Автобиография большевизма: между спасением и падением - Игал Халфин

в ходе мыслей автора, написанного дополнительно, и выполненного письменного задания по изучению «основных моментов разногласий», включавшего конспект разбора всех спорных на 1926 год моментов. «Причиной, которая заставила меня дать подробные ответы по ряду вопросов, послужило изменение точки зрения, которой я раньше придерживался, – говорилось в заявлении. – Вот первый результат более или менее углубленной проработки материала. Второе, своеобразное [толкование] некоторых вопросов и, при всем желании, непонимание основного вопроса построения социализма в одной стране, сформулированного на съезде т. Сталиным. И, наконец, третье, что заставило меня обратиться с этим материалом в коллектив, предложение [органами] коллектива на одном из партсобраний подавать письменное заявление в коллектив. В заключение должен сказать, что после проделанной работы считаю постановления съезда совершенно правильными. Признаю за собой ошибку недооценки середняка»[1388].

«Я» Кузнецова перестраивалось через интеракцию с окружающими. Самосознание коммуниста могло установиться только через взаимодействие с кружком, с партячейкой. Несмотря на всю важность взгляда внутрь, Кузнецов не мог оценить себя без помощи своих товарищей, которые предоставляли ему модель самоописания. Нарратив у Кузнецова развивался в двух направлениях: внутрь, к себе, к личному «я», через освобождение от крестьянского собственнического мировоззрения и от себя, к коллективному сознанию партии. Покаяние Кузнецова поднялось над его личной позицией и обратилось к проблемам общего развития страны.

Вторая часть заявления – исповедь Кузнецова – подробный и довольно двусмысленный документ.

К истории моих разногласий

Началось с проработки доклада т. Бухарина на пленуме МК РКП(б), где т. Бухарин ставит вопрос «что значит победа социализма?» И отвечает: «Под победой социализма можно подразумевать окончательную победу социализма, когда абсолютно никакой опасности ниоткуда не грозит и когда социализм выявился в своем развернутом виде». <…> Что касается развернутого социализма, то мы, в сущности, очень мало знаем о том, что он из себя представляет. [Вначале] и Маркс писал, что он из себя будет представлять мы знаем только направление движения, мало знаем конкретно о том, что представляет из себя развернутый социализм. Ленин тоже неоднократно говорил об этом. Посмотрел Ленина, том 18, ч. 2. Теперь мы вправе сказать, что простой рост кооперации для нас тождествен с… ростом социализма и вместе с этим мы должны признать коренную перемену всей точки зрения на социализм.

Приведенный пассаж, в котором автор разбирал воззрения Бухарина на социализм и НЭП, можно понять и как часть собственной рефлексии Кузнецова. Бухарин во вступлении и далее мог быть прочитан как alter ego самого автора, концептуальный персонаж, через которого Кузнецов хотел осмыслить свои отношения с НЭПом. Рассуждая словами Бухарина о социализме как недостижимом утопическом горизонте, Кузнецов как будто сам признавал собственную дезориентацию. Но какое-то представление о движении к социализму все же можно было почерпнуть у Ленина, и поскольку Ленин находится с Бухариным в согласии, то выходило, что путь в социализм лежал через крестьянскую кооперацию.

Следующая часть заявления являлась разбором политики партии в деревне, обсуждала кулака, кооперацию и проклятые проблемы накопления, связанные с не так давно столь непопулярным в Ленинграде Бухариным.

Дальше т. Бухарин говорит о трудностях социалистического строительства, которые он разделяет на две категории: внутренние (тех. отсталость) и внешние (интервенция), и чувствует, что в такой стране, как Россия, мы считаем, что социализм можно построить без помощи со стороны. Нужно нажимать на развитие производственных сил. Поэтому «линия на разворачивание товарооборота есть генеральная линия нашей хозяйственной политики». Дальше речь идет об аренде земли и наемном труде и объяснение, что это не есть ставка на кулака. «Мы говорим – нужно помогать бедняку и середняку, но, с другой стороны, мы говорим, больше свободы для хозяйственного оборота зажиточного крестьянина и даже для кулака». Мне кажется, что кулак в старом смысле должен действительно отходить на задний план, он обречен на слом, а что будет расти в качестве верхушки – кулак нового типа (называйте его не кулак, а как-нибудь по-другому) – крестьянский фермер. Но мы не должны его благословлять и называть нашим другом. Эта верхушка имеет целью получение прибыли, ее хозяйственный вес будет повышаться первое время. Нам это не страшно. Дальше т. Бухарин объясняет, почему кулак будет организовываться в кооперацию, а в кредитной даже будет заправилой (он допускает), т. к. они ведь будут зависеть от нас, врастать в нашу систему, будут вносить деньги в наш банк и получать процент от нас. И даже берет на себя такое смелое пророчество: «что даже кулаку на определенной стадии развития не особенно будет выгодно подкосить наш режим». Дальше т. Бухарин переходит о задачах работы в деревне. Говорит об оживлении советской и революционной законности и заявляет, «что некоторые считают это чуть ли не изменой пролетарской диктатуре». Можно же заверить в противном. У нас в свое время пролетарская диктатура будет включать и всеобщее избирательное право. Сейчас мы еще не можем, но мы его уже расширили. В резолюции о промысловой кооперации мы прямо говорим, что кустарям должно быть предоставлено избирательное право, но кулакам этого избирательного права мы пока не даем.

Казалось бы, проработка текста ведущего большевистского теоретика должна была наполнить Кузнецова новой уверенностью, изгнать сомнения относительно того, куда движется страна. Кузнецов должен был научиться говорить голосом Бухарина о развитии советской торговли как магистральном направлении движения советского общества на пути к социализму. Он старательно пытался заместить свой голос голосом Бухарина, о чем красноречиво свидетельствует обилие цитат из его работ. Но с текстом исповеди скорее происходило обратное. Неуверенность автора как будто передавалась словам самого теоретика. Вождь не знает наверняка, но «чувствует», что социализм в России построить все-таки можно. Далее Кузнецов как будто намеревался защитить Бухарина, говоря, что его политика «не есть ставка на кулака», но тут же приводил противоречивое утверждение вождя о том, что он требует в том числе больше свободы для зажиточных крестьян и для кулака. Кузнецов пытался сказать, что Бухарин не хотел поддержать кулачество в деревне, даже пытался избежать самого слова «кулак», сказать, что в будущем кулака не будет. Но слово настойчиво возвращалось в формулировки самого Кузнецова, такие как «кулак нового типа», несмотря на все старания его не использовать.

Кузнецов, как крестьянин, хотел будущего без кулачества и верил, что Бухарин хотел того же. Как пойти против буквального смысла текста теоретика большевизма? Бухарин говорил, что кулак будет усиливаться, станет «заправилой», но Кузнецов пытался ободрить себя, добавив своими словами: «Нам это не страшно». Приводя цитату Бухарина о новой законности как об «измене пролетарской диктатуре», Кузнецов вновь пытался развеять свои сомнения, пересказывая слова вождя о