Бетховен. Биографический этюд - Василий Давидович Корганов

Так как по завещанию все имущество перешло к матери, а областной суд запретил сыну бывать у матери, то я старался действовать в пределах справедливости, хотя уже при составлении описи ее заподозрили в каком-то подлоге. Я заботился только о его душе. Поэтому ей предоставили все наследство jure crediti, не проверяя правильности указанных долгов, причем сыну остались только указанные 2000 фл. в. в. Вот все, что можно было удержать, да еще проценты на них. Я обменял их на выигрышные билеты, что стоило больших денег; таким образом, возросли проценты с этого капитала. Затем я помог ей получить пенсию, половину которой она уступила сыну за то, что получила все наследство jure crediti. Еще до 1816 года я заботился о своем племяннике и всегда на свой счет. (Так как, вследствие ее нрава, приходилось принуждать ее ко всему судом, то можете себе представить, чего мальчик стоил.) Словом, еще до 1816 года все делалось на мой счет. При тогдашней дороговизне содержание в пансионе стоило больших денег. Так продолжалось до 1818 г., когда госпожа Бетховен, впервые получив свою пенсию, отказалась выдать что-либо. Ее надо было принудить к этому судом, и эта шутка стоила более 180 фл. в. в. Сколько я получил от нее на воспитание, легко высчитать, считая с марта 1818 г. Но вот уже 9 месяцев, как я не получаю ничего из пенсии, так как она не берет ее с целью поставить меня в затруднительное положение; так как я не могу получить прежде, чем она сама не возьмет ее, то мне приходится постоянно получать на полгода позже. Еще никогда он не испытывал недостатка в чем-нибудь; и положение его было бы еще лучше, если бы предвиделся конец мучениям из-за постановления высшего опекунского надзора. Ни насмешка, ни какие-либо препятствия, ничто не могло меня удержать от постоянной заботы о нем; даже при другом опекуне, когда заботы увеличились, а мать вооружала мальчика против меня, я все же не изменил своего отношения. Еще вчера, несмотря на все унижения, я написал воспитателю, которому также я сам поручил его, что буду продолжать заботиться о своем племяннике, и чтобы он ни за что не допускал вмешательства этого жалкого магистрата. Посудите же: должен ли я быть только опекуном, не могу ли я именоваться отцом в полном смысле слова, тем более, что я щедрыми поддержками в течение многих лет облегчал и поддерживал жизнь отца, несчастного, благодаря своей негодной супруге. Я думал, что не бесполезно будет прийти вам на помощь некоторыми данными в этом деле. Простите за многословие; оно вызвано недостатком времени; ведь еще Цицерон извинялся, что у него слишком мало времени, чтобы быть кратким. К тому же дело само по себе крайне неприятное. Прошу вас принять ближе к сердцу дела моего дорогого племянника и

остаюсь с глубочайшим почтением ваш преданнейший Бетховен.

Мать намерена взять своего сына к себе, чтобы пользоваться всей пенсией сполна. Всюду, где жил ее сын, у меня и в пансионе, она интриговала с этой целью. Я думаю, вы уже догадались, что я обратился к лицам разумным за советом: следует ли предоставить ей право на половину пенсии и платить ее сыну из своего кошелька. Мне не советовали, так как она плохо распорядится деньгами. Поэтому я решил со временем возвратить моему племяннику эту сумму. Во всяком случае, посмотрите, как глупо поступает магистрат, желая отнять у меня племянника: ведь после смерти ее мальчик потеряет эту часть пенсии, а без моей помощи и поддержки едва ли сумеет избежать нужды.

Вена, 27 октября. Милостивый государь!

Между прочим, я должен сообщить вам еще кое-что. Половина материнской пенсии составляет ежег. 166.40 в конв. мон. Раньше, с 1816 до 1818, я ничего не добавлял. Впрочем, вы усмотрите из приложений, что получив все наследство jure crediti, мать обязана оказывать содействие мне или своему сыну. Племянник обходится мне теперь в пансионе 900 фл. (прежде было еще дороже). Это только на самое нужное, то, что называется Fahgreld; а с расходами на одежду, на лишних учителей – свыше 1300 фл. в. в., чего, конечно, не может расходовать опека ремесленного цеха. Некоторые счета вам покажут это ясно. Заметьте, что г-жа Б. уже 9 месяцев не берет своей пенсии, и думаю, что это находится в связи с интригами и кознями высшей опеки. Поэтому я послал вчера в кассу требование за прошлое полугодие и просил выплатить. Но бухгалтерия заметила, что, так как мать еще не взяла своей доли, то нельзя уплатить опекуну, и вычеркнула на пенсионном листе указанную к выдаче сумму.

Поэтому я думаю, что нам надо действовать осторожно, и что вам следует немедленно, безотлагательно воспользоваться всеми законными средствами, чтобы обеспечить мне присужденную половину пенсии. Я думаю, что лучше всего наложить арест на пенсию, которую она получает и должна получать в будущем, но это надо сделать быстро, немедленно, потому что, как вы видите, мы имеем дело с людьми бесчестными.

Милостивый государь!

Через несколько дней вы получите от меня письмо со сведениями относительно г-жи в. Б., относительно поведения магистрата, о свидетельских показаниях, о том, что я сделал для своего племянника, о его имуществе; дайте все это переписать и пошлите г-ну Шмерлингу и г-ну ф. Винтеру. Небезынтересно узнать, как обращались при этом с человеком, который стремился только к благодеянию, и как при этом пренебрегали интересами невинного существа. Послана ли уже апелляция на решение М? Теперь о другом. Я слышал, что в предместье, где я проживаю со 2-го февр., со Сретения или очищения девы Марии; можно очистить квартиру до 16-го? Прошу вас сообщить мне об этом несколько строк. Ведь я провожу все лето в деревне, а в городе мне нужна только одна комната, где я мог бы останавливаться; в будущем же году я не намерен оставаться в этой квартире. Вы знаете, как мне неприятно утруждать вас, а потому простите за эту справку. Часто бывает мне плохо, не то был бы до сих пор у вас. Г. ф. Тушер был у меня. Старая дружба продолжается. Он действовал слабо, но ведь при подобных властях может иметь какое-либо значение только такой опекун, как я, т. е. распоряжающийся кошельком. От него вы могли бы узнать много подробностей! Теперь он выздоровел! По утрам от 10 до 12 он бывает в своем bureau или Boureau.

Второпях, глубоко уважающий вас Бетховен.