Наваждение - Пола Волски

Незнакомец спокойно подошел к карете, открыл дверцу, заглянул и робко осведомился, словно спрашивая дорогу:

- Мастер Улуар Валёр?

У него оказался приятный, немного неуверенный голос с характерным для Возвышенных произношением. Растерявшийся Улуар молча кивнул.

- Не окажете ли любезность прогуляться со мною, молодой человек?

Улуар ошарашенно уставился на него.

- С вашего позволения, прошу сюда. - Незнакомец, не обращая внимания на извивающихся конвойных, подался вперед, взял пленника за руку и вытянул из кареты.

Улуар оказался на Набережном рынке. Его либо освободили, либо похитили - что именно, он и сам не понимал, да это и не имело значения. Он вконец растерялся. Немного кружилась голова, ноги стали как ватные, его слегка покачивало. На миг он утратил сопротивляемость к наваждению, и ему показалось, будто карета остановилась перед высокой неприступной баррикадой, а пять народогвардейцев и впрямь закованы в железо. Пока он пялился, таинственный чародей что-то шепнул, и все четыре больших колеса кареты подломились одно за другим - великолепное по своей тонкости наваждение, сопровождаемое звуковыми эффектами, работа великого мастера. Испуганные конвойные разразились сдавленными криками.

- Теперь, полагаю, они не скоро очнутся и пустятся в погоню, безмятежно заметил незнакомец. - Прошу, друг мой.

"Но наваждение мгновенно исчезнет с уходом создателя. Как только незнакомец удалится, народогвардейцы сразу поймут, что их обманули". Тот, должно быть, почувствовал опасения Улуара и поспешил его успокоить:

- После нашего ухода чары будут действовать не менее четырех минут, а то и все девять. Фиакр ждет нас в неполных пяти минутах ходьбы. Не правда ли, замечательно?

Всему этому могло быть только одно объяснение.

- Община Божениль? - высказал догадку Улуар.

- Совершенно верно. Ах, какие приятные воспоминания! Жаль, у нас нет времени посидеть, выпить сидра и поболтать о былом. Ну, как-нибудь в другой раз. Идемте, друг мой. Вот сюда.

Улуар Валёр безвольно последовал во мрак за своим спасителем.

Никто не хотел докладывать о случившемся Уиссу Валёру. Являться к Защитнику с дурными известиями и раньше было делом малоприятным, а теперь стало просто небезопасным. В лучшем случае черного вестника могли облить потоком гнуснейшей брани. Не столь удачливым нередко доставались оплеухи и зуботычины, а иногда их передавали в руки народогвардейцев для крепкой порки. А сейчас и того хуже: за одну неделю двух несчастных вестников лишили чинов и упекли за решетку. Судя по всему. Защитник, печально известный своей вспыльчивостью, становился и вовсе необузданным, что начинало не на шутку тревожить его окружение. Возможно, виной тому были заботы и тяготы его огромной ответственности, ибо за последнее время Защитнику и впрямь выпали беспримерные неприятности и нервы у него сдали, что было вполне естественно. Открытый процесс над "бандой Нирьена", первоначально задуманный как обычный пропагандистский спектакль, принял вовсе нежелательный уклон. Суд был призван возвеличить экспроприационистский режим, но почему-то привел к результатам прямо противоположным. Власти допустили грубейший промах, разрешив обвиняемым защищаться, ибо все пятеро повели защиту с таким искусством, которого никто не ожидал. Что языки у них прекрасно подвешены - в этом не было ничего удивительного, но кто бы подумал, что предатели завладеют мыслями и чувствами собравшихся в зале суда! Публике они просто нравились; абсурд, но исправить положение было уже невозможно. Толпу покоряли тонкое умение сестры и брата Бюлод запутать свидетелей, страстность Риклерка, стойкость Фрезеля, являвшегося в суд с картинно перебинтованной головой. Наибольшие восторги, однако, вызывало красноречие и одухотворенность самого Шорви Нирьена. Потенциальную опасность этих неуправляемых выступлений нирьенистов было невозможно просчитать наперед. Порой начинало казаться, что обвиняемые, чего доброго, еще добьются оправдания. Зловещие признаки вероятности такого исхода были налицо. Вопреки ожиданиям, нирьенизм в Шеррине вновь поднял голову. Люди ворчали, задумывались и даже поругивали политику экспроприационистов. Кое-кто уже ставил под сомнение необходимость продолжения массовых казней, официально именуемых "Чисткой Вонара". Пошли пустые разговорчики об умеренности и терпимости, словно все забыли о требовании экспроприационизма считать терпимость по отношению к подстрекательским речам и писаниям контрреволюционной. Слабые духом заскулили о том, что пора бы прекратить кровопролития, вернуться к нормальной жизни и начать все с начала. Несколько популярных памфлетистов - у них хватило ума скрыть свои имена - осмелились порицать самого Уисса Валёра; их мерзкие сочинения расползлись по столице и проникли даже в зал заседаний Конгресса.

Немудрено, что все эти дни Защитник был взвинчен и возбужден, раздражителен и особо подозрителен. Немудрено, что он похудел, лицо его приняло зеленоватый оттенок, а внезапные приступы нервного тика и бешенства участились. И не было ничего удивительного в том, что желающих доложить ему о побеге брата не нашлось.

Потом, однако, решили разделить удар поровну и сколотили группу из числа самых доверенных приспешников Уисса; в нее вошли депутаты Пульп, Пьовр, Лемери и Мийетт. А чтобы Защитнику было на ком разрядиться, добавили еще Хорла Валёра и двух из пяти конвойных, которые упустили пленника. Утром посланцы опасливо протиснулись в кабинет хозяина, находившийся в здании Комитета Народного Благоденствия.

Уисс Валёр сидел за бюро с пером в руке. День только начинался, но он проработал уже несколько часов. На нем был хорошо известный в народе черный наряд; одежда и внешний вид Защитника, как всегда, находились в образцовом согласии и порядке. Но глубокие тени под его наводящими ужас глазами говорили о бессонных ночах, а худое лицо выглядело неимоверно измученным. Когда посланцы вошли, он поднял взгляд от бумаг, и глаза его сузились. Появление столь представительной делегации сразу заставило Уисса насторожиться.

Уведомить Защитника о случившемся выпало на долю одного из незадачливых конвоиров. Несчастный народогвардеец заикался на каждом слове, но все же выдавил из себя совершенно неправдоподобную историю: непонятно откуда вдруг взявшаяся на Набережном рынке баррикада; слепившийся из тумана старик в очках; кляпы, повязки на глазах и железные оковы; подломившиеся колеса; а когда наваждение рассеялось - мастер Улуар Валёр бесследно исчез. Второй народогвардеец, тоже переживший все это, мрачно подтвердил рассказ товарища.

Воцарилось гнетущее молчание. Посланцы застыли в ожидании грандиозной выволочки, но Защитник повел себя совсем по-другому. Он молча, с застывшим лицом, уставился в окно; затем, как бы случайно, опустил взгляд на лежавшее на бюро распечатанное письмо, придавленное миниатюрой с портретом молоденькой девушки - красивой, с большими глазами и белокурыми локонами. Уисс еще раз просмотрел письмо, глянул на миниатюру и пододвинул то и другое к пришедшим: