Япония, японцы и японоведы - Игорь Латышев

В перерывах между заседаниями во время экскурсионных поездок по окрестностям Санта-Барбары Примаков сохранял подчеркнуто простецкий, приятельский тон и с нами - членами советской делегации, обнаруживая в разговорах, способность смотреть на все происходящее в мире и вокруг нас с юмором и скептицизмом. А что касается скабрезных анекдотов, то он был всегда готов охотно выслушивать тех, кто их рассказывал, и не менее охотно рассказывал их сам.

- В отдельном купе вагона едут грузин и незнакомая ему молодая девушка,- наклонился он к моему уху в автобусе во время поездки в Санта-Барбаре.- Едут молча минут пятнадцать-двадцать. Грузин, наконец, не выдерживает и спрашивает девушку: "Ты чего молчишь?" Девушка, краснея, сердито отвечает: "Хочу и молчу!" Грузин тогда загорается и восклицает с укором: "Вот видишь, как странно ты ведешь себя: хочешь, а молчишь!!!"

В особом ударе бывал Примаков во время застолий с нашими американскими коллегами. Превращаясь сразу же в тамаду, он вел себя раскованно и таким образом умело склонял к такой же раскованности всех, кто находился за столом. Такая манера поведения побуждала всех участников застолья забывать о своих политических разногласиях и превращаться в одну общую приятельскую компанию.

Но подкупал Примаков американцев не только своим юмором и раскованностью, но и своими скептическими отзывами о тех или иных сторонах советской внутренней и внешней политики. В разговорах с ним американцы внутренним чутьем улавливали в нем скрытного диссидента, не согласного по крайней мере с некоторыми из догм официальной советской идеологии и готового в большей мере, чем другие его советские коллеги, воспринимать американские взгляды на ход международных событий. И в этом, как мне виделось тогда, заключался главный секрет того расположения, которое питали к нему американские политологи в ходе научных симпозиумов.

К тому же, при обсуждении вопросов советско-японских отношений, особенно на симпозиумах в Алма-Ате и в Ташкенте, я уже тогда почувствовал едва уловимую разницу в моем и его подходе к японским территориальным притязаниям. По его отдельным, мимолетным репликам я ощутил нежелание Примакова твердо и жестко отвергать эти притязания, хотя открыто он не высказывал своего несогласия с моей убежденностью в том, что иной позиции, более мягкой, чем та, которую занимало в те годы советское руководство, не могло и не должно быть. Обладая очень проницательным и дальновидным умом, Примаков, видимо, понимал, что в тот момент ни в МИДе, ни в ЦК КПСС его не поняли бы и не поддержали, если бы вдруг он заговорил о "компромиссах" в решении советско-японского территориального спора. Не склонен был в те годы Примаков, по моим наблюдениям, безоговорочно и резко осуждать японо-американское военное сотрудничество, скрепленное "договором безопасности", как и курс японских правящих кругов на постепенное наращивание военного потенциала Японии. В своих полушутливых репликах он как бы вскользь давал американской стороне почувствовать, что не все советские аналитики мыслили одинаково в этом вопросе, что есть среди них и сторонники снисходительного отношения к военному сотрудничеству США и Японии. И не случайно в алма-атинском и ташкентском симпозиумах к советской делегации наряду со мной Примаков подключил моего бывшего аспиранта Константина Саркисова, проявлявшего чем дальше, тем большую склонность к поискам каких-то положительных моментов в американском военном присутствии на Японских островах, как и к рассуждениям о необходимости некого "компромиссного решения" территориального спора нашей страны с Японией.

Первая половина 80-х годов была ознаменована дальнейшим расширением связей советских японоведов со знатоками Японии в странах Западной Европы. К тому времени значительно возросла численность европейских ученых, изучавших историю, экономику политику и культуру Японии. В этой связи развернулось движение за придание научным контактам японоведов Европы более организованного и регулярного характера. На этой основе еще в начале 70-х годов возникла Европейская ассоциация японоведения, получившая определенную финансовую поддержку со стороны японских финансовых и культурных организаций. По инициативе ряда научных центров в 80-х годах конференции японоведов прошли в Польше, ГДР, Франции и Дании. Мое положение заведующего отделом Японии и председателя секции по изучению Японии при Научном совете по координации научно-исследовательских работ в области востоковедения АН СССР дало мне возможность принять участие в этих конференциях наряду с некоторыми другими моими соотечественниками.

На конференцию в Польше, проходившую в стенах Варшавского университета в сентябре 1980 года под председательством старейшего польского японоведа профессора Виеслава Котаньского, я ездил вместе с двумя моими коллегами: Д. В. Петровым, посвятившим свое сообщение на упомянутой конференции вопросам японской внешней политики, и В. А. Поповым, выступившим с сообщением по аграрной реформе в послевоенной Японии. Темой моего сообщения стали проблемы семейной жизни японцев в послевоенные годы.

В 1984 году в ГДР в Берлине в стенах Университета имени В. Гумбольда прошла конференция на тему "Япония сегодня". Участие в конференции приняли японоведы ряда европейских стран. В делегацию японоведов, которую институт поручил возглавить мне, входили: Чегодарь Н. И., Якобишвили И. А., Гришелева Л. Д., Денисов Ю. Д., Попов В. А., Марков А. П. Устроители конференции, ведущая роль среди которых принадлежала профессору названного университета Юргену Берндту, привлекли к участию в ней большое число студентов университета, в результате чего на пленарном заседании присутствовали более 200 человек. Приветствие в адрес участников конференции поступило от главы правительства ГДР Хоннекера.

Широкие дискуссии развертывались на секционных заседаниях, где с сообщениями на различные темы выступили наши ученые. Мое сообщение было посвящено роли императора в политической жизни современной Японии. Примечательно, что большинство немецких историков, участвовавших в дискуссиях на исторической и политической секциях, обнаружили в ряде вопросов общие взгляды с нашими японоведами, что, впрочем, было не случайно, так как в те годы большинство университетских профессоров в ГДР придерживались марксистского мировоззрения.

Спустя год, летом 1985 года, впервые большая группа советских специалистов по Японии приняла участие в очередной конференции Европейской ассоциации японоведения, состоявшейся в Париже в здании Сорбонского университета. В нашей довольно большой "команде", интересы которой в руководстве ассоциации было поручено представлять мне и В. Н. Горегляду, были и москвичи, и ленинградцы. С сообщениями на конференции выступили В. Н. Горегляд, Б. В. Поспелов, А. А. Толстогузов, Н. И. Чегодарь и другие. В честь участников конференции приветственные приемы были устроены мэром Парижа и посольством Японии во Франции. По окончании конференции мы с Гореглядом, будучи членами Европейской ассоциации японоведов, задержались в Париже дня на два для участия в обсуждении различных организационных вопросов. По всеобщему признанию организаторов конференции советские японоведы по своей численности и квалификации обрели лидирующую роль среди японоведов Европы.