Империй. Люструм. Диктатор - Роберт Харрис

он показал свою хватку раньше, ему бы не пришлось думать сейчас об изгнании.

Когда мы пришли на комиций, Гибрида весело сказал:

— Все как раньше, Цицерон! Как во времена нашего консульства, когда мы плечом к плечу защищали республику!

Они вдвоем поднялись на помост, и, когда Цицерон объявил о том, что он вызывает Гибриду, по рядам присяжных пронесся шум любопытства. Я увидел, как Руф что-то сказал своему письмоводителю и тот достал стилус.

Гибриду быстро привели к присяге, и Цицерон задал ему все те вопросы, которые они отрепетировали накануне, начиная с военного опыта, полученного Гибридой у Суллы четверть века назад, и кончая его ролью в раскрытии заговора Катилины.

— Ведь в то время ты отбросил мысли о былой дружбе, — спросил Цезарь, — и возглавил войско сената, чтобы раздавить предателя, не так ли?

— Именно так.

— И ты прислал голову этого чудовища в сенат как доказательство твоей победы?

— Да.

— Запомните это хорошенько, — сказал Цицерон, обращаясь к присяжным. — Разве это похоже на действия предателя? Молодой Руф, сидящий здесь, поддерживал Катилину — пусть он попытается это опровергнуть, — а потому тихо сбежал из Рима, чтобы не разделить его судьбу. А сейчас он рискнул вернуться в Рим и имеет наглость обвинять в измене того самого человека, который спас всех нас! — Он опять повернулся к Гибриде. — А после того как ты покончил с Катилиной, ты освободил меня от необходимости править Македонией, с тем чтобы я мог выкорчевать все корни этого заговора?

— Так точно.

Допрос продолжался довольно долго — Цицерон вел Гибриду по его показаниям, как отец, который за ручку ведет своего сына по опасной тропе. Он попросил рассказать, как ему удалось законными способами повысить доходы от Македонии, как он отчитывался за каждую драхму, как набрал и вооружил два легиона и повел их через горы в опасный поход на восток, к Черному морю. Он поведал о том, как ужасные, воинственные племена — геты, бастарны и гистрийцы — нападали на колонну римлян, двигавшуюся по долине Дуная.

— Обвинение утверждает, что, услышав о больших силах противника, ты разделил свое войско на две части, забрав с собой конницу для собственной охраны и оставив пехоту беззащитной. Это правда?

— Нет, неправда.

— Ведь ты же отважно преследовал гистрийцев.

— Именно так.

— А пока тебя не было, бастарны переправились через Дунай и напали на пехоту с тыла?

— Правильно.

— И ты ничего не мог поделать?

— Боюсь, что ничего.

Гибрида наклонил голову и вытер глаза, как велел ему Цицерон.

— Должно быть, от рук варваров погибло много твоих друзей и товарищей по оружию.

— Да, очень много.

После долгого молчания — в суде стояла полнейшая тишина — Цицерон повернулся к присяжным:

— Война, граждане, иногда бывает жестокой и коварной, но при чем же здесь измена?

Он вернулся на свое место под длительные рукоплескания — не только зевак, но и кое-кого из присяжных. Впервые за все время у меня появилась надежда: вдруг искусство Цицерона как защитника снова выручит нас? Руф улыбнулся и сделал глоток разбавленного вина, прежде чем подняться на ноги. В ожидании перекрестного допроса он разминал плечи, как атлет, закинув руки за голову и вращая торсом в разные стороны. Когда я увидел это, мне показалось, что время повернуло вспять, и я вспомнил, как Цицерон посылал Руфа выполнять различные поручения и издевался над ним за небрежность в одежде и длину волос. А еще я вспомнил, как этот мальчик подворовывал у меня деньги, пил и играл на них всю ночь, а я все равно не мог долго злиться на него. Какие боги свели нас в этом суде?

Руф прошел к трибуне свидетелей совершенно спокойный. С тем же успехом он мог идти в таверну на встречу с приятелем.

— У тебя хорошая память, Антоний Гибрида?

— Думаю, да.

— Тогда, полагаю, ты помнишь раба, которого убили накануне твоего вступления в должность консула?

— Не уверен. Столько лет, так много рабов…

На лице Гибриды появилось удивление, и он недоуменно посмотрел на Цицерона.

— Но этого-то ты должен помнить? — настаивал Руф. — Он был из Смирны. Около двенадцати лет. Его тело сбросили в Тибр. Цицерон присутствовал при обнаружении останков. У него было перерезано горло и удалены все внутренности.

По суду пронесся крик ужаса, и мой рот пересох не только от воспоминаний о несчастном мальчике, но и оттого, что я понял, куда могут привести все эти вопросы. Цицерон тоже понял. Он немедленно вскочил и обратился к претору:

— Но ведь это совсем не важно. Смерть раба, случившаяся больше четырех лет назад, не имеет никакого отношения к тому, что произошло во время проигранной битвы на побережье Черного моря.

— Пусть обвинитель задаст свои вопросы, — решил Клодиан и философски добавил: — Я давно понял, что в жизни многие вещи взаимосвязаны.

— Теперь, когда ты сказал, я что-то припоминаю…

Гибрида, как и прежде, беспомощно смотрел на Цицерона.

— Надеюсь, — ответил Руф. — Не каждый день случается наблюдать за человеческим жертвоприношением! Думаю, даже для тебя, окруженного всяческими мерзостями, это редкость!

— Я ничего не знаю ни о каких человеческих жертвоприношениях, — пробормотал Гибрида.

— Его убил Катилина, а потом заставил тебя и остальных присутствующих поклясться…

— Разве? — Гибрида состроил гримасу, будто пытался вспомнить давние события. — Нет, не думаю. Нет, ты ошибаешься.

— Именно так он и поступил. И ты поклялся на крови этого зарезанного ребенка убить второго консула — того, кто сейчас сидит рядом с тобой и защищает тебя.

Эти слова произвели ошеломляющее воздействие, и, когда шум утих, Цицерон поднялся на ноги.

— Очень жаль, — сказал он, с сожалением качая головой, — очень жаль, потому что до этой минуты мой молодой друг искусно вел обвинение. Он ведь был моим учеником, граждане, и я искренне гордился и им, и самим собой как учителем. А вот сейчас он взял и разрушил всю свою работу этим невероятным утверждением. Боюсь, мне придется вновь заняться его обучением.

— Я знаю, что это правда, — ответил Руф, широко улыбаясь, — ведь ты сам рассказал мне об этом.

Всего на секунду Цицерон заколебался, и, к своему ужасу, я понял, что он совершенно забыл о своей беседе с Руфом много лет назад.

— Ты неблагодарный подлец, — резко произнес он, — я никогда не говорил ничего подобного.

— В первую неделю твоего консульства, через два дня после Латинских празднеств, ты позвал меня к себе домой и спросил, говорил ли Катилина в моем присутствии о том, что тебя надо убить. По твоим словам, Гибрида признался, что поклялся именно в этом на крови