Снова в дураках - Элоиза Джеймс

Присутствующие испытали огромное облегчение, когда мистер Лик, адвокат Эразмуса, предложил им пройти в библиотеку для чтения завещания. Комната была отделана обветшалой зеленой драпировкой и не содержала большого количества книг, поскольку Эразмус не увлекался чтением. Ему не нравилась любая деятельность, целью которой не являлось получение прибыли. Женевьева ненавидела эту комнату, несущую в себе воспоминания о плачущих клиентах и домашних богослужениях. Баббл проводил ее в библиотеку с заботливым вниманием, в котором сквозило нечто вроде желания, что вызвало у Женевьевы неприятную дрожь. Что же, спрашивается, это за человек? Ему, должно быть, шестьдесят, если принимать во внимание человеческий возраст, но он ведет себя с энтузиазмом подростка, надеющегося на поцелуй.

Фелтон сидел на стуле напротив Женевьевы и Баббла, его светлые волосы блестели в лучах полуденного солнца. Прежде чем начать, мистер Лик дважды или трижды прочистил горло.

- Волеизъявление лорда Малкастера несколько необычно, - объявил он. - Я только упомяну - я всегда так делаю, прежде чем прочитать завещание - что даже такой документ, если он выпущен моей фирмой, будет чрезвычайно трудно опротестовать. Лорд Малкастер был несомненно в здравом уме и твердой памяти, составляя его.

Однажды, оставшись у них на обед, Фелтон через стол встретился взглядом с Женевьевой и улыбнулся так, что она почувствовала себя, ну, в общем, красивой. Иногда она боялась, что ее внешность ветшает, подобно зеленым занавескам, закрывающим окна во всем доме (Эразмус приобрел их по превосходной цене, а потому каждое окно в доме имело один и тот же цвет). Но, хотя ей и исполнилось полных двадцать четыре года, она все же не была слишком древней. Фелтону, должно быть, было за тридцать. Верно ли, что он хочет жениться? Если это так, то почему же он этого не сделал? Он необычайно красив: волосы цвета пшеницы, а синие глаза цвета индиго. И поскольку он был очень, очень богат (еще богаче, чем Эразмус), то в течение многих лет являлся целью всех мамаш, желающих выдать за него своих дочек, судя по тем слухам, которые Женевьева читала в рубриках светской хроники.

- Леди Малкастер! - обратился к ней Лик. - Эта часть завещания касается вас. Ну, фактически и этих джентльменов тоже. Я знаю, что сейчас для вас самое трудное и печальное время, и все же я должен попросить вашего снисходительного внимания.

Женевьева кивнула и сжала руки на коленях.

- Условие, касающееся вашего будущего, леди Малкастер, необычно, но ни в коем случае не незаконно, - заявил Лик, беспокойно вглядываясь в бумаги, которые держал в руках.

Женевьева выпрямилась. Что же, спрашивается, завещал Эразмус?

- Я считаю это превосходным соглашением, - вставил Баббл. - Лорд Малкастер обсуждал его со мной очень подробно, и мы пришли к согласию, что это превосходный способ гарантировать интересы леди Малкастер. Вдова, столь молодая и красивая, нуждается в зрелом руководстве, - добавил он, бросив взгляд на Женевьеву.

Лицо Фелтона, как обычно, было облачено в маску бесстрастной неподвижности.

- Поскольку леди Малкастер и я, похоже, были исключены из данного обсуждения, почему бы вам не продолжить, Лик? - растягивая слова, произнес он.

- Итак, подведем итог, - продолжил Лик. - Завещание гласит, что, если леди Малкастер выйдет замуж за любого из партнеров лорда Малкастера в течение двух лет после его смерти, она получит все его состояние. Если же леди Малкастер либо не выйдет замуж, либо выйдет за другого человека, состояние лорда Малкастера отойдет англиканской церкви с благочестивой просьбой освятить в Соборе Святого Павла часовню Малкастера. Леди Малкастер в этом случае получит только свою вдовью часть наследства. Которая, - добавил он, прямо смотря на Женевьеву, - является прискорбно малой.

Женевьева знала это. В конце концов, она была еще одной сделкой Эразмуса: он взял ее ни с чем, поскольку ее репутация была разрушена. Отец спас ее от судьбы еще худшей, чем смерть, от бракосочетания в Гретна-Грин, прежде обнаружив Женевьеву развлекающейся со своим будущим мужем в экипаже. И когда Тобиас Дерби не возобновил свои торжественные заверения в опьяняющей любви, а вместо этого скрылся за границей, вот тогда Эразмус и взял ее, уже как подеражанный товар. Будет ли Фелтон возражать, раз она была вдовой? Ведь это были бы уже не вторые, а третьи руки, через которые ей предстояло пройти? Он мог жениться на любой красивой молодой женщине в Лондоне. Женевьева не решалась поднять глаза, поскольку могла встретиться с ним взглядом.

В комнате повисла абсолютная тишина. Единственным звуком, который услышала Женевьева, был слабый лай, доносящийся с заднего двора. Спаниель Эразмуса, должно быть, опять загнал на дерево белку. Смущение начало жечь ей щеки. Ни один из сидящих здесь мужчин, кажется, вовсе не стремился предложить ей брачные узы, даже понимая, что их подсластит наследство Эразмуса. Ей казалось, что, по крайней мере, Баббл мог бы это сделать.

- Значит, я не смогу получить вдовью долю в течение двух лет? - наконец выдавила она из себя, внимательно изучая заштопанную левую перчатку.

- Нет. Мистер Фелтон и лорд Баббл установят ваше содержание на этот период времени.

Волна гнева на уже мертвого мужа смыла краску со щек Женевьевы. Эразмус - скупой старый дьявол. Но ты же знала об этом, напомнила она себе. Похоже, за два года ей просто необходимо найти мужа, или же она рискует остаться нищей.

- Эти два года я хотела бы жить в Лондоне, - заявила Женевьева, глядя на Лика.

Адвокат имел красновато-коричневый цвет лица и привычку уклоняться от любых мало-мальски неприятных тем, что, несомненно, сохранило ему нервы на службе у Эразмуса.

- Я не имею к этому решению никакого отношения, - быстро ответил он. - Как я уже сказал, ваше содержание полностью в руках этих двух почтенных джентльменов.

И снова повисло молчание. По-видимому, она должна взять дело в свои собственные руки. Женевьева выпрямилась так, чтобы увеличить грудь, и медленно откинула назад скрывавшую ее вуаль. Черный цвет одежды выгодно подчеркивал ее темно-золотистые волосы. Она повернулась к лорду Бабблу. Ей даже не пришлось ничего говорить. Он разразился массой комментариев о своем чрезвычайном восхищении идеей ее нового брака; о том, как высоко он ценил Эразмуса; какой изящно красивой она была и насколько его (уже подросшие) дети хотели бы приветствовать ее в качестве матери. Женевьева ждала, не произнося ни слова, пока он не затих, как уставший часовой механизм, и затем повернулась, также не торопясь, к Фелтону.

Он сцепил свои пальцы - длинные, красивые пальцы, - один вид которых заставил сжаться ее желудок.