

— Судя по характеру полученных им травм, ударили сзади каким-то твердым и тяжелым предметом с прямыми углами, скорее всего кирпичом, — даже не сверяясь со своими записями, тут же ответил Берия. — Только это еще не всё. Похоже, что не только вчера, но и вообще в последнее время свою голову он сберечь не смог. Помимо травмы, полученной при ограблении, медики выявили у него остаточные следы еще нескольких, заработанных относительно недавно повреждений, как головы, так и всего тела. Проведенное рентгеноскопическое исследование показало наличие зарастающих трещин в трех ребрах.

— И какой из этого мы можем сделать вывод? — с хорошо читаемым вопросом в глазах воззрился «друг всех физкультурников» на наркома внутренних дел.

— В промежутке двух-трех недель назад он, либо попал в какую-то аварию, либо подвергался иному физическому воздействию, — очень так витиевато завершил своё короткое пояснение глава НКВД.

— Били? — сощурив глаза, прямо спросил Сталин, не удовлетворившись услышанным.

— Не исключено, — кивнул головой, не ставший отводить взгляда Лаврентий Павлович. — Следы слишком старые, слишком хорошо поджили, чтобы можно было сказать точно. Но если и били, то очень аккуратно. Со знанием дела. Явно старались не оставить на лице и прочих открытых участках тела хорошо заметных следов. Что нос, что зубы, целы. А вот в районе правой почки и печени гематомы были солидных размеров.

— Зацепки какие-нибудь есть? — вновь недовольно пыхнув очередной порцией табачного дыма, решил ускорить повествование Сталин. — Кстати, почему решили, что его в Ленинграде именно ограбили?

— Работаем, товарищ Сталин. Проверяем всю округу. Должен же он был там как-то появиться! — А что еще мог ответить на поставленный вопрос нарком внутренних дел, который только по приходящим от ленинградских подчиненных телеграммам и мог судить о ходе этого дела? — Что же касается нашего предположения об ограблении. Так с него явно сняли пиджак и обувь, а также вывернули карманы брюк. Не исключено что и поклажу украли, если у него имелось что с собой.

— Хорошо. Работайте. Но докладывай мне каждый день! Даже если новостей нет. Не в первый раз он теряет память от травмы головы, — удивил Сталин знанием данного факта своего посетителя. — И в первый раз её возврат очень неплохо сыграл нам на руку. Доказать тогда он ничего не мог, но подсказал, куда и за кем необходимо пристально смотреть.

— Мне надо что-то знать? — продемонстрировал не полную осведомленность насчет личности обсуждаемого человека Берия.

— Его и Калиновского когда-то пытались вербовать Тухачевский с Халепским, — не стал скрывать Иосиф Виссарионович процесс становления обсуждаемой персоны именно его человеком. — Калиновский тогда умер. Официально — вследствие болезни сердца. Геркану же выстрелили в голову. Официально — какой-то рецидивист. А вот не официально, именно Геркан был одним из тех, кто поведал мне о намерениях Тухачевского, заодно расписав те немногие крохи плана военного переворота, с которыми он оказался ознакомлен. А также именно Геркан застрелил Халепского. Вроде как при самообороне, когда тот попытался убить нашего танкиста. После всего этого я приблизил его к себе. И он всякий раз оправдывал возлагаемые на него надежды. Я и в Испанию-то его отправил, чтобы уберечь доверенного человека и добротного специалиста своего дела от возможных эксцессов. Планировал вернуть его после того, как ты встанешь во главе НКВД. Не успел! Похоже, его там всё же достали! Но кто? И почему именно его? И зачем привезли обратно в Союз? Видишь, сколько у меня имеется вопросов, на которые я ожидаю услышать от тебя ответы?