"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

Работал он в подвале. Там имелась камера, оснащенная техническими новинками. Электричество развивалось. Федор иногда, с улыбкой, вспоминал маломощную динамо-машину в Литовском Замке. Сейчас у него под рукой были гораздо более действенные конструкции. По городу он ездил в бронированной карете, под охраной десятка вооруженных жандармов. Федор знал, что оставшиеся на свободе участники восстания считают его своим личным врагом. Салон-вагон у него тоже был укреплен броней. И его, и экипаж перед каждым выездом осматривали и простукивали. Бомбы становились все более совершенными. Ничего не стоило взорвать его на улице или во время поездки по железной дороге.

Когда ему доставили взятого в плен капитана Сераковского, Федор еще был в Литве, в Вильно. Сераковского он допрашивал и пытал сам, но проклятый поляк так ничего и не сказал, требуя гласного суда присяжных.

Его быстро провели через военный трибунал и повесили. Федор установил наблюдение за квартирой его вдовы, пани Аполлонии.

- Там вся семейка один другого краше, - сказал он жандармам, затягиваясь сигарой.

- Брат этой Аполлонии, Титус Далевский, тоже бунтовщик, и он пока на свободе. И еще пан Вилк -Федор поморщился, полистав протоколы допросов, - не знаю, настоящее ли это имя...

О пане Вилке, или Вилкасе упоминали немногие арестованные. Федор почти ничего о нем не знал, кроме того, что поляк молод, не старше двадцати пяти, высокого роста, отменно владеет оружием и не знает жалости.

- Лично повесил троих русских солдат, взятых в плен отрядом Сераковского, - пробормотал Федор, -сжег заживо семью чиновника в Ковно, застрелил униатского священника..., Попадись мне только этот пан Вилк.

Пани Аполлония жила тихо, ходила в костел и в лавки. Никто ее не посещал. Через два месяца Федор сам, лично, приехал на квартиру и арестовал девушку. Воронцов-Вельяминов увез ее в тюрьму, на Замковую гору. На допросе она плакала, утверждая, что не знает никого из подпольщиков. Сераковская настаивала на том, что после казни мужа к ней никто не приходил. Федор засучил рукава рубашки:

- Я вам не верю, госпожа Сераковская. Вся ваша семья, враги империи, бунтовщики, и поступать мы с вами будем соответственно. Вас ждет этап в Сибирь и пожизненная каторга, - Федор вспомнил, как давно, в Санкт-Петербурге, обещал это своей будущей жене и разозлился еще больше. Со времени исчезновения Юджинии у него никого не было. В Санкт-Петербурге приближать к себе кого-то было опасно, а в Литве, тем более.

Сераковская сидела за столом. Руки ее сковали за спинкой стула, белокурые, наскоро причесанные волосы растрепались, серые глаза покраснели от слез.

Федор наклонился над арестованной. Он, от души, увидев, на мгновение, лицо беглой жены, хлестнул пани Сераковскую по щеке, и разомкнул наручники. Дернув женщину за волосы, Федор повалил ее на каменный пол.

Избив ее, сломав девушке запястье, Федор протащил ее к старому дивану, стоявшему в кабинете. Разорвав платье, он полюбовался стройными, в простых чулках, ногами. Она сдавленно кричала, из разбитого рта капала кровь. Потом Сераковская затихла, стоя на четвереньках, уткнувшись головой в запыленный бархат. Он застегнулся и посмотрел на свой хронометр:

- Сейчас тебя отведут в особую камеру. Посмотрим, как ты запоешь после этого.

Женщина не двигалась, разорванное, скомканное белье валялось на полу, по ногам текла кровь.

- Убейте меня, - услышал Федор ее плач и надел пиджак:

- Ты будешь жить, - шепнул он в ухо Сераковской, - пока что.

Ее сутки продержали в стоячей камере, каменном, узком мешке без окон, с лужами ледяной воды на полу. Врача Федор велел не вызывать. Перелом был простым. Он не видел ничего страшного, в том, что пани побудет без медицинской помощи.

Когда ее привели в кабинет, бледную, с искусанными губами, босую, в рваном платье, Федор, развалившись на стуле, поинтересовался:

- Будешь говорить, или предпочитаешь запираться? В камере, где ты отдыхала, - он рассмеялся, -больше недели никто не выдерживает, - он стукнул кулаком по столу. Пани Аполлония разрыдалась. Девушка упала на колени, придерживая сломанную, левую руку:

- Я прошу вас, пан, пожалуйста..., Не надо, не надо больше...

