"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

Федор у себя, отпустив мальчика с мелкой монетой, тоже просмотрел отпечатанную на атласной бумаге карточку. Вечером предлагались остендские устрицы, мусс из фуа-гра и трюфелей, куропатки с пюре из цветной капусты, камбала в соусе из раков и французские сыры.

Ванна итальянского мрамора снабдили английской новинкой, душем. Разумеется, здесь подавалась и горячая, и холодная вода. На мраморном столе, красовалась фарфоровая ваза с виноградом и персиками. Он раскрыл конверт от гостиницы. В нем Федору желали приятного пребывания в Баден-Бадене. К пожеланию прилагалась фишка в двадцать талеров. Федор потянулся: «Поиграем».

Он мог бы приехать в Германию под своим настоящим именем. Тургенев в казино не заходил, а навещать его Федор не собирался.

Он подождал, пока личный лакей поставит рядом с фруктами кофейник, и взялся за проглаженные утюгом газеты: «Хотя стоило бы поговорить с Иваном Сергеевичем по душам. Подозрительные у него знакомства, и всегда такими были. Однако он считает, что я юрист, - Федор закурил египетскую папиросу и блаженно откинулся на спинку кресла. Полдень был теплым, снизу слышались голоса детей. Он, вспомнив мальчиков, улыбнулся.

В июле Федор повез сыновей на дачу. Он купил дом с причалом, под Ораниенбаумом, на берегу Финского залива, завел яхту и охотничьих собак. В августе его величество пригласил Федора с мальчиками в Крым, в Ливадию. Во дворце он, император, и еще несколько доверенных людей работали. Дети купались, ходили в горные походы, ездили в Бахчисарай и Севастополь.

Федор, стоя на Малаховом кургане, обнял сыновей за плечи: «Здесь ваш дядя погиб, Степан Петрович, смертью героя, милые. Здесь русская рать, как в старые времена, встала грудью на защиту нашего отечества, нашей православной веры. Как делали предки наши, все Воронцовы-Вельяминовы».

О заграничной родне Федор детям не рассказывал.

Хватило и того, что он, в июне, забрав мальчиков на каникулы, повез их на Ладогу, показать Шлиссельбургскую крепость. У Федора там было служебное дело. В казематах сидел старейший польский повстанец, Валериан Лукасиньский, почти ослепший старик, на восьмом десятке лет. Его родня забрасывала императора прошениями о помиловании. Федор, потрещав костяшками пальцев, сказал начальнику Третьего Отделения, князю Долгорукову:

- Незачем с ним церемониться, Василий Андреевич. Покойный император Николай предписывал следующее, - Федор вытащил архивную бумагу:

- Государственного преступника Царства Польского содержать самым тайным образом, чтобы никто, кроме вас, не знал даже его имени и откуда он привезен, - прочел он: «Сорок лет ему прогулок не давали, ксендза, - Федор поморщился, - не допускали, - и сейчас не надо. Пусть сдохнет, мразь».

Однако комендант Шлиссельбургской крепости тоже написал просьбу его величеству об установлении более мягкого режима для Лукасиньского. Федору пришлось поехать в тюрьму, лично проверить, что там происходит.

Мальчиков он в казематы не повел, оставил с жандармами на берегу. Федор договорился, что их покатают на лодке. «Кто думал, - зло пробормотал он, стряхивая пепел, - что старики еще будут скрипеть? Сорок лет прошло».

Саша и Коля рассказали отцу, что один из отставных солдат, живших при крепости, повел лодку на то место, где когда-то сбросили в Ладогу людей.

- Живых, папочка, - грустно сказал Саша, - мужчину и женщину. Их сначала штыками закололи, а потом в озере утопили, связанных.

Федор уверил мальчишек в том, что это все ерунда и погладил их по головам:

- Вы тоже, в лицее, страшные истории рассказываете, я знаю, - он подмигнул сыновьям, - и мы, в кадетском корпусе, рассказывали. Нас отвезут в Шлиссельбург, пообедаем. Потом пойдем вниз по Неве, - он проводил глазами лодку с мальчишками. Федор скинул штатский пиджак на руки жандармам: «Показывайте мне, кто их по Ладоге катал».

