Темный ангел - Салли Боумен

– Работой. Я предполагаю, она всегда при тебе. – Он поднял было один из микроскопов и с безнадежным видом поставил его обратно. – Наверно, и я уйду в работу. – Он помолчал. – Я готов отдать почти все, что у меня есть, лишь бы этого не произошло, знаешь ты это?

– Почти все? Только не свои принципы, Френк?

Как только эти слова были произнесены, я пожалела о них. Он отвернулся.

– Да, мои принципы жесткие и негибкие – ты мне это уже говорила. Я не хочу расставаться с тобой в спорах…

– Тогда я ухожу, – сказала я.

Я подождала еще несколько секунд. Я возилась с глупыми, но полезными женскими безделушками: перчатки, сумочка. Френк стоял, глядя в окно. Он не оборачивался. Несколько погодя, когда молчание продолжало длиться и расстояние, разделявшее нас, невозможно стало преодолеть, я направилась к дверям.

Последнее, что он мне сказал, когда я выходила в коридор, было то ли требованием, то ли мольбой.

– Не пиши мне, – сказал он. – Я не хочу больше надеяться. Не пиши.

Из лаборатории я направилась прямиком в квартиру Констанцы. Думаю, она ждала меня. Я почти физически ощущала, как напряжение этого ожидания потрескивает в воздухе электрическими искрами. Обедала она в одиночестве. Одета она была с изысканной элегантностью, с умело наложенным гримом. Не было и следа ее болезни; ела она, как привыкла, небольшими кусочками – ломтик тоста, дольку сыра, половину бисквита, несколько пурпурных виноградинок. Сегодня должна была состояться наша последняя встреча – я уже решила, – и она была краткой. Я сидела в этой переполненной воспоминаниями, лакированной, как китайская шкатулка, комнате, пока Констанца непринужденно болтала о том и о сем, перескакивая с темы на тему. Я не слышала ни слова из того, что она говорила. Я думала о ней и о Френке, о двух людях, которых я любила больше всех на свете; оба старались разными путями и руководствуясь разными мотивами заставить меня сделать выбор. Не склонившись ни на чью сторону, я не чувствовала, что чего-то добилась, во мне не было уверенности. У меня не было слов и не осталось сил.

– Констанца, – прервала я ее, когда больше не могла выносить ее болтовню. – Почему ты забирала наши письма?

Легкая краска появилась у нее на щеках. Я могла предполагать, что она будет спорить и все отрицать, но мне стоило бы знать, что Констанца справлялась и не с такими ситуациями.

– Ты нашла одно? Я знаю, что ты рылась в моих вещах. – Она помолчала. – Я должна сказать – вскрыла я только одно. Последнее. Остальные я выбрасывала не читая.

– Констанца, это ничего не меняет. То, что ты делала, было гнусно и жестоко.

– Знаю.

– Тогда почему ты это делала? – Я прервалась. – Я ухожу, Констанца. Я ухожу и от тебя, и от Френка. И я никогда больше не вернусь сюда и не увижусь с тобой. Но, прежде чем уходить, я хотела бы знать: почему ты делала такие вещи?

– Я не уверена… – Похоже, она взвешивала ситуацию. – Мне всегда было трудно искать объяснение своим поступкам. Другим это удавалось куда легче. Они поступают так потому-то и потому-то. Я же всегда видела перед собой многообразные причины – и они могли меняться день ото дня…

– Констанца, все это я слышала и раньше. Почему ты так поступала?

– Ну, думаю, только ради тебя. И ради себя тоже – не могу это отрицать. Может, я ревновала. Но главным образом ради тебя. Понимаешь ли, я заглядывала вперед, в будущее. Ты возлагала такие надежды на эту дружбу, что я сказала себе: «Этот ее друг может предать ее. Ему надоест эта переписка, или он забудет ее, или он вообще погибнет. И со временем, пусть даже она расстанется с иллюзиями, у нее останется разочарование, как женщины всегда испытывают разочарование в мужчинах». Я хотела уберечь тебя от всего этого. И ты видишь…

Она начала жестикулировать руками, поблескивающими кольцами. Она пришла в возбуждение.