Федор поднялся и пригнул ее голову к полу: «Если ты еще раз меня так назовешь, польская дрянь, я тебя лично повешу. Ваше превосходительство, поняла!»

- Ваше превосходительство..., - прошептала девушка. Федор похвалил ее: «Молодец».

Она рассказала все, что знала, выдав своего брата и подпольный штаб восстания. Федор спрашивал у нее о пане Вилке, но Сераковская только мотала головой: «Не слышала, ваше превосходительство...»

Федор велел перевести ее в сухую, теплую камеру, принести одежду и вызвать врача. По городу он распространил слухи, что пани Сераковскую, после ареста, отправили в ссылку, в Нижний Новгород. Он навещал девушку почти каждый день. Сераковская покорно раздевалась, молчала, и делала все, что он ей приказывал. Федор, удовлетворенно, решил: «Заберу ее в Варшаву. Она мне пригодится».

Он отвез Аполлонию посмотреть на расстрел брата, в закрытой карете. По пути обратно на Замковую гору, Федор поставил ее на колени:

- Если ты себя будешь хорошо вести, ты выживешь, обещаю.

Серые, большие глаза были пустыми, она отвернулась. Федор услышал шепот:

Réquiem ætérnam dona eis Domine;

et lux perpétua lúceat eis.

Requiéscant in pace. Amen.

Он отвесил девушке хорошую пощечину. Федор повалил ее на спину, на сиденье возка, сомкнув сильные руки на нежной шее. Она задыхалась, губы посинели. Пани Аполлония, хватая воздух, закашлялась:

- Простите, ваше превосходительство..., Я не буду, не буду..., - Федор раздвинул ей ноги и удовлетворенно вдохнул запах слез и страха.

В столице Царства Польского он поселил пани Аполлонию на особой квартире. В тайной комнате было оборудовано устройство для прослушивания. По официальным сведениям, после ссылки, ей разрешили жить в Варшаве. В комнате дежурило два жандарма. К вдове героя восстания, сестре героя восстания приходило много гостей. Кое-какие из них были Федору весьма интересны.

Федор проводил на квартире несколько ночей в неделю. Он сам делал Аполлонии уколы морфия. У него была набита рука, и он умел рассчитывать дозу. Девушка ждала его прихода, просила наркотик и клялась в том, что никогда не преступит его воли.

С ее помощью Федор арестовал с десяток скрывавшихся подпольщиков. Он предполагал избавиться от пани Сераковской. Как стало ясно летом, ему надо было возвращаться в Санкт-Петербург. В столице Аполлония была ему ни к чему. Тем более, весной она ухитрилась забеременеть. Сераковская на коленях просила оставить ей ребенка. Федор, как следует, избив ее, привез к Аполлонии своего врача. Федор велел доктору сделать операцию, для надежности. «Никакого опиума, - холодно сказал он, - я сам за вами пронаблюдаю».

- Пусть идет куда хочет, - Федор застегнул запонки на свежей рубашке, любуясь своим отражением в зеркале, - она больше не нужна. Восстание мы подавили. Через поколение Польша станет русской. Я найду Юджинию, у меня появится жена..., - Федор закрыл глаза от наслаждения.

Вечером в курзале устраивали бал. Он принял от лакея свой вычищенный фрак и завязал галстук: «Завтра начнется большая игра. Я знаю, на какие числа мне ставить».

Он был уверен в выигрыше. Федору всегда везло в картах, ему помогали способности в математике, и в рулетке.

- Господь обо мне заботится, - он взял со стола конверт и положил его в карман летнего, льняного пиджака, - я уеду отсюда с деньгами.

Он раздул ноздри, так сладко было думать о зеленом сукне стола, о скачущем шарике, о стопке фишек, что придвигал к нему крупье.

Федор написал мальчишкам. В поездках он всегда делал это регулярно, раз в неделю. Он напомнил себе, что надо послать им подарки. Федор предполагал вернуться в Россию с женой и дочкой. Ходить в дороге по магазинам было бы затруднительно.

- Сейчас и выберу. Здесь отменные товары. Надо для дома что-нибудь посмотреть, в Германии фарфор и ткани дешевле. Постельное белье... – он заставил себя не думать пока о жене, о ее каштановых волосах, разметавшихся по шелку простыней, о страхе в лазоревых глазах. Федор бодро спустился вниз и отдал письмо портье. Он услышал мужской, взволнованный голос на ступенях гостиницы.