Феномен Солженицына - Бенедикт Сарнов

«Если князь он, иль царь напоследок,

Что ж метут они землю пред ним бородой?

Мы честили князей, да не эдак!»

И пытает у встречного он молодца:

«Где здесь, дядя, сбирается вече?»

Но на том от испугу не видно лица:

«Чур меня, – говорит, – человече!»

И пустился бежать от Потока бегом;

У того ж голова заходила кругом,

Он на землю как сноп упадает,

Лет на триста ещё засыпает.

Пробудился Поток на другой на реке.

На какой? Не припомнит преданье,

Погуляв себе взад и вперед в холодке,

Входит он во просторное зданье...

Там какой-то аптекарь, не то патриот,

Пред толпою ученье проводит:

Что, мол, нету души, и одна только плоть

И что если и впрямь существует господь,

То он только есть вид кислорода.

Вся же суть в безначалье народа.

И, увидя Потока, к нему свысока

Патриот обратился сурово:

«Говори, уважаешь ли ты мужика?»

Но Поток вопрошает: «Какого?»

«Мужика вообще, что смиреньем велик!»

Но Поток говорит: «Есть мужик и мужик!

Если он не пропьет урожаю,

Я тогда мужика уважаю».

«Феодал! – закричал на него патриот. —

Знай, что только в народе спасенье!»

Но Поток говорит: «Я ведь тоже народ,

Так за что ж для меня исключенье?»

Но к нему патриот: «Ты народ, да не тот!

Править Русью призван только черный народ!

То по старой системе всяк равен,

А по нашей лишь он полноправен!»

И подумал Поток: «Уж, Господь борони,

Не проснулся ли я слишком рано?

Ведь вчера ещё, лежа на брюхе, они

Обожали московского хана,

А сегодня велят мужика обожать!

Мне сдается, такая потребность лежать

То пред тем, то пред этим на брюхе

На вчерашнем основана духе.

(А. К. Толстой. Собрание сочинений в четырех томах. Том первый. Стихотворения. М. 1963. Стр. 310–312)

Это, знаете ли, тоже не Пайпс сочинил, и не Роберт Таккер, а русский граф и камергер, друг детства самого государя императора.

Эта так метко подмеченная и обозначенная им потребность «лежать то пред тем, то пред этим на брюхе», вошедшая в плоть и кровь, в генотип российского человека, она и определила (не она одна, конечно, но и она тоже) то, что случилось с нами, с нашим отечеством в ХХ веке.

Второй президент новой России (В. Путин) однажды, когда в очередной раз встал вопрос о преступлениях сталинского режима, обронил – и не в частной беседе, а с высокой государственной трибуны:

– Нам нечего стыдиться своей истории!

Солженицын ни при какой погоде выговорить такое, конечно, не мог.

Как это – нечего стыдиться? А ГУЛАГ?

Нам, его читателям, естественно было предполагать, что, случись ему заговорить на эту тему, он высказался бы прямо противоположным образом.

Так оно, как будто, и случилось. Одну из самых громких, программных своих статей, написанных ещё в Союзе, он назвал так: «Раскаяние и самоограничение как категории национальной жизни». Если есть в чем раскаиваться, значит, есть и чего стыдиться.

Надеясь и даже предвкушая, что именно об этом и пойдёт в ней речь, приступил я тогда (в 1973 году) к чтению этой его работы. И поначалу вроде не обманулся.

«Без раскаяния мы вряд ли сможем уцелеть», – так прямо он начинает. И сразу даёт понять, что имеет при это в виду не индивидуальное, а именно национальное раскаяние . То есть – признание некоей общей нашей вины, общей ответственности за всё, что мы натворили.

В XX веке благодатные дожди раскаяния уже не смягчали закалевшей русской почвы, выжженной учениями ненависти. За последние 60 лет мы не только теряли дар раскаяния в общественной жизни, но и осмеяли его. Опрометчиво было обронено и подвергнуто презрению это чувство, опустошено и то место в душе, где раскаяние, покаяние жило. Вот уже полвека мы движимы уверенностью, что виноваты царизм, патриоты, буржуи, социал-демократы, белогвардейцы, попы, эмигранты, диверсанты, кулаки, подкулачники, инженеры, вредители, оппозиционеры, враги народа, националисты, сионисты, империалисты, милитаристы, модернисты, – только не мы с тобой! Стало быть, и исправляться не нам, а им...

(Раскаяние и самоограничение как категории национальной жизни. Александр Солжницын. Публицистика. Том 1. Статьи и речи. Ярославль, 1995. Стр. 60–61)

На самом деле, значит, нам, всем нам надлежит исправляться и каяться.

Но тут наша попытка, как и всякая попытка национального раскаяния, сразу напарывается на возражение из собственной среды: Россия слишком много выстрадала, чтобы ещё каяться, её надо жалеть, а не растравлять напоминанием о грехах.

И правда: как наша страна пострадала в этом веке, сверх мировых войн уничтожив сама в себе до 70 миллионов человек, – так никто не истреблялся в современной истории. И правда: больно упрекать, когда надо жалеть. Но раскаяние и всегда больно, без того б ему не было нравственной цены. Те жертвы были – не от наводнений, не от землетрясений. Жертвы были и невинные, и винные, но их страшная сумма не могла бы накопиться от рук только чужих: для того нужно было соучастие наше, всех нас, России.

(Там же. Стр. 63)

Золотые слова! Вот с этого бы и начать! Но начинает он почему-то с другого:

Сейчас никто не будет оспаривать, что английский, французский или голландский народ целиком несёт на себе вину (и в душе своей – след) колониальной деятельности своих государств. Их государственная система допускала значительные помехи колонизации со стороны общества. Но помех таких было мало, нация втягивалась в это завлекательное мероприятие кто участием, кто сочувствием, кто признанием.

А вот случай гораздо ближе, из середины XX века, когда общественное мнение западных стран почти господствует над деятельностью своих правительств. После окончания 2-й мировой войны британская и американская военные администрации по сговору с советской систематически выдавали ей на юге Европы (Австрия, Италия) – и не только там! но и со своих территорий – сотни тысяч гражданских беженцев из СССР (это – помимо военных контингентов), не желавших возвращаться на родину, – выдавали обманом, не предупреждая, против ведома и желания, выдавали по сути на смерть, – вероятно, половина их убита лагерями. Соответствующие документы до сих пор тщательно скрываются... Судьбы восточноевропейцев для сегодняшнего Запада – отдалённые тени. Однако равнодушие – никогда не снимало вины. Именно через равнодушное молчание это гнусное предательство военной администрации расползлось и запятнало национальную совесть тех стран. И раскаяния – не выразил никто доныне.