Сказки для горчичников - Веркор

Крестьяне возделывали крохотные клочки земли; повсюду высились огромные густые леса, настоящие дебри, в которых водились волки, медведи и другие свирепые звери, а также, как поговаривали, многоголовые гидры и многохвостые драконы. Больших дорог еще не прокладывали, а на узких проселках попадались такие колдобины, что телеги то и дело увязали в грязи. Вдобавок страну без конца опустошали войны, которые сеньоры вели друг против друга, и нищета от этого становилась все больше и больше. Горели деревни, люди убивали друг друга, а когда войны кончались, шайки разбойников рыскали по полям в поисках наживы; солдаты же, покинутые на произвол судьбы, выкручивались, как могли, чтобы раздобыть кусок хлеба.

Таковы были те времена, о которых я хочу тебе поведать. Нынче, отдыхая в деревне, ты живешь в красивом доме, среди распаханных земель, ухоженных огородов или цветущих садов. Тогда же ты оказался бы среди немногочисленных домиков под соломенными крышами, в окружении скудных полей, за которыми сразу же начинались непроходимые леса. Если ты отважный охотник, то нашел бы там множество кабанов, медведей, лис, волков, благородных оленей, косуль и других животных. Но еще неизвестно, вернулся бы ты с охоты целым и невредимым.

В таких-то местах, затерянных среди темных гор, холмов, поросших кустарником, пустынных каменистых плоскогорий, сумрачных лесов и непроходимых болот, которые протянулись между Бургундией и Аквитанией, и приютился хутор, где жили Альберик, Ульрик, Людовик и их старая матушка Батильда. Каждый из них жил отдельно, и стояло на хуторе как раз четыре дома. В центре — самый просторный — дом Батильды, а напротив него, полукругом, — дома ее сыновей.

Братья уже были взрослыми и дорожили своей независимостью. Это не мешало им крепко дружить, нежно любить матушку и что ни день навещать друг друга. Старший, самый сильный, ковал железо; средний — медь; младший выплавлял олово.

Старая Батильда уже давно овдовела. Много лет назад она вышла замуж за одного из здешних дворян, который потом погиб на войне. И поскольку история ее замужества сама по себе довольно необычна, то я расскажу ее, прежде чем приступлю к приключениям Альберика, Ульрика и Людовика.

В то время Батильде шел девятнадцатый год. Отец ее был небогат. Однако он вел происхождение от бургундов и был настоящим бароном.

За добрую службу король Гундагар пожаловал ему одно из своих поместий, но такое крошечное, что на доходы с него было не прожить; к тому же за каждый клочок своей земли барону приходилось бесконечно воевать с окрестными сеньорами, отчего он разорялся еще больше. Так что не только добрые феи навещали маленькую Батильду, когда та лежала в колыбели. Были среди них и зловредные. И вот однажды — малышке минуло в ту пору несколько месяцев — родители заметили, что она ничего не слышит. А в те времена уж если кто рождался глухим, поноволе должен был остаться на всю жизнь и немым; тогда еще не умели обучать таких людей речи (специальных-то школ, как сейчас, и в помине не было!). Самое большое, что было дано Батильде, — разбирать по губам, о чем идет речь; но отвечать она могла только жестами. Девочка росла в странном мире без звуков, слов, музыки, без птичьего пения. И все же музыки ей хватало: музыкой стали для нее цвета и краски; это было то, что она слышала, так сказать, глазами. А глаза у нее были такие большие и зеленые, что приводили в восхищение каждого, кто бы на нее ни посмотрел.

Глаза эти лучились добротой и умом. И люди жалели девочку от всей души.

Однажды, когда Батильда, совсем еще юная, гуляла по саду, разбитому в замке, мать заметила, что она рвет цветы, но не собирает их в букеты. Девочка раскладывала цветы по земле, подбирая по цвету, однако не голубые с голубыми, желтые с желтыми или красные с красными; наоборот, она так удивительно гармонично смешивала цвета, что, казалось, и вправду возникает музыка. Мать Батильды была потрясена увиденным и, решив, что у дочери глаза и душа художника, купила ей разноцветную шерсть, большой ткацкий станок и обратилась к лучшему ковровому мастеру в их округе, пообещав, что не постоит за расходами, лишь бы он обучил девочку всем тайнам своего ремесла. И самом деле, та схватывала на лету любую премудрость ткацкой работы. И вскоре ее ковры по красоте расцветки и выдумке стали превосходить ковры ее учителя. О Батильде заговорили.

Отовсюду приходили люди, чтобы взглянуть ни ее искусство. Богатые соседи — те, с кеми барон жил в мире, — хотели украсить ее коврами стены своих замков. Взамен они предлагали посуду из позолоченного серебра, золотые чаши, серебряные кувшины для воды и драгоценные камни. Судьба улыбнулась барону благодаря мастерству его дочери. И все же тоска не покидала его; он не сомневался, что дочь останется одинокой вопреки таланту и красоте: кто же захочет взять в жены глухонемую девушку?

