Империй. Люструм. Диктатор - Роберт Харрис

самый разгар этих ужасных событий, я открыл дверь и увидел на нашем пороге Антония Гибриду. Я не видел Гибриду три с лишним года и поначалу не узнал его. Он очень растолстел от мясных блюд и вин Македонии и еще больше покраснел, словно его завернули в толстый слой красного жира. Когда я привел его в библиотеку, Цицерон вскочил, будто увидел призрак, что, в общем-то, было недалеко от истины: его прошлое явилось, чтобы получить по счетам. В начале своего консульства, когда они заключили сделку, Цицерон дал письменное согласие стать защитником Гибриды, если того когда-нибудь отдадут под суд: теперь его бывший сотоварищ пришел, чтобы получить обещанное. Вместе с ним был раб, который нес обвинительный приговор, и, когда Гибрида протянул свиток Цицерону, рука хозяина тряслась так, что я испугался: не хватит ли его удар? Цицерон поднес свиток к свету, чтобы прочитать.

— И когда тебе это вручили?

— Сегодня.

— Ты понимаешь, что это такое, да?

— Нет. Именно поэтому я принес этот чертов свиток прямо тебе. Никогда не мог разобраться в этой судебной чепухе.

— Это предписание явиться в суд по обвинению в государственной измене. — Цицерон читал свиток со все возрастающим удивлением. — Странно. Я думал, что тебя прихватят за мздоимство.

— Послушай, Цицерон, у тебя вина не найдется?

— Подожди минуту. Давай потерпим, чтобы решить все на трезвую голову. Здесь говорится, что ты потерял войско в Истрии.

— Только пехоту.

— Только пехоту! — рассмеялся Цицерон. — И когда же это произошло?

— Год назад.

— И кто обвинитель? Его уже назначили?

— Да, вчера он принес клятву. Это молодой Целий Руф, которому ты покровительствуешь.

Цицерон был потрясен. Ни для кого не было тайной, что Руф полностью отошел от своего бывшего наставника. Но он решил начать общественную жизнь с обвинения бывшего соконсула Цицерона — настоящее предательство. Хозяин даже сел, так он был подавлен.

— А я думал, что это Помпей хочет непременно засудить тебя, — сказал он.

— Именно так.

— Тогда почему он позволяет Руфу участвовать в столь важном деле?

— Не знаю. Так как насчет вина?

— Да забудь ты об этом проклятом вине хоть на минуту! — Цицерон скатал свиток и теперь похлопывал им по ладони. — Мне это не нравится. Руф слишком много обо мне знает. Он может вспомнить что угодно. — Хозяин бросил свиток на колени Гибриде. — Тебе надо найти другого защитника.

— Но я хочу, чтобы меня защищал именно ты! Ведь ты самый лучший! И потом, ты не забыл, что у нас есть договоренность? Я передаю тебе часть денег, а ты прикрываешь меня от обвинений.

— Я согласился защищать тебя против обвинений во взяточничестве, но ничего не говорил о государственной измене.

— Это нечестно. Ты нарушаешь наши договоренности.

— Послушай, Гибрида, я готов выступить в твою защиту как свидетель, но это может быть ловушкой, устроенной Крассом или Цезарем, и я буду последним глупцом, если попадусь в нее.

Глаза Гибриды, глубоко спрятанные в складках жира, все еще были синими-синими, как сапфиры, воткнутые в кусок красной глины.

— Люди говорят, что ты здорово преуспел за это время. Везде собственные дома…

Цицерон устало отмахнулся:

— Не пытайся угрожать мне.

— Все это, — Гибрида обвел рукой вокруг, — очень красиво. А люди знают, откуда ты взял деньги?

— Предупреждаю: я могу так же легко стать свидетелем обвинения, как и защиты.

Но угроза звучала очень слабо, и Цицерон, видимо, сам понял это, потому что провел руками по лицу, как бы отгоняя неприятное видение.

— Думаю, нам надо выпить, — сказал Гибрида с глубоким удовлетворением. — После выпивки жизнь всегда кажется веселее.

Вечером, перед голосованием по закону Цезаря, мы слышали громкий шум, поднимавшийся с форума, — стук молотков, визжание пил, пьяное пение, приветствия, ор и звуки бьющейся посуды. Наутро за храмом Кастора, где должно было проходить голосование, поднялся коричневый дым.

Цицерон тщательно оделся и спустился на форум в сопровождении двух телохранителей, двух домочадцев — меня и младшего письмоводителя — и полудесятка клиентов, которые хотели, чтобы их увидели рядом с ним. Все дороги и проулки, что вели к месту голосования, были забиты жителями города. Многие из них, узнав Цицерона, расступались, давая ему пройти. Но почти столько же горожан намеренно встали у него на пути, и телохранителям Цицерона приходилось расчищать нам дорогу. Мы с трудом продвигались вперед, и, когда наконец подошли достаточно близко, чтобы видеть ступени храма, Цезарь уже начал свое выступление. С такого расстояния почти ничего не было слышно. Между нами и храмом стояла плотно сбитая многотысячная толпа. Большинство людей, похоже, были ветеранами Помпея: они провели на площади ночь, разжигая костры для обогрева и приготовления пищи.

— Эти люди не пришли на собрание, — заметил Цицерон, — а полностью завладели им.

Через некоторое время от Священной дороги, с другой стороны толпы, донесся шум, и распространился слух, что там появился Бибул с тремя трибунами, готовыми наложить вето. С их стороны это был очень смелый поступок. Стоявшие вокруг нас люди стали вытаскивать из-под одежды ножи и даже мечи. Было понятно, что Бибул и его сторонники не смогут пробиться к ступеням храма. Мы не видели их самих и могли следить за тем, как они продвигаются, только по гомону и мелькавшим в воздухе кулакам. Трибунов отсекли на дальних подступах к храму, однако Бибулу, а за ним и Катону, которого освободили из тюрьмы, удалось достичь своей цели.

Отбиваясь от людей, пытавшихся его остановить, второй консул взобрался на помост. Его тога была разорвана, одно плечо оголено, а по лицу текла кровь. Цезарь мельком взглянул на него, но своей речи не прервал. Охваченная яростью толпа оглушительно шумела. Бибул показал на небеса и провел ребром ладони по шее. Ему пришлось повторить это несколько раз, пока не стало ясно, что он, как консул, изучил знамения и те оказались неблагоприятными, поэтому ничего нельзя предпринимать. И все-таки Цезарь не обращал на него внимания. А потом на помосте появились два крепких молодчика, несших большую открытую бочку вроде тех, в которые собирают дождевую воду. Они подняли ее над головой Бибула и опрокинули содержимое на него. Должно быть, люди испражнялись в эту бочку всю ночь: она почти до краев была заполнена вонючей коричневой жидкостью, которая мгновенно залила Бибула. Он попытался отступить, поскользнулся и упал на спину, ударившись так сильно, что на мгновение замер, не шевелясь. Однако, увидев, что на помост поднимают еще одну бочку, он предпочел уползти с помоста на четвереньках под оглушительный хохот тысяч горожан. Бибул и его сторонники исчезли с форума и нашли убежище