Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена - Микаэл Геворгович Абазян

в нее маленького семени и превращался в постоянно растущее, уходящее корнями вглубь и тянущееся ветвями вверх дерево.

В природе такие деревья привлекают всех, кто нуждается в тени, в доме, в пище. Они становятся местом обитания самой Жизни. При благоприятных условиях такие деревья могут простоять сотни лет. Что им необходимо для этого? Земля, Солнце, Воздух, Вода. Урон им может нанести лишь Огонь. И еще — Человек.

Глава 2. Сотня с лишним человеческих душ

Слегка оттянув краешек занавеса, не успевшего еще полностью расправить под своим весом все недоглаженные складки, Филипп посмотрел на впервые заполняющийся зал «Кинопуса». Увиденное подарило ему сразу два новых чувства.

Во-первых, это был какой-то благоговейный трепет с капелькой смущения, ведь такое количество людей оставило сегодня все свои дела, чтобы посмотреть на результат его увлечения, одновременно являвшийся продуктом одной большой авантюры.

Во-вторых, — и это ощущение забавляло его и заставляло думать о себе больше первого — какое-то непонятное желание бежать — не ворваться со сцены в зал, не описывать на ней круги, не убегать и не догонять что-либо, а просто бежать. Он представлял себя некой движущейся переводной картинкой, готовой принять любой фон, на который ее нанесут: где бы он сейчас не находился, он будет бежать, и он никак не мог объяснить себе это чувство.

Чувство же страха не было для Филиппа чем-то новым.

Оставив занавес в покое, он вернулся в тесное, но вполне уютное помещение за сценой, где собралась вся труппа с присоединившимися к ним Аби с Линой и Марком Эго. Никто из них, конечно же, не стремился оказаться значимее других, завершая эти последние три часа подготовки к премьере именно своим наставлением или прикосновением, но то Лина, то Аби, то Марк Эго что-то да добавляли время от времени другому вслед.

— Не забудь отогнуть ворот, чтобы зритель смог увидеть майку. Ее цвет должен привлечь внимание и настроить на диалог…

— Сразу после выстрелов беги сюда, садись перед зеркалом и ничего не трогай — я сделаю все, что надо…

— Твои раны еще долго будут оставаться влажными и ты сто раз успеешь выпачкать себе лицо, и делай это ненавязчиво…

— Вы оба — не забудьте о том, что после пододеяльной сцены темнота будет длиться всего семь секунд. Вы должны успеть…

Когда они израсходовали все свои запасы наставлений и напоминаний и, пожелав всем удачной премьеры, направились в зал, Филипп закрыл за ними дверь.

Войдя в зал, Лина сделала изящный жест, приветствуя братьев МиниМакс, которые уже были на своих новых рабочих местах, готовые к действию. Аби подмигнул Ласло, который встречал первых зрителей «Кинопуса» тихой и ненавязчивой фоновой музыкой, успешно создававшей соответствующее настроение. Он сидел перед микшерским пультом в наушниках поверх бессменной кепки, словно готовящийся к взлету пилот, и время от времени водил пальцем по экрану, завершая последнюю проверку готовности технического обеспечения спектакля.

Когда месяц назад, сразу после представления пьесы на суд друзей к нему подошел Филипп и, немного смущаясь, попросил забыть его прежнего, одержимого гордыней, и стать автором звукового оформления и звуковой режиссуры спектакля, он хлопнул Филиппа по плечу и с хитринкой в голосе произнес фразу на идеальном «человеческом» языке: «Неужели тебе нужен помощник, друг мой?».

Вполне возможно, что Аби с Линой уже занимали свои места, но Филипп все еще изучал какую-то царапину на внутренней стороне двери, проводя по ней ногтем, то ли стараясь заделать ее, то ли проверяя степень урона. Совсем незначительная, она тем не менее была заметна на новенькой двери, как была бы заметна алая ранка на отбеленной девичьей коже. Все прекрасно понимали, что Филипп просто собирал и перепроверял свои мысли перед их изложением, и не торопили его вплоть до момента, когда, словно забыв о царапинке, он повернулся спиной к двери, обвел всех теплым взглядом, сложил вместе ладони и начал говорить.

— А ведь они пришли! Зал был уже практически полностью заполнен. Я надеялся на это, но не особо, хотя и должен был. Что именно сработало — я точно не знаю. Вполне возможно, что все вместе: и ваша активность в плане раскрутки, и содействие Альберта — кстати, он сидит в первом ряду, — и пока еще свежая память о наших Ромео и Джульетте, и те интервью, и может статься, что даже культурный голод, который царствует в нашем обществе, пробудил в людях желание прийти в театр. В наш театр. В новый театр в этом городе. Может быть кто-то из них здесь лишь потому, что этот театр только что появился и их высокомерие изъело бы их душу, не окажись они здесь на открытии.

Суть в том, что нас не должно волновать, почему они здесь. Причин может быть множество. Слева от зрителя, который пришел сюда, лишь увидев афишу нашего спектакля и заинтересовавшись самим событием, вполне может сидеть кто-то из тех жертв тщеславия, которые заскучают после первых двадцати минут и захотят уйти восвояси, а справа — ваш родственник или знакомый, который обязательно досидит до конца, похлопает, крикнет «Браво!», может быть еще и поднесет цветы, но ни за что не сможет сказать, о чем, собственно говоря, был сам спектакль. Но в какой-то момент погаснет свет в зале и они все станут равными — одинаково равными друг перед другом и одинаково бесценными для нас, актеров. В наших руках будет эта огромная масса человеческих душ — целая сотня с лишним!

Сотня с лишним душ! Ведь это не мало, совсем не мало, согласны? Каждая из этих душ — вселенная, а тут их целая сотня — сотня с лишним вселенных, и за каждую из них мы в ответе! Всегда найдется кто-то, кто скажет, что сотня — это не много, что это не тысяча и даже не две сотни. Да, это так. Да, мы малы по площади, по количеству мест, у нас нет амфитеатров, бельэтажей, балконов и лож, зато у нас есть наша сцена и есть мы сами, и мы готовы к тому, чтобы играть даже в том случае,