Сумерки свободы - Вячеслав Васильевич Костиков

Максим Горький писал: «Лучшие люди почти сто лет жили идеей Учредительного собрания — политического органа, который дал бы всей демократии русской возможность свободно излить свою волю. В борьбе за эту идею погибли в тюрьмах, в ссылке и каторге, на виселицах и под пулями солдат тысячи интеллигентов, десятки тысяч рабочих и крестьян».

Большевики, исходя из своей политической платформы, разработанной Лениным, принимали участие в выборах в Учредительное собрание. Избирательная кампания показала реальную расстановку политических сил в России. Меньшевики потерпели крах, собрав всего 2,3 процента голосов. Не получили поддержки и кадеты (4,7 процента мест). Большевики уверенно собрали 24 процента и продемонстрировали, что они являются одной из ведущих политических сил. «Одной из», однако не единственной. Крестьянский характер тогдашней России, ее социальная стратификация со всей очевидностью проявилась в результатах выборов. Представители «крестьянской партии» — социалисты-революционеры (эсеры) собрали 40 процентов. Таким образом, левые партии получили решающее большинство голосов революционной России. Возникла возможность сформирования левого демократического правительства, которое отражало бы реальные демократические устремления трудящихся.

Идея Учредительного собрания была дорога не только интеллигенции, но и рабочим. Не тем хрестоматийным пролетариям, которых нам демонстрировали фильмы «Ленин в Октябре» или «Выборгская сторона», а настоящим рабочим Путиловского, Обуховского заводов, которые были опорной базой революции в пролетарской среде.

5 января 1918 года в Петрограде состоялась мирная демонстрация в поддержку собравшегося в Таврическом дворце Учредительного собрания. Рабочие, студенты, левая интеллигенция шли под знаменами Российской социал-демократической рабочей партии. В колоннах демонстрантов были рабочие Обуховского и Патронного заводов, с Выборгской стороны, с Васильевского острова… Выступление петроградских рабочих было продиктовано стремлением сохранить единство левых сил. Сознательные рабочие России понимали всю пагубность размежевания демократии, политического сектантства. Это трезвое и глубоко патриотическое понимание рабочими общности интересов демократической России отчетливо проявилось и ранее — в октябре 1917 года, сразу же после Октябрьского переворота. Тогда Всероссийский исполком профсоюза железнодорожников «Викжель» настаивал на создании «однородного социалистического правительства». Такой же точки зрения придерживалась и делегация питерских рабочих, прибывших на созванное «Викжелем» совещание. Рабочие уже тогда хотели избежать кровопролития между революционными партиями, боялись гражданской войны. Характерно, что против коалиции левых партий резко выступил Троцкий, человек в сапогах и военной фуражке. За сотрудничество в рамках русской социал-демократии высказались люди гражданского склада — Каменев, Рыков, Зиновьев. Они считали, что жесткая линия Троцкого приведет к ослаблению политической базы демократии. Пять ближайших соратников Ленина — Каменев, Рыков, Зиновьев, Милютин, Ногин — подали в знак протеста в отставку. А между тем в предложении Каменева, Рыкова, Зиновьева не было никакой «ереси». Более того, идея сотрудничества партий в рамках рабочего движения зиждилась на марксистской классике. Маркс никогда не претендовал на монопольное право коммунистов на истину и на власть и даже на руководство пролетариатом. «Коммунисты не являются особой партией, противостоящей другим рабочим партиям. У них нет никаких интересов, отдельных от интересов всего пролетариата в целом», — писал он в «Манифесте Коммунистической партии». История западноевропейского пролетариата со всей очевидностью подтвердила, что трудящиеся могут достигать высоких завоеваний «реального социализма» и в рамках социал-демократии, и даже при классических буржуазных коалициях при условии существования сильных рабочих партий и профсоюзов. Об этом «парадоксе» социальной истории на Съезде народных депутатов весьма красочно упомянул Чингиз Айтматов.

Тогда, в октябре 1917 года, возник первый в советской истории правительственный кризис. В своем заявлении вышедшие в отставку предупреждали, что сохранение однопартийного правительства в стране, где большинство еще не прониклось большевистской идеологией, возможно лишь средствами политического террора.

Дальнейшие события, к сожалению, подтвердили опасения старых большевиков.

Отказ от создания коалиционного правительства в октябре 1917 года был первым, еще бескровным актом сужения демократии. Впервые голос людей в сапогах оказался сильнее гражданского голоса. Неограниченная власть уже начинала дурманить голову. Когда 5 января 1918 года при повторной попытке вернуть революцию в русло демократии петроградские рабочие вышли на демонстрацию в защиту Учредительного собрания, против них были посланы войска. Учредительное собрание было объявлено «контрреволюционным» и разогнано, демонстрация рабочих расстреляна. Была упущена историческая возможность сотрудничества левых сил России в рамках демократически избранного парламента. Гражданский мир был отвергнут, ворота в трагедию гражданской войны открыты. Для поддержания власти теперь требовались не политики, а люди в сапогах — все в большем и в большем количестве. Героем времени становился Троцкий. «Россия, кровью умытая» являет миру новую, незнакомую прежде цивилизацию — цивилизацию сапог и кожаных тужурок.

Бездна

У Н. В. Гоголя есть очень верное нравственное рассуждение, которое вместе с тем применимо и к политике: «Человека нельзя ограничить другим человеком, на следующий год окажется, что надо ограничить и того, который приставлен для ограничения, и тогда ограничениям не будет конца…»

Ограничение демократии и свобод в первые же дни революции (как, например, запрещение буржуазных партий и закрытие оппозиционных газет на второй день Советской власти) было опасно не только тем, что сосредоточивало в руках одной группы людей бесконтрольную власть, но и тем, что закрывало дорогу к легальному изъявлению несогласия. Насилие над демократией порождало сопротивление, сопротивление вызывало террор. Одна бездна призывала другую. И в этих безднах гибли не только миллионы безвинных, моральной пагубе было подвержено несравнимо большее число людей. На смену отвергнутых революцией привычных добродетелей и нравственных начал пришел унифицированный критерий добра и зла — классовая ненависть. Направленные в первые месяцы революции исключительно против тех, в ком видели эксплуататоров, — против «помещиков» и «капиталистов», они вскоре разлили свой яд и на другие классы и группы людей и в конечном счете обернулись против рабочих и крестьян. «Классовый антагонизм и классовая борьба отравили души людей страшными ядами — завистью, ненавистью, злобой. Отравлены и гибнут и души пролетариев и души буржуазии», — писал Н. А. Бердяев в книге «Христианство и классовая борьба».

Революция, лишенная защитных иммунитетов демократии, оказалась повернутой против самое себя. В ней обнаружилось то лицо, которого никто не предполагал.

В условиях насилия демократия утратила едва ли не главное из своих свойств — корректировать самое себя, выправлять ошибки, извлекать опыт из неверных шагов. А между тем об этих свойствах демократии были прекрасно осведомлены большевики. Один из примеров тому, как демократия корректирует ошибки и зло обращает в добро, является так называемое «дело Малиновского».

Р. В. Малиновский, рабочий, любимец Ленина, являлся лидером большевистской фракции в Думе. Историк большевизма и революции Борис Суварин пишет в монографии «Сталин. Исторический обзор большевизма», что Малиновский пользовался неограниченным доверием Ленина. Когда возникли подозрения, что он является агентом царской охранки, Ленин с негодованием отверг предостережение и даже пригрозил Мартову привлечь его за ложное обвинение к «суду чести».