Севернее их замка жил один сеньор со своим сыном. У них тоже было большое горе. Однажды, во время охоты на лис, пятнадцатилетний мальчик неудачно упал с лошади, ударился головой о пень — и вскоре ослеп. Юношу звали Жоффруа. Он всегда любил музыку, а после несчастья она стала единственной отрадой его жизни; он играл на разных инструментах и напевал мягким баритоном чувствительные и грустные песни, которые сам же и сочинял. Слава об этих песнях разнеслась по окрестностям, и многие знатные дамы заглядывали в замок послушать певца; барышни вздыхали, глядя на его прекрасное лицо, — но что же поделать, если он слеп?

От людей, ездивших и полюбоваться мастерством Батильды, и послушать его собственные песни, Жоффруа все чаще слышал о молодой ковровщице; и столько добрых слов было сказано о ее красоте и таланте, и столько было говорено о ее несчастье, что сердце юноши дрогнуло. Да, сейчас он слеп, но до пятнадцати лет успел насмотреться на всякие чудеса природы, и когда ему описывали ковры Батильды, юноше они представлялись верхом совершенства. День ото дня он все больше надеялся — и все больше отчаивался: он понимал, что вместе с любовью в его сердце стучится страдание. И вправду, если представить, что в один прекрасный день они бы встретились, то Жоффруа не смог бы увидеть юную мастерицу; Батильда же, напротив, прекрасно сумела бы разглядеть юного певца, но не услышала бы его; он же, в свой черед, услышал бы даже шепот ее губ, но она — то была немой! Так что никогда они не сумели бы заговорить друг с другом и, стало быть, узнать друг друга. Они навсегда остались бы чужими людьми, даже если бы поженились.

Тщетные мечты! И он угасал от печали.

Несмотря на свою беду, Жоффруа любил прогуливаться по окрестной равнине в сопровождении верного пса Обри. И при этом воображение рисовало ему все, что происходит вокруг, — ведь он слышал множество звуков и шорохов; это не дано зрячим людям, которые не развивают слух, нуждаясь в нем меньше, чем в зрении. Слепой юноша различал и тончайшую трель далекого жаворонка, и легчайшее поскри пывание насекомого в траве, и тишайшее прикосновение к камню дождевого червя. В одну из таких прогулок, когда, напряженно вслушиваясь, он брел за своим псом, ему почудился стон. Но Жоффруа не смог понять, откуда шел этот стон Странное дело: стоило пойти в одну сторону, как звук раздавался с другой. Всякий раз, думая к нему приблизиться, Жоффруа замечал, что звук раздается позади него. Бросаясь то вперед, то назад, юноша вскоре сбился с дороги и уже не знал, где он; ни палка, ни пес не могли ему помочь. Наконец Жоффруа нащупал какую-то тропу и пошел по ней, думая, что она ведет в замок.

Но, к его удивлению, Обри вместо того, чтобы бежать вперед, принялся тянуть поводок назад.

— Ну же, пошли! — звал его Жоффруа. — Что с тобой, Обри?

И он стал дергать поводок к себе.

Вдруг послышался отрывистый визг — так визжит собака, если тащить ее за лапу, — а потом поводок рванулся с такой силой, что выскользнул из рук Жоффруа. Он хотел поднять его, но животное убежало.

Долго звал он:

— Обри!.. Обри!..

Пес не возвращался. Как же теперь, одному, найти дорогу домой? Бедняга Жоффруа призвал на помощь все свое мужество, чтобы хладнокровно решить, как поступить дальше.

Теперь его мог выручить только ветер. Юноше помнилось, что, когда он покидал замок, ветер дул в лицо. Быть может, повернувшись к ветру спиной, он найдет дорогу? Жоффруа нащупывал палкой тропу, боясь оступиться, и вдруг снова услышал впереди себя стон, который сильно его озадачил. На этот раз каждый шаг приближал его к цели. Звук становился все яснее и все больше походил на человеческий голос. Это была почти песня, скорее даже молитва, полная тоски. Жоффруа показалось, что дорога пошла под уклон. Это его удивило, ведь он всегда прогуливался по равнине. Юноше стало не по себе, и он хотел уже повернуть назад, но тут мольба зазвучала вновь, и с такой горечью, что Жоффруа не выдержал и сделал еще шаг. Несмотря на недуг, он был смел и любопытен и пошел вперед, осторожно нащупывая землю по сторонам дороги. Но вот и справа, и слева палка наткнулась на стены. Он поднял ее над головой, и она уперлась в потолок. Жоффруа понял, что спускается под землю.