Это оказался семидесятилетний старик. Федор сначала от души избил его, в пустой камере, выбив глаз, сломав ребра, изуродовав лицо. Он велел коменданту крепости:

- Если очнется, увольте его с волчьим билетом. То дело, - Федор вымыл окровавленные, руки, - до сих пор засекречено. Не след о нем болтать. Тем более детям.

- Куда же он пойдет, Федор Петрович? - робко поинтересовался комендант: «Старик ведь...»

- Я лично осенью приеду и проверю, - холодно ответил Воронцов-Вельяминов, - если он здесь будет болтаться, вам не поздоровится.

Мерзавец, впрочем, довольно быстро умер, через несколько дней.

- Хорошо, - подумал Федор, получив записку от коменданта, - не надо детям, и слышать о таком. Мы новые Воронцовы-Вельяминовы, с теми покончено.

Мальчики знали, что их дед был бунтовщиком и похоронен в Сибири, а их отец и покойный дядя честно служили императору. «И мы будем, папочка, - улыбнулся Коля, - обещаем. Я стану жандармом, а Саша инженером».

- Будешь дорогу до Тихого океана строить, - Федор пощекотал мальчика, - а Николай станет ее охранять.

Работы у Федора было много. В следующем году в его третью экспедицию, занимающуюся контрразведкой и надзором за иностранцами, передавались дела первой. Федор и его люди брали на себя надзор за революционным движением и производством политических дел. «Варшаву я брошу, -Федор отложил газету, - вернусь к мальчишкам. Они, хоть и в лицее, но все равно, надо чаще их видеть». Новостей почти не было. В Швейцарии английские альпинисты покорили пик Маттерхорн, в Америке шел процесс военного преступника, некого мистера Генри Уирца.

Из Баден-Бадена Федор хотел, с документами Беккера, поехать в Париж. Он до сих пор не знал, куда делась его жена, и что случилось с ребенком.

- Может быть, в Англию вернулась, - думал он, - под крыло родни. Сначала проверю французскую семейку, а потом займусь Лондоном.

Федор не хотел поручать это резидентам. Да и в Лондоне, после нескольких провалов, никого не осталось. Для всех он был страдающим, подло обманутым мужем.

- Найду, - пообещал Федор, отпив кофе, - и увезу ее обратно в Россию, вместе с девочкой.

Он был уверен, что это дочь: «Евгения Александровна пожалеет, что на свет родилась».

Личный лакей разобрал его вещи, унес одежду в прачечную и наполнил ванну. От горячей воды пахло лавандой, мыло было от Roger et Gallet. У большого, венецианского зеркала стояли серебряные флаконы с ароматической эссенцией, кожаный футляр с опасной бритвой. Лакей приготовил ему пену в серебряной чаше.

Федор разделся. Устроив на краю ванны кофе и папиросы, он поднял голову. Окно в ванной было раскрыто. Террасы его номера и соседнего разделяла мраморная ограда, слышались звуки фортепиано. Женщина пела, высоким сопрано арию Сюзанны из «Женитьбы Фигаро». Федор закурил. Любуясь серым, легким дымом, он стал думать о пани Аполлонии Сераковской.

Мадам Гаспар обедала у себя в номере. Утром, после прогулки по галерее с целебной водой, ее полагалось пить натощак, женщина шла в павильон для ванн. Женское отделение было построено в восточном стиле, с мраморными возвышениями для массажа и мозаичными полами. Обслуживали постоялиц дипломированные медицинские сестры, при гостинице жил свой врач. Марта лежала спиной вверх, со сколотыми на затылке волосами. Она чувствовала сильные руки немки, разминавшие плечи:

- Может быть, сходить к доктору? Или это волнение, большая ответственность..., Какое волнение, -женщина вдохнула влажный воздух, - все понятно. Неделю ничего нет.

С Менделеевым она простилась у него на квартире. Марта кивнула на блокнот, лежавший на рабочем столе: «Пригодился он вам, Дмитрий Иванович?»

- Не сказать, как, - Менделеев поцеловал ей руку и поднял карие глаза: «Марта...»

Она коснулась губами его лба:

- Не надо, Дмитрий Иванович. Что было, то было. А теперь, - Марта помолчала, - мы больше не увидимся.

Она спустилась на улицу и заставила себя не оглядываться. Марта знала, что окно его кабинета открыто, знала, что Менделеев смотрит ей вслед. Женщина сжала руку в кулак и завернула за угол.