Суровые времена. Тьма - Глен Кук

— Ха-ха, — не смог я сдержать ехидного смеха. Похоже, Баба начнет расплачиваться за свое коварство еще до того, как ею займется Отряд. Должно быть, решил я, Одноглазый с Готой все еще куда-то плетутся. А стало быть, чтобы сцапать эту парочку, лучше всего вериться к тому моменту, когда они свалили.

В известной степени это сработало. Выяснилось, что, как только Гота застала Одноглазого одного, они быстренько перемолвились, затем колдунишка скорехонько вытащил из своей порушеной халупы какой-то узел, после чего смазал пятки, направляясь в ближайший лесок.

Говорили они — во что трудно было поверить — мало. Одноглазый не отличался сдержанностью в речах, а уж о матушке Готе лучше не поминать. Однако она почти не высказывалась — разве что невразумительно сетовала на неправильный уклад жизни.

Но, как только эта парочка вступила под сень деревьев, следи за ними оказалось чертовски трудно… Ну конечно, ведь этот старый козел — колдун. Причем колдун, знающий о моих прогулках с Копченым.

Я сосредоточился на нем, но тут мир снова начал содрогаться. Опять землетрясение?

В следующий момент до меня дошло, в чем дело. Кто-то за ripe, делами мира духов возжелал со мной пообщаться. Я неохотно вернулся в свою плоть.

— Пора и очухаться, черт возьми! — рявкнул Старик, когда я открыл глаза. — Мы уж испугались, что ты вовсе не вернешься.

— Уф. — Я потянулся за чашкой, но выяснил, что у меня и хватает сил до нее дотянуться. Слишком уж я был измотан. Капитану пришлось влить воду мне в глотку.

— Ох, я вконец умотался. Долго меня не было?

— Одиннадцать часов.

Вот те на! Одноглазый изрядно постарался, чтобы его не смогли найти.

— Бьюсь об заклад, как только стемнеет, его невозможно будет найти, — сказал я, прочистив глотку глоточком подслащенной во и не совсем понимая, что именно говорю. Я имел в виду темень того вечера, когда он смазал пятки.

Но тьма приходит всегда.

Костоправ потратил кучу энергии на матерщину.

— Могу наблюдать за теми местами, где собираются вороны, сказал ему я. — Есть вороны, значит, есть и за чем приглядеть. Пташки и впрямь вились повсюду, кроме, разве что, тех мест, где притаился Гоблин, у которого имелись совы и другие собственные магические заморочки. Все остальное не разберешь, наверняка там действует мелкое колдовство.

Наверняка и люди, и вороны что-то означали, но у меня мозгов не хватало, чтобы сообразить, что именно.

— Ладно, будем считать, что он свалил. До поры. Я не хочу, чтобы ты проваливался туда, да так, что тебя не дозовешься. Будем считать, что он свалил, — повторил Костоправ с мрачной ухмылкой. — Он вернется. Сразу после того, как удушит эту шлюху, лишь только утратит ощущение новизны. Возвращайся туда. Не спускай глаз со знамени. И пришли мне все заметки, которые успел сделать.

Вот те раз. До сих пор он не проявлял особого интереса к Анналам.

— Когда мы двинемся в путь? Или так и не двинемся?

— Не раньше, чем соберем урожай. До тех пор нам лучше и не рыпаться. Так что отдыхай.

Отдыхай, мать твою перемать. Отдых, вроде того, которого я нахлебался в Деджагоре. Ему наплевать, потому что он думает, будто может перекинуться в картишки с Душеловом.

— Когда ты на днях встречался с Душеловом, ты как, и впрямь рассчитывал ее обдурить?

Я до сих пор не понимал, враждуют они или дружат.

— Проследи за моей милашкой. Скорее всего, ты увидишь ее за делом. Она вбила себе в башку, что, ежели будет беспрестанно дергать Душелова, та не сможет сосредоточиться на том, чтобы устраивать нам гадости.

— Экая удачная мысль. Тыкать палкой в гнездо гадюк, да еще надеяться, что им будет не до тебя! Почему бы заодно не поворошить осиные гнезда да медвежьи берлоги?

— Найди Одноглазого или садись за Анналы. У меня здесь и без тебя дел по горло.

— Тебе не мешало бы поспать, — заметил я, направляясь к выходу. — Может, тогда будешь меньше собачиться.

Есть цвет. В нем есть некая своего рода жизнь. Я свет.

Без света не может быть тьмы.

Есть смерть. Перья, осыпавшиеся, как шелуха, с сотен ворон, окружают кренящийся трон.

Смерть всегда проложит себе путь. Тьма проберется внутрь.

Тьма приходит всегда.

Глаза восседающего на тропе широко раскрыты. Они слепы. В них нет зрачков, и они похожи на полу под жаренные яйца, по, кажется, это существо все же видит. И, несомненно, нечто осознает. Оно напрягается, воспринимая появление каждого вестника из внешнего мира, призывает каждую птицу к себе и досадует, если ворона медлит или противится зову.

Земля содрогается.

Трон скользит на фут, крепится на дюйм. Тревога делает еще явственнее боль на лице спящего. Трещина в земле разверзлась еще шире. Ветер шепчет в глубинах, посылая вверх разноцветное дыхание. Более холодное, чем сердце умирающего с голоду паука, несущее в себе ком мрака.

Троп сдвигается на дюйм.

Смерть найдет дорогу.

Ибо уходят даже боги.

86

Дела шли слишком хорошо, чтобы такое могло продолжаться долго. Лето оказалось прямо-таки идиллическим — и тепло, и не слишком жарко. Дожди шли когда надо — как раз, чтобы подпитать наши посевы. Урожай обещал быть таким, о каком земледельцы всю жизнь без толку молят своих богов. И уж мы — не будь дураки — постарались внушить этим самым земледельцам, что эдакая природная благодать — целиком и полностью наша заслуга. Фуражиры раздобыли достаточно тяглового скота, чтобы можно было двинуться в путь, не отягощая себя излишним снаряжением.

Ребята лаже ели баранину — кроме, конечно, тех, кто продолжал придерживаться идиотских гуннитских запретов насчет мяса.

Правильно говорят: коли солдат жрет, так вперед и прет. Благодаря предусмотрительности и упорству Костоправа мы получили от таглиосцев все, что было возможно. Конечно, сказались и четыре года, буквально подаренные нам благодаря идиотскому бездействию Длиннотени. И почему только этот остолоп не послушался Могабы? С другой стороны, Кина и не таким пудрила мозги — на то она и мать Обманников.

Говорят, она затуманивала сознание даже богам.

Мы еще не отошли от зимы и не нагуляли жирок, но уже, начинали поговаривать о дальнейших действиях. Ни Душелов, ни Могаба, ни уцелевшие приспешники князя — коли такие были — никоим образом не пытались испортить нам настроение. Отношения с местным населением складывались вполне приемлемо. Особенно после того, как по наводке Госпожи старик послал ребят разведать, что к чему на Вершине. А эти ребята нашли там кучу всякого ценного барахлишка. Кое-что пошло в казну Отряда, прочее разделили поровну между всеми принявшими присягу братьями, после чего Костоправ объявил о создании рынка, куда местные жители могли приносить на продажу излишки своей продукции. Правда, поначалу они туда не рвались. Но, как только поняли, что мы не собираемся убивать и грабить всех без разбору, торговля стала набирать обороты. Крестьяне — народ практичный, и они быстро смекнули, что наше иго никак не обременительнее власти Длиннотени. Да и мифы, связанные со страшным именем Черного Отряда, не тревожили их, несмотря на близость Хатовара.