Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

стрелке очень спокойно и плавно, корабли соскользнули в воронку мягко, с небольшим креном на правый борт. Их втянуло в медленное, сонное вращение; управлять судном было уже нельзя, водоворот влёк его сам. Оставалось только положиться на его милость — куда вынесет, туда вынесет.

А между тем крен становился всё круче, вращение ускорялось, все держались за что попало, чтобы не скатиться за борт. Ещё и шквалистый ветер откуда-то внезапно налетел, хотя неба было уже не видно. Рифить паруса в таких условиях было сложно и рискованно, но Эллейв всё же отдала приказ сделать это, дабы корабль не полетел кувырком в центр воронки. То же самое делали Эвельгер с Реттлингом.

Они летели прямо в центр. Прозрачное вещество захлестнуло их... Оно напоминало очень густой воздух, но дышать им было нельзя. Оно просто не втягивалось в грудь. Теряя сознание от безвоздушья, Эллейв успела лишь прижать руку к груди, где во внутреннем кармане лежал портрет милой Онирис.

Глаза она открыла в удивительной красоты саду, наполненном светом золотых лучей. Деревья и цветы, дорожки и лужайки — всё будто приветствовало Эллейв, будто ласково улыбалось ей, здесь всё ждало её прибытия.

Ощутив ногами дорожку, Эллейв поняла, что стоит босиком, а в руках у неё — удочка. А навстречу ей шла матушка, облачённая в светлые длиннополые одежды, и за спиной у неё сияла пара огромных крыльев, сотканных из золотистого узора, очень сложного и плотно свитого, как кружево. Глаза родительницы излучали этот же свет — ласковый и мудрый, прикасавшийся к сердцу, точно мягкая и тёплая ладонь.

«Матушка! — не голосом, но сердцем воскликнула Эллейв. — Где я и откуда ты здесь?!»

«Я — твой Хранитель, девочка с удочкой, — ответила родительница. — Когда-то мне пришлось спасать твою душу из Голодной Бездны... Ты — всё, что осталось от моего самого родного на свете волка. Но ты — уже не волк. Ты — это ты. Помни об этом».

Ощутив сердцем чей-то оклик, Эллейв обернулась и увидела зелёную деревянную дверь, оплетённую вьющимся растением. Выглядела она весьма уютно и безмятежно, ничего жуткого в ней не было. Что-то звало Эллейв: «Войди! Тебе — сюда!» Неужели...

Это и есть Врата в тайник?!

«Осторожнее, моя родная, — послышался за спиной встревоженный голос матушки. — Берегись!»

Дверь уже открылась, и Эллейв, босая и с удочкой, шагнула в таинственный мрак, в котором маячил впереди далёкий призрачный свет. Ступая по очень холодному каменному полу, она шла на свет, а он медленно приближался. Наконец она разглядела: в луче, падавшем сверху, стояла фигура в плаще, высокая и по сложению очень похожая на неё саму. Грудью натолкнувшись на незримое холодное препятствие, Эллейв остановилась. В звенящей тишине она окликнула:

«Кто ты? Покажи лицо!»

Голова фигуры была покрыта капюшоном, под которым царил густой чёрный мрак. Гулкий неопознаваемый голос ответил:

«Чтобы узнать, кто я, тебе сперва не помешает ответить на вопрос: кто ты сама?»

Плащ на груди фигуры распахнулся, и под ним открылся мундир с орденами. Где-то Эллейв уже видела этот мундир... Память услужливо выбросила картину: похороны госпожи Аэльгерд, скорбная и строгая фигура Владычицы у гроба. Картина эта висела в художественной галерее столицы, когда-то они с Онирис смотрели на неё вдвоём, и тогда ещё будущая жена сказала, что между Эллейв и Дамрад есть что-то общее. Нет, она сказала это у другой картины, где Дамрад преклонила колено перед Жданой — бритоголовая, с косицей на темени, облачённая в доспехи.

«Дамрад? — воскликнула Эллейв. — Это ты? Ты охраняешь Врата в тайник?»

Рука фигуры поднялась и откинула наголовье плаща. Свет упал на лицо и сверкающую гладкую голову, и Эллейв с ужасом узнала себя. Но какую-то другую, жутковатую себя, с затягивающей, гипнотической звёздной бесконечностью в глазах неопределённо тёмного цвета. Двойник растянул рот в клыкастом оскале-улыбке.

«Вот потому я и говорю: сперва ответь, кто ты сама!» — с жутковатым смешком сказал он.

Эллейв со всех сторон обступили шепчущие, сводящие с ума картины: вот она сидит на слишком высоком для неё стуле и читает две книги одновременно; вот госпожа Эльвингильд ласково гладит её забинтованное после операции лицо (ей убрали врождённый изъян — «волчью пасть»), вот она стоит и с вызовом смотрит на матушку Брендгильд, прося для себя экзамена, а матушка боится её. Боится четырнадцатилетней девчонки, которая вылепила себя заново, из уродца став почти красавицей и направляя на родительницу грозное остриё блестящего холодного ума. Мощным клинком ледяного рассудка, тонкой сложной машиной высокого интеллекта она нависала над жалкой фигурой матушки Брендгильд, растратчицы государственной казны и никчёмной правительницы, которую возненавидели собственные подданные.

На смену ей должна была прийти другая правительница — сильная, умная, беспощадная, твёрдая и бесстрашная, на всё готовая ради блага собственной страны. Ради строительства огромной могущественной империи она развяжет множество войн, огнём и мечом построит государство, способное осуществить главное дело её жизни — поход на Явь.

Вот только половину своей жизненной силы молодая правительница уже отдала ради спасения любимой.

«Куда тебя занесло, дитя? — с горечью качала головой Волчица с Силлегских островов. — Твоя душа пришла на землю, чтобы вернуть мне глаза, чтобы восстановить то, что было в древние времена нарушено... Только такая великая душа, как твоя, способна на величайшую любовь! Весь твой жизненный путь должен быть подчинён этой цели — обретению этой любви, а ты идёшь тропой кровопролития! Но я не могу тебя остановить... У меня нет моих глаз! Всё, что я могу — это исполнить желание твоей возлюбленной... Чтобы великая любовь не кончалась никогда! А всё остальное ты должна сделать сама. Я не знаю, как ты это сделаешь, но это — твоё предназначение. Ради того, чтобы ты его исполнила, тебя достанут и из Бездны!»

Увы, всё случилось так, как случилось. Великая любовь состоялась, но и великая горечь примешивалась к этому грандиозному, огромному чувству, которое они с возлюбленной пронесли сквозь многие годы — сквозь разлуку, сквозь отдаление, сквозь тьму, окружившую девочку с удочкой. Борьба с этой тьмой могла убить Хранительницу, поэтому любящее сердце правительницы заковало себя в жестокую броню и приняло холодящее душу, невыносимо тяжёлое решение — расстаться со своим драгоценным хрустальным цветком. Ради жизни и здоровья любимой она была готова ввергнуть себя во тьму, погубить в себе девочку с удочкой, окончательно стать чудовищем, которым видели её окружающие. Чудовищем с чарующими «щупальцами».

Величие её любви влекло её в пропасть. В Голодную Бездну. Она сама