– Ты полностью доверилась ему, я это видела. А это всегда является ошибкой. Никогда не позволяй себе подобной доверчивости, Виктория. Ты словно сама себя заключаешь в тюрьму и выбрасываешь ключ от камеры. Чем больше ты привязываешься к кому-то, тем большее тебя постигает разочарование. Мужчины разбираются в этом куда лучше женщин. Они кое-что держат при себе. В то время как мы всецело отдаемся любви. И мы же терпим самые большие поражения.

– Констанца, я была ребенком, которая писала своему товарищу, и шла война…

– Да, но друг-то не совсем обычный. Друг с неординарными способностями. Мальчик, который мог ощутить запах крови и войны… в лесу. Может быть, поэтому я и была настроена против него.

– С чего это? Тебе нравилась эта история. Ты сама мне говорила.

– В том месте погиб мой отец. – Она отвернулась, спрятав лицо. – И мне никогда не нравилась эта история.

Я понимала, что нет смысла в дальнейших расспросах. В ответ я получила бы еще более изощренные объяснения, которые уводили бы меня все дальше и дальше от предмета разговора. Я встала. Констанца сразу же насторожилась.

– Что ты собираешься делать?

– Я уже сказала тебе, Констанца. Я ухожу.

– Ты не можешь уйти. Нам нужно поговорить.

– Нет. Ты и так говорила слишком много. Как всегда. И я больше не хочу тебя слушать.

– Ты не можешь уйти. Я еще больна. Я себя по-прежнему плохо чувствую.

– Тебе придется поправляться без моей помощи, Констанца. Не сомневаюсь, это у тебя получится. Да, тебе стоит узнать! Френк порвал тот чек.

– До чего благородно с его стороны! Он всегда был благороден, что и продемонстрировал, поэтому ты и решила не выходить за него замуж?

– Нет. Я восхищаюсь им и люблю его, Констанца. И его поступок не имеет отношения к моему решению. А сейчас я ухожу…

Она тревожно дернулась и встала.

– Но ты не совсем уходишь? Ты вернешься?

– Нет. Я не вернусь.

Когда я направилась к дверям, она кинулась за мной. Я увидела ее глазами Френка: маленькое, изящное, декоративное, возбужденное и опасное создание, которое старается всех подчинить разрушительному влиянию своего силового поля. На мгновение мне показалось, что она в самом деле перепугана. Она жестикулировала в воздухе тонкими ручками. Кольца рассыпали искры. Она рванулась ко мне движением ребенка, всем своим видом демонстрируя требовательность и обиду, моя крестная мать, которая так и не выросла. Она положила руку мне на предплечье. Я подумала, что она попытается поцеловать меня. Пряди ее волос щекотали мне щеку. Я ощутила привычный ее аромат: папоротника и свежей земли. Поцелуя не последовало. Я переступила порог. Констанца схватила меня за руку.

– Подожди… прошу тебя, остановись. Ты уходишь из добрых чувств – теперь я понимаю. Ведь так, да? Я вижу это по твоему лицу. О, пожалуйста, не уходи! Побудь еще немного. Ты не можешь бросить меня в одиночестве. У меня совершенно нет сил. Останься со мной. Посмотри, Виктория, ты только посмотри на эти комнаты, полные воспоминаний. Вот тут ты стояла, именно тут, в середине ковра, когда я подрезала тебе волосы. Ты помнишь косички – как ты терпеть их не могла? И Берти – вспомни Берти. Когда он стал старым и больным, он тут лежал – вон в том углу. Тогда ты любила меня. А книги, разве ты не помнишь все эти книги своего отца? Прошу тебя, остановись. Вот прямо здесь. Посмотри на этот холл. Разве ты не помнишь тот день, когда ты приехала и вошла сюда? Какая ты была серьезная торжественная малышка! Ты стала считать отражения: шесть Викторий, потом семь, а потом восемь. Посмотри еще раз. Смотри же. Сосчитай снова. Ты видишь, какой высокой и строгой ты стала? А я такая маленькая и грустная, видишь? Посмотри – ты видишь слезы? У меня болит сердце. Констанца и Виктория. Мать и дитя. Скольких из нас ты видишь? Девять? Десять? Их гораздо больше. Молю тебя, Виктория, не оставляй меня, я не хочу оставаться одна…